Чарльз Кули - Человеческая природа и социальный порядок

• Название: Человеческая природа и социальный порядок
• Автор: Чарльз Кули
• Издательство: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги
• Жанр: Философия
• Год: 2000
• ISBN: 5-7333-0016-7

Впервые на русском языке книга основоположника символического интеракционизма, давно ставшая классикой социологии. Это единственное, пожалуй, за последние 100 лет целостное исследование становления человеческого я.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Чтобы проиллюстрировать те же самые закономерности в совершенно иной области, возьмем в качестве примера Чарльза Лэма. Лэм тоже привлекает нас прежде всего своим человечным и близким нам по духу характером. Он кажется нам во всех отношениях своим, он такой же, как мы, и одновременно значительнее нас; в нем больше сострадания, у него более богатый и смелый юмор, он способен острее чувствовать. Он расширяет горизонты нашей жизни, открывая перед нами ее новые и притягательные формы; он не боится быть просто самим собой. Это, конечно, далеко не полный образ Лэма, не способный передать силы его характера, уверенности в себе и твердости убеждений.

Подобный анализ применим и ко всем великим мыслителям — к поэтам, историкам и моралистам; а также к художникам, скульпторам, актерам, певцам, — словом, ко всякой в своем роде значительной личности. Несмотря на бесконечное разнообразие форм лидерства, определяющихся личными особенностями людей, областью их отношений, способами коммуникации между ними и т. п., его закономерности в основном повсюду одни и те же. Нет никакой существенной разницы в условиях, обеспечивающих лидерство в различных областях деятельности, как иногда думают. Заметные различия могут встречаться в частностях, но не в общих закономерностях. Мы всегда можем найти свидетельства широты и внутренней силы человеческой натуры — они проявляются хотя бы в выборе характерных форм самовыражения, а также в том, насколько своевременно и прочно человек включает нечто новое в диапазон своих мыслей и чувств.

Из уже отмеченных нами закономерностей естественным образом следует, что известность и влиятельность человека часто превышает его подлинные достоинства; иными словами, образ личности, который ассоциируется у всех с определенным именем, зачастую очень мал соответствует душевным качествами того, кто его носит, — и это очевидно для всякого холодного и беспристрастного исследователя. Причина в том, что функция великого и известного человека — быть символом, и люди спрашивают его в душе не столько: «Кто вы такой?» — сколько: «Кем я могу вас считать? Что вы мне поможете понять? Кем вы мне поможете стать? Насколько я могу опереться на вас как на символ в реализации своих врожденных склонностей?» Ученый-историк может упорствовать в своем вопросе «Кто вы на самом деле?», поскольку он движим потребностью разумного взгляда на вещи. Но в сравнении с более эмоциональными натурами лишь немногие всерьез испытывают подобную потребность, так что, большинство бывает озабочено совсем другими вопросами. Научная точка зрения никогда не станет точкой зрения большинства, и наука, как мне кажется, может выступать лишь критикой и сдерживающим противовесом обыденных представлений, но никак не определяющим их фактором.

Итак, мы можем сказать обо всех знаменитых и вызывающих восхищение людях, что их личные образы, по сути, выполняют функцию божков, из которых увлеченное ими идеализирующее воображение стремится создать персонифицированный символ собственных устремлений.

Наверное, самой наглядной и поучительной иллюстрацией здесь может послужить средневековая история папства. Общеизвестно, что образ пары римского, каким его культивировало религиозное сознание, и сами папы, какими их знали приближенные, очень часто мало соответствовали друг другу. На самом деле папами римскими часто и на долгое время становились развратные или ничтожные люди; но при этом идеальный образ папы римского, живший в европейском сознании, вполне мог стоять высоко и приумножать свой светский и духовный авторитет. Этот образ — лишь символ того, во что люди хотят верить, и за ним стоит обыкновенный смертный, облаченный в ореол, сотканный коллективным воображением верующих. Обществу необходима вера в духовный авторитет, так же как молодой девушке необходима любовь, и оно видит в институте папства наиболее подходящую форму для поддержания такой веры, как и молодая девушка, вероятно, верит в свою любовь тому, кто наименее неприятен ей из ее поклонников. То же самое в значительной мере справедливо и в отношении другой авторитетной фигуры Средневековья — императора, как ясно показал Врайс на примере истории Священной Римской империи; до некоторой степени это верно и по отношению ко всем облеченным королевским достоинством или иной высшей властью. Высокая репутация может соответствовать или не соответствовать реальным достоинствам человека, но она всегда отражает то, кем люди желают его видеть.

Столь же верно и то, что влияние и привлекательность лидера, реально доказавшего свое личное превосходство, редко сводятся лишь к выдающимся чертам его личности, но, однажды утвердившись благо. даря им, они переносятся людьми на всю его личность в целом, что обеспечивает лояльность к нему как к конкретному человеку. Разумеется это обусловлено невозможностью разделить на части и разложить по полочкам то, что дано чувствам, а через них и разуму, как единое целое. А поскольку ошибкам и слабостям великих людей обычно намного легче подражать, чем их достоинствам, то часто, как в случае с Микеланджело, бывает так, что первые гораздо заметнее в их последователях, чем последние.

Другая форма проявления того же принципа заключается в том, что влияние людей с выраженной харизмой (persons of believe and hope) всегда сильнее влияния тех, кто может быть лучше во всех других отношениях, но лишен именно этого качества. Целеустремленной, деятельной и агрессивно настроенной части человечества — тем, кто молоды, энергичны и полны сил, — необходимы вера и стремление к некой идеальной воображаемой цели, и они не последуют за тем, кто не отвечает этой потребности. Первое, что необходимо лидеру, — не правота, а способность вести за собой, указывая путь. Программа политических или экономических реформ, вышедшая из-под пера идеалиста, может быть невыполнимой, абсурдной, откровенно смехотворной, но она никогда не может быть успешно опровергнута простым указанием на это. Негативная оппозиция не может быть вполне эффективной: идеализму должен противостоять только идеализм; должно быть предложено что-то не просто менее неприемлемое, но и более желанное, дающее выход деятельным инстинктам. Это относится, например, к учителям. Иногда бывает так: один из них отличается здравостью суждений, ясной головой, твердым характером, глубоким знанием своего предмета, но безнадежно уступает по своему влиянию другому, поскольку последнему присущ тот заразительный идеализм, которого недостает первому. Один обладает всеми достоинствами, кроме харизмы; другой обладает ею и, как следствие, — авторитетом. Кто-то хорошо сказал: когда человек перестает учиться — чтобы оставаться открытым и мудрым, — он должен перестать учить.

Легко найти множество иллюстраций этой простой, но важной истины. Все деятельные умы, я полагаю, любят книги и людей, несущих интеллектуальное раскрепощение, расширяющих горизонт сметающих преграды устоявшихся стереотипов и открывающих взору сияющие высоты; в то же время можно указать на выдающиеся умы, которые быстро теряли свое влияние, создав слишком сильное впечатление завершенности системы своих идей — словно думали, что их система окончательна и единственно правильна. Они лишь возводят новую преграду чуть позади старой. Наверное, самой восхитительной и оригинальной чертой личности Эмерсона были присущие ему неизменная открытость и жажда новизны, получившие, как многие считают, наилучшее выражение в его речи «Система природы» — речи, в которой, как нигде больше, он заставляет нас почувствовать, что все достигнутое всегда преходяще и от будущего можно ожидать чего угодно. Подобным же образом, если прибегать к самому замечательному примеру, ранние христиане обрели в своей вере животворящую надежду в противоположность скуке, взлелеянной римским образом мыслей, и, должно быть, именно это произвело столь заметное и сильное влияние на умы людей п.

Именно благодаря своему идеальному, опирающемуся на воображение характеру личное влияние в значительной степени связано с тайной. Наша приверженность чьим-то идеям всегда сопровождается интеллектуальным ростом и обновлением благодаря преображающему нас влиянию; мы оставляем привычное ради необычного, нас влекут в неизвестность неведомые дотоле силы; самая суть здесь — новизна, риск и то волнующее предчувствие неведомых возможностей, которые порождают ощущение тайны. Часто отмечалось, что для влюбленного любимый человек предстает как тайна, окутанная, так сказать, чем-то вроде мерцающей дымки. Это действительно так, потому что душа влюбленного странным образом преображается: новые смутные чувства проникают в душу из темных тайников его подсознания; он покинул знакомые берега и не знает, куда несет его течение. Возникающие при этом чувства неизвестности, новизны и власти над собой он связывает конечно же с человеком (чувство, возможно, хорошо знакомое многим), который вызывает и символизирует эти переживания. Гете, по-видимому, имел в виду нечто подобное, когда использовал выражение «das ewig Weibliche» (вечно женственное), говоря о таинствах и соблазнах новой жизни.