Артур Япин - Сон льва

• Название: Сон льва
• Автор: Артур Япин
• Издательство: Лимбусс Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8370-0566-4

Захватывающая история любви в декорациях Вечного Города — беспроигрышная фактура для романа. Но «Сон льва» — не просто роман. Это воспроизведение художественными средствами документальной истории о том, как юная голландская актриса приехала покорять кинематографическую столицу Европы, а вместо этого покорила сердце величайшего режиссера всех времен и народов — несравненного Федерико Феллини.

Артур Япин — крупнейший современный голландский писатель и несравненный мастер сюжета, но здесь ему не было нужды ничего выдумывать — ведь история, которую он описывает, разворачивалась на его глазах.

---

Максим опережает Галу.

— Я напрасно беспокоился, да?

Он некоторое время наблюдает, как Гала сияет под своими темными очками. Такое впечатление, что с некоторых пор она сидит прямее, говорит уверенней и стала еще более гордой, чем прежде. Словно для этой решительной авантюры ей пришлось преодолеть не больше, чем ему заставить себя надеть черный плащ Сангалло. «Похоже, ей это не только легко далось, — говорит себе Максим, — но даже пошло на пользу».

— Если бы я мог быть уверен, — настаивает Максим, — что ты не поранишься.

— Мне много лет и достаточно соображения, чтобы знать, что может произойти, — заверяет его Гала.

Максим улыбнулся. Он гордится своей девушкой. Разве он не знал это всегда? Сразу, с первого слова: «двигаться!» Первая фраза, которой Гала освободила его от его прошлого. «Упиваться движением!» И с саркастической усмешкой он вспоминает те мгновения, когда он в ней сомневался — моменты слабости, когда ее непринужденность он считал неблагоразумием, глупостью, слепотой, только потому, что его дух был слишком закрепощен и он не мог поверить, что кто-то на самом деле может быть настолько свободен от нерешительности, как Гала.

Она снова его поразила. Какая женщина! Без труда сделает то, чего он боится, или, что еще хуже, способен сотворить какой-нибудь кошмар вроде той жалкой попытки с бедной Зильберстранд. Он считал, что достаточно освободился от своей застенчивости и сможет довести ту авантюру до доброго конца, но, увы, его свобода лишь взята взаймы. Его сила — это лишь отблеск Галиной дерзости. Поэтому ему всегда хочется быть рядом с ней. У нее он черпает жизненную смелость. Быть рядом с ней и наблюдать, как она делает то, на что он бы никогда не решился! Ее присутствие подобно волшебному напитку, жизненному эликсиру. Он пьет его по каплям, но не знает рецепта и не может вывести его сам.

Когда Максим спрашивает Галу, поедет ли она еще раз на остров, она, оказывается, уже все решила. Она в тот же день звонит Джанни, и когда они с Максимом возвращаются домой, на кровати уже лежит конверт с королевским задатком, и они идут в ресторан.

На этот раз Гала летит одна. В эти выходные доктор Понторакс снял виллу у склона одного из отрогов Этны. В аэропорту Катании девушку ждет его шофер. Подлетая к посадочной полосе, самолет разворачивается прямо над кратером вулкана. Внутри жерла кипит раскаленная лава.

В вечернем небе огонь подсвечивает грозовые облака.

Гора кажется чудовищной, но на самом деле мощный вулкан надежен и предсказуем. Только спящие вулканы опасны и коварны. А люди строят у стен их закупоренных кратеров свои дома, не осознавая, что давление внутри вулкана постоянно растет.

Вокруг снижающегося самолета — коротко и яростно — разряжаются клубившиеся над Этной тучи. Зачарованная стихией Гала смотрит в иллюминатор не отрываясь. Слева и справа от кабины сверкают молнии. Вдруг среди этих стрел возникает лицо Максима. Это он. Точно. В это мгновение он, голый, идет по комнате и ложится в постель. Он ощущает необъяснимый страх. А себя — брошенным. Максим зажмуривается и пытается отпихнуть угрызения совести подальше. Но они настигают его из страны ужасов, которую он оставил за собой. Он ворочается, борется с собой и вжимается лицом в подушку. Царапает стену. И наконец кричит, изо всех сил, теперь, когда Гала его уже не может услышать: умоляет ее не ехать, говорит о всевозможных опасностях, подстерегающих ее. Все, что он не решился сказать, боясь, что Гала его высмеет. От этих мыслей у Максима сводит желудок и его выворачивает наизнанку. Он так боится, что Гала станет меньше его любить, если узнает, как хочется ему обезопасить ее, вырвать из когтей неожиданностей, которых она так жаждет, и сохранить ее для себя, подальше от всего неизвестного.

Теперь, наконец, он кричит об этом, и его голос заглушается грохотом грома. Что он скучает по ней и не заснет, пока она не вернется! Сейчас он выкрикивает те несколько слов, что могли бы все изменить. Но Гала их уже не слышит.

И потому она делает следующий шаг. Словно она переступает границу. Из многочисленных путей она выбирает один.

Я помню, как однажды в воскресенье в конце осени 1934 года старый священник церкви Санта-Мария-дель-Суффраджо[175] объявил, что решил обменять свой возлюбленный Римини[176] на место на небесах, чтобы провести грядущие рождественские дни в компании самого Спасителя. Вскоре после его смерти его сменил фра[177] Читаю, молодой иезуит, только что вышедший из строгой семинарии в Фоссомброне.[178] Он прибыл незадолго до первого адвента[179] и вошел в свою новую церковь именно в тот момент, когда прихожане занимались украшением боковых капелл, как привыкли делать уже в течение нескольких десятилетий, попивая церковное вино из кувшинов, стоящих поблизости, и лакомясь сладостями из корзины. Старинная традиция, этого момента все ждали с самого лета, небольшой народный праздник с песнями и плясками. Я был слишком мал, чтобы помогать им, и ползал вместе с другими детьми по прохладным плитам, но до сих пор помню, как молодые матери кормили грудью младенцев, сидя на деревянных скамьях, пока их мужья украшали алтарь под художественным руководством Ла Думадзимы — мадам из борделя на Виа Карло Писакане. Как одна из немногих прихожанок, обеспеченных постоянным заработком, Думадзима отдавала каждую осень определенную часть выручки резчикам тростника из Имолы[180] на плетение самых красивых украшений.

Именно в тот момент, когда молодой священник с саквояжем в одной руке, а сутаной из конского волоса в другой — вошел в проход между рядами, группка молодых рыбаков общими усилиями подняла одну из девушек Думадзимы наверх, чтобы она закрепила гирлянду между арками хоров.

После строгой монашеской жизни их ревностное служение показалось фра Чиппо распущенностью. Он был так потрясен, что, призывая всех ангелов, закрыл лицо руками. Первое, что он сделал после этого — это запретил Думадзиме и ее девушкам, а также всем тем, кто с ними грешил, посещать церковь по воскресеньям и святым праздникам. В другие же дни он их как раз хотел бы видеть для исповеди, но на всякий случай приказал перенести исповедальню для этих грешниц из церкви в ризницу, дабы Мадонна с апостолами не могли услышать ни шелеста тех ужасов, что будут поведаны.

В первое же воскресенье, последовавшее за этим, Ла Думадзима в праздничной одежде сидела, как обычно, на своем месте. Заметив ее, фра Чиппо, накинул покрывало на монстранцию[181] и отказался доставать из дарохранительницы святые гостии[182] в ее присутствии. Когда он приказал ей удалиться во имя спасения душ присутствующих, Думадзима встала. Это была крепкая, дюжая женщина с сильными руками, которая теперь, однако, дрожала, так что ей приходилось держаться за стул, чтобы не упасть.

— Я прошу у Господа не более того, что он нам Сам дает… — сказала она громко, — милосердия!

— Но женщина, — голос брата Чиппо разносился по церкви, — Иисус не раздает свою любовь просто так и бесплатно, ни за что.

— Тогда у Него с ней много общего, — крикнул кто-то из паствы, развеселив всех.

— Встань на колени, — сказал Чиппо, — покажи свое раскаянье перед глазами всех присутствующих, и тебе все простится!

— Неужели мой грех настолько хуже других? — спросила Думадзима с отчаяньем.

Тело — храм Бога.

— Правду говоришь, — звонко сказал косой Миначчио, пьяный, как всегда, — и я уже провел в нем обряд.

Его слова встретили такой успех, что фра Чиппо стал еще более непреклонным. Он указал перстом на Думадзиму, подобно Лоту на горящий Содом.

Эта женщина дает себя поиметь каждому встречному, — гремел Чиппо. — Нет ничего в мире страшнее этого!

— Неужели? — произнесла Думадзима. — Это мы еще посмотрим!

И с гордо поднятой головой прошествовала по проходу на улицу.

В следующее воскресенье ее место в церкви пустовало. На этой неделе вообще было много больше свободных мест на церковных скамьях, чем обычно. Но этого оказалось недостаточно, чтобы напугать фра Чиппо. На следующую пятницу он отметил, что прихожане сидят совсем свободно. В субботу вечером пришли только несколько старушек, и когда на следующее утро он в полном облачении взошел к алтарю, паствы было так мало, что Чиппо был вынужден крепко ухватиться за церковного служку, чтобы убедиться, что он не спит. У выхода из церкви он спросил, не заболел ли кто, но никто не осмелился ничего ответить. Вернувшись внутрь, он увидел Миначчио, отсыпавшегося в трансепте[183] после пьянки, который в обмен на стаканчик вина был готов ему поведать, в чем дело.

После своего изгнания Ла Думадзима решила, что отныне в часы, когда она теперь была свободна и скучала, она будет предлагать утехи своего дома по более выгодному тарифу. Большая часть клиентов воспользовалась этим исключительным шансом, слишком заманчивым, чтобы от него отказаться.