Винцас Миколайтис-Путинас - В тени алтарей

• Название: В тени алтарей
• Автор: Винцас Миколайтис-Путинас
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы Литовской ССР
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

Роман В.Миколайтиса-Путинаса (1893–1967) «В тени алтарей» впервые был опубликован в Литве в 1933 году. В нем изображаются глубокие конфликты, возникающие между естественной природой человека и теми ограничениями, которых требует духовный сан, между свободой поэтического творчества и обязанностью ксендза.

Главный герой романа — Людас Васарис — является носителем идеи протеста против законов церкви, сковывающих свободное и всестороннее развитие и проявление личности и таланта. Роман захватывает читателя своей психологической глубиной, сердечностью, драматической напряженностью.

«В тени алтарей» считают лучшим психологическим романом в литовской литературе. Он переведен на многие языки, в том числе и на русский. На русском языке роман впервые вышел в 1958 году.

---

Около телеграфного столба виднелась телега с поломанным дышлом.

XXI

Жизнь Людаса Васариса уже настолько вошла в колею, что многие мучившие его прежде вопросы отпали. Он решил к обязанностям священника не возвращаться, директорство бросить и заниматься только литературным трудом. Все остальное казалось ему делом второстепенной важности. Поскольку Васарис был мало связан с официальными организациями, он и не стремился определить свою общественную позицию.

Да и ему самому еще не все было ясно; порой он рассуждал так: отрекшись от сана, я все равно остаюсь верующим христианином. И хотя не приемлю иных католических догм, а другие мне кажутся сомнительными, но основы веры для меня незыблемы и святы.

Таким образом, из христианства Людас Васарис старался брать только то, что отвечало его натуре, находило живой отклик в его уме и сердце. Он пытался создать какую-го собственную религию, потому что католицизм представлялся ему мертвой конструкцией или прекрасным, но недосягаемым замком, к которому нет мостов, как он выразился в споре с отцом Северинасом. Но и создание этой религии казалось ему делом будущего.

Все это свидетельствовало о том, что в душе Васариса еще осталось место для противоречий, нерешительности и сомнений. Они вызывались либо совершенно иррациональными причинами, либо привычкой к выполнению религиозных обрядов. Привычка к обрядам, от выполнения которых он уже окончательно решил отказаться, видно, так глубоко засела в нем, что временами омрачала его душу, если не наяву, то во сне. Он видел сны, в которых, как в магическом зеркале, отражалось то, что таилось в недрах его подсознания. Часто в этих сновидениях прошлое сливалось с настоящим в какую-то фантасмагорию, смысл которой был слишком даже ясен.

Такой вот поток фантастических образов и впечатлений прошлого нахлынул на него и по возвращении из Калнинай.

Вернулись они со Стрипайтисом довольно поздно, и хотя депутат пригласил директора зайти к нему опрокинуть рюмочку после всех трудов и неудач, тот отказался и заторопился домой.

Улегшись, он почувствовал приятную усталость во всем теле. В ушах все еще отдавался шум мотора, в голове мелькали образы увиденных за день людей, обрывки разговоров и мыслей, впечатления настоящего, воспоминания о минувшем. Через мгновение он забылся глубоким, но тревожным сном.

Снилось ему, что он входит в калнинский костел, собирается служить обедню и уже хочет шагнуть к алтарю, но настоятель Платунас заступает ему дорогу и строго говорит:

— Вы уже три года не были на исповеди… Ха-ха-ха!

В тот же момент ему показалось, что смеется уже не Платунас, а то ли капеллан Лайбис, то ли профессор Мяшкенас. Вдруг что-то загрохотало, и он увидел падающую башню костела.

Людас поворачивается на другой бок, и вот уж он в семинарской часовне. Идет торжественная служба. Горит множество свечей, пахнет ладаном, семинаристы в белых стихарях стоят на коленях перед алтарем, епископ проходит мимо них, причащает. Васарис тут же лежит на кровати, и ему нестерпимо стыдно. Появляется госпожа Глауджювене, обнимает его обнаженными руками и целует в губы.

Васарису кажется, что на груди его лежит целая гора, он беспокойно мечется, но кошмар не отпускает его. Теперь ему кажется, что он держит какой-то экзамен. За экзаменационным столом сидят епископ, отец Северинас и невесть откуда взявшаяся баронесса Райнакене. Он стоит перед экзаменаторами в светском платье, а профессор богословия топчется рядом и, грозя пальцем, повторяет:

— Osculavi Caiam? Ну?.. Pytaj, pytaj, pytaj!..[214]

Наконец он очнулся и потом долго не мог заснуть. Весь следующий день он ощущал стыд и отвращение, вспоминая этот сон.

Подобные сны часто мучили его этой весною. Васарис не понимал, почему теперь, когда он был уверен, что окончательно вступил на путь освобождения, когда он успокоился и отбросил многие тяжкие сомнения, в душе его все еще шевелились какие-то нелепые тени пережитых тревог.

Проснувшись, Васарис стал искать психологические и физиологические причины этих снов и сумел найти им объяснение. Он не был суеверен, никакого сверхъестественного пророческого смысла им не придавал и не собирался менять свое решение, однако они заставляли его призадуматься, и в такие моменты его вера в себя слабела. Он опасался, что не в силах будет выкорчевать из своей души все те сомнения, колебания и терзания, причиной которых считал свой сан. Васарис предполагал, что в его душе гнездятся начала, которые с течением времени могут толкнуть его на какой-то новый, пока что неведомый путь. Разве мог бы он поверить, если бы перед посвящением в ксендзы кто-нибудь предсказал ему его теперешнее состояние?

Будь Васарис одинок, возможно, что его опять бы стали одолевать разные страхи и сомнения. Но теперь рядом с ним была женщина, которая не только его хорошо знала и понимала, но и любила. Ауксе зорко следила за его настроениями, всегда чутко отзывалась на все его тревоги. Она отлично понимала духовный кризис, переживаемый Васарисом, и смотрела на него, как на выздоравливающего, который во время приступов болезни нуждается в поддержке, сочувствии и надежде.

Однажды, когда Васарис поделился с ней своими опасениями по поводу будущего, она беззаботно махнула рукой и сказала:

— Пустяки! Я уверена, что все сложится прекрасно. Ты и теперь заметно изменился по сравнению с прошлым годом. Ты стал веселей, деятельней, трезвей смотришь на жизнь и реже поддаешься пессимизму. Это меня радует. Но тебе надо избегать одного.

— Чего?

— Мыслей о будущем.

— Своеобразный совет, — засмеялся Васарис. — Все мудрецы до сих пор говорили, что, начиная любое дело, надо заглядывать в будущее, тогда можно избежать многих ошибок.

— К тебе это не относится, — заупрямилась Ауксе. — Мысли о будущем будоражат в тебе призраки прошлого, которые связывают руки. Если ты на что-то решился, то нечего гадать, что будет дальше, а надо действовать, чтобы было так, как ты хочешь. Я думаю, в этом заключается секрет успеха. Настоящее неизбежно рождает будущее. Если бы мы пытались заглянуть в него и приноравливать к нему настоящее, то рисковали бы жестоко ошибиться, разминуться с будущим и ничего не сделать в настоящем.

Васарис понимал, что рассуждения Ауксе не являются бесспорной истиной, а всего лишь одним из многих вариантов практической мудрости, на который мы, всяк на свой лад, строим собственную житейскую философию. Вариант Ауксе ему понравился, и хотя он порой оспаривал и критиковал ее мысли, но глубоких разногласий в наиболее важных вопросах между ними не было.

Ауксе к тому времени хорошо узнала все его недостатки и слабости и научилась терпимо относиться к ним, а отчасти и приспосабливаться. В благодарность за это Людас старался избегать поступков, которые могли бы ее огорчить. Таким образом, взаимная любовь приводила их к гармоническому согласию мыслей, чувств и поступков, облагораживала и обогащала жизнь.

Однако важнейший вопрос для Ауксе — во что выльются их отношения? — так и остался нерешенным. Несколько раз она пыталась заговаривать на эту тему, но Васарис всегда уклонялся от прямого ответа или настаивал на прежнем: он не хотел семьи. Ему все еще казалось, что будет куда лучше, если он не опустится до прозы семейной жизни; он страшился новых пут; к тому же не надеялся на себя, а отчасти желал избежать скандала. Однако Васарис понимал шаткость своих позиций. Ведь он знал, какова конечная цель любви, что было бы наивно обманывать себя идеалистическими мечтами. Действительность разбила бы их в любой момент. Поэтому споры с Ауксе чаще всего кончались его поражением. Он должен был принципиально согласиться, что единственно честным, естественным финалом их отношений может быть лишь брак и семья, а теперешнее положение — компромисс, продиктованный обстановкой, тактическими или еще какими-нибудь посторонними соображениями.

Приближался троицын день. Васарис напомнил Ауксе прошлогоднее недоразумение с пикником и пригласил ее на загородную прогулку. Ауксе охотно согласилась, и они долго гуляли по склонам Фреды, разговаривая о серьезных вещах и о пустяках. Наконец они взобрались на холм Наполеона, чтобы полюбоваться Неманом и видом города. Очевидно, так уж они были настроены в этот день, что

Васарис, насмотревшись на эту редкой красоты картину, вернулся к волнующей теме.

— Знаешь, — сказал он, — одна из главных причин, которая заставляет меня отречься от сана, это мое творчество, судьба моего таланта. Не кажется ли тебе, что женитьба будет не меньшей помехой для моего творчества, чем духовный сан, только, разумеется, в другом отношении? Ведь некоторые считают, что поэзия и семейная жизнь несовместимы.

— И ты этому веришь? — спросила Ауксе.

— Не верю, но хочу знать, как ты опровергнешь эту теорию.