Роберт Хелленга - 16 наслаждений

• Название: 16 наслаждений
• Автор: Роберт Хелленга
• Издательство: Гаятри
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-9689-0033-4

Американка Марго Харрингтон, молодой реставратор книг, живя и работая в небольшом флорентийском монастыре кармелиток в дни наводнения 1966 г., обнаруживает восхитительный томик с шестнадцатью эротическими гравюрами руки Джулио Романо, сопровождающими весьма пикантные сонеты Пьетро Аретино. Почти пять веков назад Ватикан настоял на уничтожении всего тиража. Интригующим загадочным образом этот единственный экземпляр уцелел и приобрел в наши дни баснословную ценность, а также уйму претендентов на обладание…

«Похотливые сонеты», или «16 наслаждений» – книга, переиначивающая жизни людей. И для Марго эта книга припасла испытание «страстью и златом». А что в награду? Chi vivra vedra, как: говорят итальянцы. Поживем – увидим.

---

Он отхлебнул немного виски и протянул стакан мне.

– Выпей как следует, – сказал он.

Чего я боялась? Бедности? Целомудрия? Повиновения? Не очень. Меня ужасала скука. В моем представлении о монастырской жизни было слишком много белых пятен. И я не могла заполнить эти пробелы. Я была похожа на девочек, которые приходили к нам домой на вечеринки с ночевкой, когда я еще была подростом, и впадали в панику, узнав, что у нас нет телевизора. В ту же минуту вечер начинал представляться им простирающейся безбрежной пустыней.

Не иметь в доме телевизора было маминой идеей. Она презрительно относилась к людям, у которых не хватало внутренних ресурсов, чтобы пережить вечер без телевизора. Но под внутренними ресурсами она понимала возможность развлечь себя чтением книги, или написанием письма, или игрой на пианино либо гитаре, или другими занятиями вроде рисования или собирания паззлов. Она не имела в виду медитацию, чтение молитвы, перебирание четок или что-либо eine, чем монахини заполняют свой день.

А ночь? Это было совершенно вне моего понимания. Доктор Постильоне назвал орден созерцательным. Тем хуже. Что они созерцают? Я читала на уроках итальянского «Рай» Данте, и наш учитель, профессор Мартелли, пытался нас силой заставить полюбить эту книгу, в то время как нам нравился «Ад». Желая угодить ему, я старалась, как могла, и какое-то время все шло гладко. Но усилия были слишком велики, и в конце концов я вынуждена была признать, что, как и большинству тех, кто читал это произведение и чьи записи я сравнивала со своими, оно показалось мне мучительно скучным. В высшей степени скучным. Я бы не стала перечитывать его ни за какие деньги.

Вот чего я боялась, когда думала о монастыре. Что это будет, как чтение дантовского «Рая».

А как же те немногие читатели, которым не было скучно? Может быть, они обманывали себя? Или же действительно что-то вынесли для себя из этой книги, что-то, что большинство из нас не уловили? Как Росселла Моретти, которая всегда читала вслух с таким чувством, и Джованни Бисси, кто знал наизусть целую главу, посвященную розе? В каждом классе было несколько таких учеников. Не те ли это люди, кто впоследствии становятся монахами и монахинями, чтобы вести духовную жизнь?

Пришлось напомнить себе, что мне предлагали не уйти в монастырь, а провести там месяц, упорно занимаясь своим скромным трудом.

– Смотри, не наделай в штаны, Джед, – сказала я, выражаясь буквально.

– О чем ты?

– Я могу уйти в монастырь.

– Ты что?

Он слегка приподнялся, и его штаны сползли вниз до колен.

Я увидела маленькие гербы Гарварда на его трусах. VERITAS. Это меня развеселило, и я захохотала.

– Что такого смешного?

– Гарвардские трусы.

– Ты злишься, да? Потому что мы не пошли на площадь Микеланждело? И потому что не прогулялись по Фьезоле? Что, черт побери, я должен был сделать? Ты знаешь, кто был на этом ужине? Помимо Стекли, кто распоряжается расходами? Как я мог сказать «нет»? Ну, в самом деле. Что я должен был сказать? «Извините, я не могу принять приглашение на ужин в Татти, посвященный Дню благодарения, потому что у меня свидание»?

– Ты выпускник Гарварда, – сказала я. – Мог бы что-нибудь придумать.

Он похлопал по кровати рядом с собой.

– Не обижайся, – сказал он. – У нас все было хорошо. Давай ничего не портить.

Я стояла недалеко от двери. Не то чтобы я опасалась чего-то, просто не хотела никакого физического контакта.

– Я спущусь вниз минут на пятнадцать. Когда вернусь, надеюсь, тебя уже здесь не будет.

– Если ты действительно так относишься к этому, – сказал он, – то ты уволена. У-ВО-ЛЕ-НА. Ты этого хочешь?

– Я не знаю, чего я хочу.

– Попробуй позвонить в Татти завтра, увидишь, что произойдет. Я также поговорю с твоим боссом, как его зовут? Я слышал, он тоже не в восторге от твоего пребывания здесь.

Я спустилась в бар и выпила стакан aqua minérale. Я была рада, что время принимать решения уже в прошлом. Когда я вернулась в свою комнату, его уже не было, но он ставил записку на туалетном столике: «Пожалуйста, позвони мне в номер. Еще не поздно». Я уже расстегнула блузку и собиралась расстегнуть лифчик, когда увидела ее в зеркало. Записка лежала под щеткой для волос.

Я полностью разделась и внимательно оглядела себя в зеркале. Казалось, мое тело находилось в состоянии какого-то перехода, который, по всей видимости, соответствовал периоду моей духовной (если это подходящее слово) жизни. Как говорила Марго, я все еще сохранила «красоту юности». Это выражение всегда озадачивало меня, когда я встречала его в викторианских романах. Красота есть красота, не так ли? Женщина или красива, или нет. Но иногда, когда видишь молодую женщину рядом с ее матерью, то понимаешь, о чем писали романисты прошлого. Ты видишь, что то, что было красотой в одной из них, вскоре потеряет свое очарование, двигаясь, так сказать, в неверном направлении. Но в некоторых случаях есть качество, которое остается неизменным. И это твоя истинная красота. Это то, чем обладали Мэг и Молли. Когда они стояли рядом с мамой, можно было заметить, что они двигались в правильном направлении, что их красота останется с ними. Но моя красота относилась к первому типу; она двигалась в неверном направлении. То, что от нее осталось, не продержится долго. Я никогда не уделяла должного внимания «средствам красоты» – кремам от морщин, увлажнителям кожи, средствам, увеличивающим грудь и прочим подобным вещам. Я всегда была слишком возвышенной для этого. Mo, может быть, я была не права. И, может быть, даже сейчас уже слишком поздно.

– Не-а, – сказала я сама себе, комкая записку. – Non vale il репе.

Глава 5 О чем по ночам разговаривают монахини

История ордена кармелитов берет начало с тех далеких дней, когда пророк Илия удалился для созерцания на гору Кармель, где получил от ангела наставление основать общество созерцающих, для поклонения единому истинному Богу. Последователями Илии были некоторые так называемые «малые пророки» (Иона, Михей и Авдий), а позднее Пифагор («il filosofo rinomato di Magna Craecia»[83]). Жена Илии создала похожее общество для женщин, в состав которого позже входила Дева Мария.

В 1154 году, спустя примерно две тысячи лет, один калабрийский монах по имени Бертольд вместе с десятком единомышленников продолжил дело Илии, хотя официальное признание ордена папа Гонорий III отложил до 1224 года, когда началось строительство монастырских церквей во Флоренции. В 1593 году в ордене произошел раскол по вопросу ношения или обуви. Те, кто хотел вернуться к исходным принципам аскетизма, которые были слегка ослаблены до этого при папе Евгении IV, стали известны как Carmeliti scalzi – босоногие кармелиты.

Ноги сестры, которая провожала меня в мою комнату, мою келью, были скрыты юбками, и она передвигалась так тихо, такими по-монашески маленькими шажками, что я не могла определить, носит ли она обувь. Были на ней туфли или нет? По какой-то причине – может быть, потому, что каменный пол казался таким холодным и твердым, мне надо было это знать, и в самую последнюю минуту, прежде чем за мной закрылась дверь, я позвала ее:

– Scusi, suora.[84]

– Dimmi, сага.[85] – Она остановилась и повернулась ко мне.

– Скажите мне одну вещь.

– Certamente.[86]

– Вы носите обувь?

Она с удивлением посмотрела на меня и, слегка краснея, медленно вытянула вперед свою изящную ножку. Мы обе некоторое время смотрели на ее ногу. Я с облегчением увидела, что он плотно обтянута мягким черным ботинком.

«Это только до Рождества», – сказала я себе. Но келья напоминала мне тюрьму: здесь нигде не скроешься – ни под столом, ни под грубыми шерстяными одеялами на маленькой жесткой кровати, ни в крошечном шкафу. Скамейка для коленопреклонения призывала меня встать на колени; распятие на стене недоброжелательно пристально наблюдало за останками моей протестантской души; через заляпанное птичьим пометом грязное окно, под углом уходящее вверх высоко над моей головой, не было видно ничего кроме кусочка серого неба Я топнула ногой, чтобы услышать хоть какой-то звук.

В комнате не было места, чтобы пристроить мешок с бульварными детективами, которые я накупила в магазинчике на Виа Фьезолана. Некоторые из книг были на английском языке, некоторые – на итальянском. Эркюль Пуаро, Трэвис Мак-Ги, Лью Арчер, Ниро Вульф. Наступило их время. Они спасали меня от беспокойства и скуки, особенно от последнего. Я начала, с чтения Агаты Кристи на английском языке и затем переключилась на Джона Д. Мак-Дональда на итальянском: «Il Canarino Giallo»1. Мне нужно было что-нибудь более сытное, чем Агата Кристи, но прочитав десять страниц «Желтой канарейки», я вспомнила конец книги – ужасную сцену расправы, которую мне не хотелось перечитывать еще раз. Трэвис вечно замахивается на нечто невообразимое, и его должен спасать «deus ex machina» – таинственный секретный израильский агент, который стреляет в бывшую нацистку как раз в тот момент, когда та собирается применить свой пыточный инструментарий в действии. Это было для меня уж слишком сытным.