Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти

• Название: Следы в сердце и в памяти
• Автор: Рефат Аппазов
• Издательство: Доля
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001

Рефат Фазылович Аппазов - один из немногих крымских татар, кого в минимальной степени коснулась трагедия депортации крымскотатарского народа. Ему посчастливилось работать рядом с легендарным главным конструктором С.П.Королёвым и быть соучастником многих выдающихся событий в области ракетно-космической техники. В конце 1980-х годов Аппазов активно включился в движение по восстановлению прав своего народа, был одним из инициаторов созыва ІІ-го Курултая крымскотатарского народа, членом президиума Меджлиса крымскотатарского народа. Книга, повествующая о некоторых значительных событиях его жизни, об интересных наблюдениях автора, написана образным и живым языком. Трагические страницы сменяются ироническими с изрядной долей юмора, оставляя место историко-политическим оценкам и даже философским рассуждениям.

---

В машине я оказался единственным пассажиром при шофёре-немце, ни слова не знавшем по-русски. Погода была отличная, и водитель, попросив жестами у меня разрешения, откинул складной матерчатый верх машины, и мы тронулись. Некоторое время ехали по улицам Берлина, причём несколько раз то рукой, то головой водитель обращал моё внимание к каким-то площадям, памятникам или улицам, называя их на немецком языке. Я, естественно, ничего из всего этого не понимал, и в ответ только кивал головой. Для меня они почти ничего не значили. Вообще Берлин не произвёл на меня какого-то потрясающего впечатления. Хорошо запомнилось только полуразрушенное, полусгоревшее здание Рейхстага, проезжая мимо которого, шофёр резко убавил скорость. На фоне очень аккуратно и чисто убранной площади этот полускелет выглядел особенно страшно. Разрушенные войной здания встречались довольно часто, но нигде не было видно разбросанных кирпичей, железобетонной арматуры и других строительных деталей, которые у нас обычно годами валяются, пока на этом месте не начнётся строительство какого-то другого объекта, либо не появится угроза приезда очередного высокого гостя, когда окажется возможным за одну только ночь героическими усилиями всё привести в полный порядок и заасфальтировать целую площадь, а то и сквер посадить. Сразу бросалось в глаза, что слова о немецкой аккуратности не являются пустой фразой: если где и оставались груды кирпичей или обломки от разрушенных зданий, то они самым тщательным образом были сложены в ровные, компактные кучи, будто являлись экспонатами некой выставки.

После выезда из города мы довольно резво покатили по не очень широкой, но совершенно гладкой шоссейной дороге. Никаких неровностей, колдобин и выбоин, характерных для российских дорог, на ней не встречалось. Я подумал, что либо война пощадила эту автомагистраль, либо немцы уже успели все повреждения отремонтировать. К сожалению, найти какие-то подтверждения своим мыслям у сидевшего рядом шофёра я не мог ввиду нашей языковой несовместимости. Время от времени мы проезжали мимо небольших населённых пунктов, которые я бы назвал сёлами, если бы не их очень культурный, опрятный вид. Вдоль дороги тянулись довольно большие поля, на которых дозревали зерновые, их сменяли фруктовые сады, огородные культуры и плодово-ягодные кустарники. Ухоженность всего этого хозяйства в отсутствие огромной массы трудоспособного мужского населения, погибшего на войне или находившегося в плену, вызывало изрядное удивление. Изредка на полях появлялись работавшие люди, по два-три человека. Дорога также была совершенно свободной, встречных машин было мало, а обгонявших я вовсе не запомнил. Между тем солнце начало изрядно припекать, и я не был уверен, что ехать с откинутым верхом лучше, чем в крытой машине с открытыми окнами.

Когда мы только выехали из Берлина, водитель мне кое-как объяснил, что ехать нам часов пять или шесть, а расстояние до нашего конечного пункта составляет 300-350 километров. Судя по времени, мы проехали чуть меньше половины нашего пути, когда шофёр вдруг съехал на обочину и остановил машину. На мой вопросительный взгляд он только сказал: "Момент маль, ыхь гляйхь!" ( "Минутку, я сейчас!") - и, перебежав через дорогу влево, нырнул в расположенный там негустой сад. Скажу откровенно, этим неожиданным манёвром я был озадачен. Совершенно пустынная дорога, чужая страна, я один с незнакомым немцем - мало ли, что может произойти в дороге! Однако мне, кроме пассивного ожидания, ничего другого не оставалось. Для самоуспокоения я подумал, что он нырнул в сад по естественной нужде, но тогда почему мне не предложил составить ему компанию?

Прошло несколько томительно-тревожных минут, в течение которых я посматривал в сторону сада, полагая, что оттуда водитель может вернуться уже не один. Наконец на противоположной стороне дороги появилась его фигура, причём, как-то странно согнувшись вперёд, он обеими руками держался за живот. Пока я соображал, что бы это могло значить, он быстро подошёл к машине и высыпал на кожаное сиденье целую кучу черешни. Ягоды были очень крупные, тёмного цвета, с совершенно чистой глянцевой поверхностью. Пригласив меня попробовать черешню, он похвалил её словом "прима" и, ткнув себя в грудь, представился: "Герхард". В ответ я назвался Михаилом и с удовольствием отведал ягод, которые и на вкус оказались не менее привлекательными. Герхард продолжал настойчиво угощать, пока мы не съели всю черешню. Я подумал, что надо было бы его чем-то отблагодарить, но ничего не мог придумать. Но тут он сам пришёл мне на помощь. Обозначив жестами довольно большой объём, он показал пятерню, и из его пояснений я понял, что всё это будет стоить пять марок. Деньги у меня были, но я ещё в них не разбирался, поэтому, вытащив имеющуюся у меня пачку, предложил ему взять требуемую сумму. Герхард нашёл пятимарковую купюру, достал из багажника квадратной формы ведро, вложил в него большой плотный бумажный пакет и опять отправился в сад. Минут через пять он вернулся с полным ведром черешни. Мы снова тронулись в путь, и теперь уже я угощал его.

Вскоре меня стало одолевать чувство голода, и я пояснил Герхарду, что хотелось бы где-то перекусить. Он сразу меня понял, и минут через десять-пятнадцать, когда мы подъехали к очередному населённому пункту, остановился у какого-то маленького заведения, в котором легко угадывалась пивная. Когда мы открыли дверь и вошли в неё, прозвучал мягкий звон колокольчика над дверью и тут же появился хозяин пивной - немолодой мужчина с обаятельной улыбкой, который радушно приветствовал нас, усадил за столик и, наполнив светлым и очень ароматным пивом две кружки, поставил их вместе с блюдечком с солёными ржаными сухариками на стол. "Цум воль" ("На здоровье"), - произнёс хозяин пивной, слегка наклонив голову. Затем он, видимо, спросил, не хотим ли мы ещё чего-то. Через некоторое время удалось выяснить, что он может предложить яичницу или сосиски с капустой. Мы выбрали сосиски, которые оказались очень свежими и вкусными, с аппетитом их поели, запили пивом и опять тронулись в путь. Я за всё расплатился, причём это обошлось нам в несколько раз дороже, чем стоимость всей черешни. Нетрудно было сообразить, что при действующей карточной системе всякая еда сверх положенной нормы должна оплачиваться по значительно повышенным расценкам.

Бляйхероде

Во второй половине дня, где-то между четырьмя и пятью часами, при въезде в какой-то городок водитель объявил: "Бляйхероде". Действительно, вскоре я увидел на обочине дорожный знак с этим названием. Не успели мы проехать и нескольких минут по его улицам, как машина остановилась у двухэтажного здания, и Герхард пояснил, что это и есть штаб.

В штабе я задержался недолго. Начальник, ознакомившись с моими командировочными документами, сказал, что я должен явиться в штаб завтра к девяти часам утра для встречи с руководителем института "Рабе" и начальником расчётно-теоретического бюро, а сейчас придёт шмаргун, который решит вопрос с жильём и постановкой на офицерское довольствие. Некоторые термины из лексикона военных я знал, но что такое "шмаргун" - и представления не имел, поэтому подумал, что это название какой-то интендантской должности на немецком языке. Каково же было моё удивление, когда начальник через открытую дверь крикнул кому-то:

- Найдите Шмаргуна, пусть зайдёт ко мне.

Минуту спустя зашёл довольно упитанный, высокого роста человек в штатском костюме и спросил:

- Вы меня звали?

Вместо ответа последовала команда:

- Поставьте товарища Аппазова на офицерское довольствие, обеспечьте жильём, выдайте необходимые документы. Он будет работать в шпаркассе у подполковника Тюлина.

Теперь я уже знал, что Шмаргун - это фамилия, а не какой-то немецкий термин, но зато появилось новое незнакомое слово - шпаркасса.

- Всё сделаем, товарищ подполковник, - ответил Шмаргун, и мы вышли с ним в коридор.

Пока оформлялись документы, я спросил у Шмаргуна, что такое шпаркасса. Оказалось, что это сберегательная касса, своего рода городской банк, здание которого отдано подполковнику Тюлину для организации там расчётно-теоретического бюро. По его довольно сухому ответу я почувствовал, что Шмаргун не очень склонен к беседе, и не стал его докучать другими интересующими меня вопросами. Когда мы уже выходили из штаба, Шмаргун пояснил, что я буду жить в квартире у немецкой семьи, за комнату должен платить 100 марок в месяц, питаться можно или в ресторане "Япан", который стоит на горе, но оно далековато, если нет машины, или в кафе "Йон", вот здесь, почти рядом со штабом. Нам полагался и сухой паёк, который можно получать каждые две недели: масло, сигареты, сахар, шоколад... Закончил он свой инструктаж словами:

- До вашего жилья недалеко, чуть в гору, минут 10-15 ходу, я вас туда отведу.