Наум Коржавин - На скосе века

• Название: На скосе века
• Автор: Наум Коржавин
• Издательство: Время
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9691-0193-7

«Поэт отчаянного вызова, противостояния, поэт борьбы, поэт независимости, которую он возвысил до уровня высшей верности» (Станислав Рассадин). В этом томе собраны строки, которые вполне можно назвать итогом шестидесяти с лишним лет творчества выдающегося русского поэта XX века Наума Коржавина. «Мне каждое слово будет уликой минимум на десять лет» — строка оказалась пророческой: донос, лубянская тюрьма, потом сибирская и карагандинская ссылка… После реабилитации в 1956-м Коржавин смог окончить Литинститут, начал печататься. Но тот самый «отчаянный вызов» вновь выводит его на баррикады. В результате поэт был вынужден эмигрировать, указав в заявлении причину: «нехватка воздуха для жизни»…

Колесо истории вновь повернулось — Коржавин часто бывает в России, много печатается, опубликовал мемуары. Интерес к его личности огромен, но интерес к его стихам — ещё больше. Время отразилось в них без изъятий, без искажений, честно.

Издано при финансовой поддержке Федерального агенства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России».

Оформление и макет Валерий Калныньш.

---

России 1953

По поводу процесса врачей

Твой свет во мраке был рождён,
Во мраке выношен, взлелеян…
Мрак наступающих времён
Былого мрака не страшнее.
Пусть грязь и ложь царят опять,
Но каждый час я повторяю:
Тебе ко тьме — не привыкать
И света ты не потеряешь.

1953

* * *

Ю. Айхенвальду

Веет ветер
     над вьюжными теми
               широтами,
Где, устав
      от насущной тоски
             о своём,
Мы с тобою
      поднимемся
           над пулемётами
И, взглянув далеко,
         упадём и умрём.
Мне,
  пожалуй, не надо
          удела счастливее,
Чем суметь,
       покидая предел нелегко
Мира,
    светлого,
       трудного,
            несправедливого,
На прощанье взглянуть
           далеко-далеко.

1952

На смерть Сталина

Всё, с чем Россия
         в старый мир врывалась,
Так, что казалось, что ему пропасть, —
Всё было смято…
         И одно осталось:
Его
   неограниченная
         власть.
Ведь он считал,
       что к правде путь —
                 тяжёлый,
А власть его
       сквозь ложь
           к ней приведёт.
И вот он — мёртв.
        До правды не дошёл он,
А ложь кругом трясиной нас сосёт.
Его хоронят громко и поспешно
Ораторы,
    на гроб кося глаза,
Как будто может он
          из тьмы кромешной
Вернуться,
      всё забрать
          и наказать.
Холодный траур,
         стиль речей —
               высокий.
Он всех давил
       и не имел друзей…
Я сам не знаю,
        злым иль добрым роком
Так много лет
        он был для наших дней.
И лишь народ,
        к нему не посторонний,
Что вместе с ним
        всё время трудно жил,
Народ
   в нём революцию
            хоронит,
Хоть, может, он того не заслужил.
В его поступках
        лжи так много было,
А свет знамён
       их так скрывал в дыму,
Что сопоставить это всё
            не в силах —
Мы просто
     слепо верили ему.
Моя страна!
      Неужто бестолково
Ушла,
    пропала вся твоя борьба?
В тяжёлом, мутном взгляде Маленкова
Неужто нынче
        вся твоя судьба?
А может, ты поймёшь
           сквозь муки ада,
Сквозь все свои кровавые пути,
Что слепо верить
        никому не надо
И к правде ложь
         не может привести.

Март 1953

* * *

Я не был никогда аскетом
И не мечтал сгореть в огне.
Я просто русским был поэтом
В года, доставшиеся мне.
Я не был сроду слишком смелым.
Или орудьем высших сил.
Я просто знал, что делать. Делал,
А было трудно — выносил.
И если путь был слишком труден,
Суть в том, что я в той службе служб
Был подотчётен прямо людям,
Их душам и судьбе их душ.
И если в этом главный кто-то
Откроет ересь —
        что ж, друзья!
Ведь это всё — была работа.
А без работы — жить нельзя.

1954

Невеста декабриста

Уютный дом, а за стеною вьюга,
И от неё
    слышнее тишина…
Три дня не видно дорогого друга.
Два дня столица слухами полна.
И вдруг зовут…
        В передней — пахнет стужей.
И он стоит,
     в пушистый снег одет…
— Зачем вы здесь?
       Входите же…
            Бестужев!.. —
И будто бы ждала —
          «Прощай, Анет!..»
Ты только вскрикнешь,
            боль прервёт дыханье,
Повиснешь на руках,
          и — миг — туман…
И всё прошло…
        А руки — руки няни…
И в доме тишь,
       а за окном — буран.
Над всем висит
       и властвует беда.
Ушёл прямой,
       уверенный,
            любимый,
И ничему не сбыться никогда.
И потекут часы
       тяжёлых буден…
Как страшно знать, что это был конец.
При имени его,
       весёлом, —
             будет
Креститься мать
         и хмуриться отец.
И окружат тебя другие люди,
Пусть часто неплохие —
           что с того?
Такой свободы
       строгой
            в них не будет,
Весёлого
     не будет ничего.
Их будет жалко,
         но потом уныло
Тебе самой
      наедине с судьбой.
Их той
   тяжёлой силой
          придавило,
С которой он вступал
           как равный в бой.
И будет шёпот
        в мягких волнах вальса.
Но где ж тот шёпот,
          чтобы заглушил
«Прощай, Анет!..»
         и холод,
            что остался,
Ворвавшись в дверь,
          когда он уходил…
Ты только через многие недели
Узнаешь приговор…
          И станешь ты
В снах светлых видеть:
            дальние метели,
Морозный воздух,
         ясность широты.
В кибитках,
      шестернёю запряжённых,
Мимо родных
       заснеженных дубрав
Вот в эти сны
       ко многим
            едут жёны…
Они — вольны.
        Любимым — нету прав,
Но ты — жива,
       и ты живёшь невольно.
Руки попросит милый граф-корнет.
Что ж! Сносный брак.
          Отец и мать —
                  довольны.
И всё равно:
       «Прощай!..
            Прощай, Анет…»
И будет жизнь.
       И будет всё как надо:
Довольство,
      блеск,
        круженье при дворе…
Но будет сниться:
        снежная прохлада…
Просторный воздух…
          сосны в серебре.

1950

* * *

Вновь, как в детстве,
          с утра и на ноги.
Может, снова
       пройдёшь ты мимо.
Снова двойками по механике
Отмечаются встречи с любимой.
Вновь мечтанья
        детские самые.
Хоть изжить, что прожил, —
             невозможно,
Хоть давно близоруки глаза мои
И надежды мои —
         осторожны.

1952

* * *

Мне без тебя так трудно жить,
А ты — ты дразнишь и тревожишь.
Ты мне не можешь заменить
Весь мир…
      А кажется, что можешь.
Есть в мире у меня своё:
Дела, успехи и напасти.
Мне лишь тебя недостаёт
Для полного людского счастья.
Мне без тебя так трудно жить:
Всё — неуютно, всё — тревожит…
Ты мир не можешь заменить.
Но ведь и он тебя — не может.

1952

* * *

За последнею точкой,
За гранью последнего дня
Все хорошие строчки
Останутся жить без меня.

В них я к людям приду
Рассказать про любовь и мечты,
Про огонь и беду
И про жизнь средь огня и беды.

В книжном шкафе резном
Будет свет мой — живуч и глубок,
Обожжённый огнём
И оставшийся нежным цветок.

Пусть для этого света
Я шёл среди моря огня,
Пусть мне важно всё это,
Но это не всё для меня!

Мне важны и стихии,
И слава на все голоса,
И твои дорогие,
Несущие радость глаза.

Чтобы в бурю и ветер
И в жизнь среди моря огня
Знать, что дом есть на свете,
Где угол, пустой без меня.

И что если судьбою
Подкошенный, сгину во рву,
Всё ж внезапною болью
В глазах у тебя оживу.

Не гранитною гранью,
Не строчками в сердце звеня:
Просто вдруг недостанет
Живущего рядом — меня.

1951

* * *