Борис Орлов - Записки летчика-испытателя

• Название: Записки летчика-испытателя
• Автор: Борис Орлов
• Издательство: Авико-пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1994

Прославленный лётчик-испытатель Борис Орлов рассказывает о буднях людей опасной профессии: испытателей новейшей авиационной техники. Эта книга — увлекательное чтение для всех тех, кто интересуется «биографией» российских военно-воздушных сил. Для профессиональных историков она послужит бесценным источником информации о судьбах авиации нашего Отечества.

---

Рано утром мы прибыли на Казанский вокзал столицы, на метро доехали до станции "Сокол" и на трамвае покатили дальше.

Трамвай поднялся на мост. Справа за забором стояли какие-то неприглядные строения: Виктор показал мне на них и сказал, что это фирма Микояна. Подивился я скромности знаменитого КБ и даже представить себе не мог, что когда-то мне придется там работать…

В сентябре 1964 г. мне передали, что со мной хотят встретиться Федотов и Остапенко — испытатели КБ Микояна. Обоих я знал по газетным публикациям еще с 1961 г., с завистью читал репортажи об их рекордных полетах, видел фотографии молодых, симпатичных парней. На аэродроме ЛИИ о них тоже говорили немало, а Федотов даже читал нам в ШЛИ лекцию о некоторых особенностях поведения самолетов.

Надо было как-то подготовиться к разговору, принять гостей честь-честью… Купил я винца, закуски, сижу, жду. Проходит час, другой от назначенного времени — их все нет. Наконец появились.

Уже после я узнал, что Федотов, человек необыкновенно точный и аккуратный в летном деле и домашнем обиходе (мы его за глаза прозывали "аптекарем"), в общении мог допустить некоторую, так сказать, необязательность, в частности, нередко опаздывал. Причем происходило это не от пренебрежения или высокомерия, а просто закрутится в делах, которых он себе находил множество, и забудет, что его ждут…

Было неясно, как к ним обращаться — просто по имени или с почтением — по имени-отчеству… По возрасту мы с Федотовым почти ровесники, разница всего полтора года, по летному стажу тоже близки, но по испытательному опыту, по занимаемому положению — я против него мальчишка, как и против Остапенко.

Спросил я совета у Близнюка, с которым вместе жили в общежитии, — тот ухмыльнулся и сказал: "Одного Сашкой кличут, другого — Петром". "Ладно, — думаю, — Сашкой называть как-то неудобно, буду звать Сашей, а Остапенко — Петром". Так и называл я их потом всю жизнь.

Сели мы за стол, угостились чуть-чуть, порасспросили меня гости про житье-бытье, а потом говорят: "Если хочешь много летать и много зарабатывать, просись на хороший завод; в ЛИИ летать придется поменьше, но зарабатывать тоже будешь неплохо. У нас же и летать будешь мало, и денег получать немного, но работа будет о-очень интересной!"

Не скажу, что мне не хотелось бы летать побольше, да и много зарабатывать тоже было бы хорошо, но смотрел я на сидящих напротив меня мужиков и думал, что с такими можно связать свою судьбу… Так я окончательно решил, что буду работать в КБ Микояна, если не раздумают там меня брать.

Вскоре после этого разговора в школу позвонил Федотов и велел побыстрее прийти на ЛИС (летно-испытательная станция) фирмы. Я спросил, какое летное снаряжение взять с собой, так как думал, что придется летать, и услышал, что взять нужно тапочки — предстоит играть в волейбол за летную команду. Удивился я такому началу знакомства с фирмой, но на ЛИС пришел, как было велено, в тапочках…

В те годы на летной станции спортивная жизнь кипела, в обеденный перерыв на двух волейбольных площадках не хватало места, соревновались и внутри ЛИС, и с другими фирмами. Как раз проходил какой-то очередной турнир, и Федотов привлек меня в свою команду. Я вышел на площадку, народ завопил что-то о "подставных", о коварстве и нечестности летчиков, но Саша остановил игру и объявил, что я не подставной "варяг", а новый летчик фирмы, и зрители угомонились.

Потом последовали и другие вызовы на фирму, теперь уже на начеты.

Я летал с Федотовым, с Остапенко, с Кравцовым, они показывали мне разные режимы, смотрели, как и что могу делать я. Происходил, так сказать, неофициальный ввод в строй, вот почему я после приема на работу приступил сразу к испытательным полетам, без прохождения обязательной подготовительной программы.

То, как летали на фирме, ошарашивало меня, уже немного привыкшего к нестандартности выполнения полетов в ШЛИ.

Как-то полетели мы с Остапенко на МиГ-21У для сопровождения Кравцова, летавшего на МиГ-25. Закончили задание, топлива оставалось литров шестьсот, вот-вот должен загореться сигнал аварийного остатка. У меня уже все мысли о посадке, а Петр говорит, чтобы я летел в Фаустово (пилотажную зону около аэродрома) и сделал там комплекс пилотажа.

Повиновался я, "открутил", что надо, и, "поджав хвост", стремглав приземлился. Остапенко только усмехнулся при виде моей взмокшей физиономии и сказал, что мне полезно для будущей работы привыкать к малым остаткам топлива…

В первом полете с Федотовым на МиГ-21У я старался делать все плавно и "покрасивше" выписывал фигуры. Когда я вдоволь налетался, Федотов попросил меня снизиться до высоты 3000 и с этой высоты выполнить переворот.

У меня, если б не была стянута ремнем ЗШ (защитного шлема), отвисла бы челюсть: я делал переворот "покрасивше" с 5000 м, теряя более 3 километров высоты, а тут мне предлагают то же сделать с 3000 м! Это ж надо яму выкопать в земле глубиной метров пятьсот, тогда еще можно выполнить требуемое Федотовым…

Понял он мое замешательство, взял управление, перевернулся и так потянул, что самолет затрясся мелкой дрожью, и мы потеряли за переворот чуть более полутора километров! Так я узнал, как можно пилотировать МиГ-21, чтобы полнее использовать его маневренные возможности.

Чем больше я бывал на ЛИС, тем больше мне там нравилось: существовала какая-то очень непринужденная атмосфера, в летную комнату постоянно заходили люди, ведущие инженеры и специалисты запросто общались с летчиками, но вместе с тем чувствовалось очень уважительное к ним отношение.

Летчиков-испытателей тогда было четыре человека: шеф-пилот Федотов, Остапенко, Кравцов и весьма пожилой, по моему тогдашнему понятию, но могучий и громогласный Константин Константинович Коккинаки. Я, хоть поначалу малость стеснялся, быстро ко всем привык и чувствовал себя свободно. Ко мне на ЛИС тоже относились, как к своему, уже и шкафчик в "высотной" комнате выделили "фамильный", и даже полотенце с моими инициалами висело в том шкафчике, а ведь до выпуска из ШЛИ оставалось еще полгода!

Зимой 1964–1965 г.г. на фирме произошли невеселые события: в декабре по здоровью, а вернее, по возрасту, был списан со "сверхзвука" К. К. Коккинаки, а 29 января на Е-152А разбился Игорь Николаевич Кравцов. Кравцова я знал меньше, чем других испытателей КБ, но за короткое время знакомства он мне очень понравился своей живостью, остроумием, какой-то "моторностью"; он замечательно смеялся — звонко, заливисто, как мальчишка. Пишу о Кравцове то, что знаю из рассказов людей, работавших и общавшихся с ним.

На фирму он пришел в 1958 г., вместе с Федотовым и Остапенко, после окончания школы испытателей. До ШЛИ он служил в армии, работал инструктором в летном училище.

У Федотова в самом начале испытательной работы случилось летное происшествие — при скоростной рулежке выкатился за пределы ВПП и перевернулся; новенький МиГ-21 был поврежден, за что Саша некоторое время был не у дел. Остапенко чуть ли не сразу после прихода на фирму был откомандирован на полигон — испытывать первые ракеты К-13 — и на основной базе в Жуковском работал немного, а Кравцов оказался "на коне" и был назначен ведущим летчиком на первый Е-7 — очередную модификацию МиГ-21.

В одном из полетов на этом самолете при разгоне максимального числа М произошла потеря путевой устойчивости, самолет закувыркался. Кравцова бросало по кабине, било головой о фонарь: от большой отрицательной перегрузки лопнули кровеносные сосуды в глазах, он временно потерял зрение. Ничего не видя, Игорь катапультировался.

Задержка испытаний Е-7 вызвала, естественно, неудовольствие руководства, хотя к летчику претензии не предъявлялись. Кстати, после этой аварии пришлось увеличить площадь киля самолета.

Вскоре у Игоря опять случилась неприятность — заклинило РУД в положении максимальных оборотов. Носился он возле аэродрома, вырабатывая топливо до минимального остатка, рассчитывая выключить двигатель и сесть без него, но из-за нарушения порядка выработки баков двигатель неожиданно остановился сам, и пришлось Кравцову вносить коррективы в расчет на посадку. Посадка "без двигателя" на сверхзвуковом истребителе — весьма сложная и рискованная штука с очень небольшими шансами на успех, и кончился этот полет аварией самолета.

Прошло не так уж много времени, и из-за отказа маслосистемы — выбило масло из бака через плохо закрытую пробку — Кравцов садится с остановленным двигателем на запасной аэродром, повредив шасси.

Хотя он выполнил эту посадку в труднейших условиях — двигатель заклинило, гидравлика работает от аварийной насосной станции, кондиционирование не действует, поэтому запотел фонарь кабины и землю почти не видно — стали поговаривать, что, мол, не много ли для одного летчика стольких чрезвычайных происшествий, стали в чем-то ограничивать, может, для того, чтобы дать летчику время прийти в себя… Некоторое время Кравцов выполнял незначительные работы — летал за цель для перехватчиков, сбрасывал разные подвески.