Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

• Название: Семейство Майя
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1985

Во второй том вошел роман-эпопея «Семейство Майа», рассказывающий о трех поколениях знатного португальского рода и судьбе талантливого молодого человека, обреченного в современной ему Португалии на пустое, бессмысленное существование; и новеллы.

---

— Я хочу сказать, господа, что при существующих духовных устремлениях нашего века…

Эга задыхался, зажатый в толпе, сытый по горло красноречием Руфино; к тому же от толстого священника дурно пахло. И он, не выдержав, протиснулся назад, чтобы отвести душу с Карлосом.

— Боже, что за осел!

— Чудовищный! — шепотом отозвался Карлос. — А когда будет играть Кружес?

Эга не знал, программу изменили.

— А здесь графиня Гувариньо! Вон там, в голубой шляпке! Интересно будет взглянуть на вашу встречу!

Тут оба обернулись, услышав позади деликатный шепот: «Bonsoir, messieurs…» Это был Стейнброкен со своим секретарем, торжественные, во фраках, со сложенными цилиндрами под мышкой; стоя на цыпочках, они глядели на сцену. Стейнброкен первым делом посетовал на отсутствие королевской семьи…

— Mr. de Cantanhede, qui est de service, m'avait cependant assure que la reine viendrait… C'est bien sous sa protection, n'est-ce pas, toute cette musique, ces vers?.. Voila porquoi je suis venu. C'est tres ennuyeux… Et Alphonse de Maia, toujours en sante?

— Merci…[146]

В зале воцарилась благоговейная тишина. Руфино, с жестами живописца, медленно наносящего на полотно строгие и благородные линии, описывал прелести деревни, той деревни, где он родился однажды на закате. И его раскатистый голос смягчался, теплел, замирал в вечерних сумерках… Стейнброкен легонько тронул Эгу за плечо. Поинтересовался, тот ли это великий оратор, о котором ему говорили…

Эга как истый патриот заявил, что Руфино один из лучших ораторов в Европе!

— В какум рроде?

— В самом высоком, в демосфеновском!

Стейнброкен в восхищении поднял брови, что-то сказал по-фински своему секретарю, который вялым движением вставил в глаз монокль, чтобы получше рассмотреть Руфино, а затем оба посланца Финляндии замерли с цилиндрами под мышкой, закрыв глаза, и сосредоточенно, как в церкви, стали внимать оратору, ожидая чуда.

Тем временем Руфино, опустив руки, признавался в слабости своей души! Несмотря на всю поэтичность его родной деревни, где каждая фиалка на лугу, каждый соловей на ветке неопровержимо доказывают величие господа бога, он, Руфино, был уязвлен шипом неверия! Да-да, сколько раз на закате дня, когда колокола старой церкви славили божью матерь, а в долине пели жницы, он проходил мимо крестов на церкви и на часовне у кладбища, походя посылая им жестокую, холодную, вольтеровскую улыбку!..

По залу пробежала дрожь. Задыхающиеся от волнения и восторга голоса едва могли прошептать: «Прекрасно, прекрасно…»

Именно в таком состоянии пребывала снедаемая сомнениями душа Руфино, когда над нашей Португалией раздался вопль ужаса… Природа ополчилась против детей своих! И Руфино, выбросив вперед ладони, словно в попытке сдержать надвигающееся бедствие, начал описывать наводнение… Вот обрушился дом — увитое цветами гнездышко любви; с жалобным блеянием ищут спасения, карабкаясь вверх по склону, овцы; в черных водах бушующего потока бутон розы столкнулся с колыбелькой!

Из многочисленных уст вырываются хриплые возгласы «браво». Вокруг Карлоса и Эги мужчины оборачиваются друг к другу, не в силах удержать радостного ликования: «Какая сила чувства!.. Черт возьми! Великолепно!..»

Руфино расплылся в улыбке, упиваясь волнением, вызванным его речью. И вновь заговорил, почтительно обращаясь к пустым королевским стульям…

Видя непреклонность разбушевавшейся стихии, он устремил взор к естественному прибежищу, к той священной обители, откуда может быть ниспослано спасение, — к Португальскому Трону! И вдруг, пораженный, увидел над собой распростертые белые крылья ангела! Это был ангел милосердия, господа! Откуда он явился, сей златовласый ангел? Из ученых книг? Из химических лабораторий? Из анатомических театров, отрицающих существование души? Из бесплодных философских теорий, называющих Иисуса предшественником Робеспьера? Нет! Руфино осмелился, смиренно преклонив колени, спросить об этом ангела. И ангел милосердия, указав на свод небесный, промолвил: «Я оттуда!»

По переполненным рядам пронесся шепот восхищения. Словно потолок, оштукатуренный под мрамор, разверзся и в вышине зазвучал хор ангелов. Дамские шляпки задрожали в религиозном экстазе.

Гордый своим успехом, Руфино заканчивал речь. И вот, господа! В эту торжественную минуту туман сомнений в его душе рассеялся, как под лучами солнца… И отныне вопреки всем ученым доказательствам и надменной иронии Ренана, Литтре, Спенсера и прочих он, Руфино, на кого снизошло божественное откровение, может от чистого сердца утверждать перед всем светом: есть бог на небесах!

— Правильно! — прорычал из прохода тучный священник.

В тесноте и духоте зала господа из министерских канцелярий, Клуба и Гаванского Дома криками и аплодисментами с жаром удостоверяли существование бога!

Эга, развеселившись, смеялся, но вдруг услышал рядом яростный хриплый возглас. Его издал сердито крутивший ус Аленкар: он был в сюртуке и белом галстуке.

— Как тебе это нравится, Томас?

— Омерзительно! — глухо проворчал тот.

Поэт весь трясся от возмущения! На вечере, посвященном поэзии, благородному состязанию поэтических талантов, выступает этот негодяй и лижет пятки членам королевской семьи… Какая мерзость!

У лестницы, ведущей на сцену, началась толкотня вокруг Руфино; его, сиявшего гордостью и лоснящегося от пота, обнимали и поздравляли. Мужчины, все еще воодушевленные и растроганные, повалили к дверям, доставая на ходу портсигары. Поэт взял Эгу под руку:

— Послушай, я пришел за тобой. Гимараэнс, дядя Дамазо, просил меня представить его тебе… Говорит, у него к тебе дело, серьезное, весьма серьезное… Он внизу, в буфете, пьет грог.

Эга удивился… Серьезное дело?

— Хорошо, пойдем в буфет и тоже выпьем грога! А с чем выступишь ты, Аленкар?

— Я прочту «Демократию», — кратко ответил поэт, спускаясь по лестнице. — Новая вещица, сам услышишь. Несколько истин, горьких для всех этих буржуа…

Когда они подошли к буфету, сеньор Гимараэнс как раз выходил оттуда в надвинутой на глаза шляпе, с дымящейся сигарой в зубах, застегивая редингот. Аленкар церемонно представил их друг другу:

— Мой друг Жоан да Эга… Мой старый друг Гимараэнс, один из наших отважных борцов, ветеран демократии.

Эга, подойдя к стойке, вежливо пододвинул табурет ветерану демократии и осведомился, что тот предпочитает: коньяк или пиво.

— Я уже выпил грог, — сухо произнес сеньор Гимараэнс, — на сегодня мне хватит.

Буфетчик не спеша вытер мраморную доску стойки. Эга заказал пиво. И сеньор Гимараэнс, отложив сигару и пригладив бороду, дабы придать лицу законченное величие, тотчас же начал, размеренно и торжественно:

— Я — дядя Дамазо Салседе, и я попросил моего старого друга Аленкара представить меня вам, потому что я хочу, чтобы вы посмотрели на меня внимательно и сказали, похож ли я на пьяницу…

Эга все понял и прервал собеседника, глядя на него открыто и добродушно:

— Вы имеете в виду письмо, написанное вашим племянником…

— Письмо, которое продиктовали вы! Письмо, которое вы заставили его подписать!

— Я?..

— Он это утверждает, сеньор!

Вмешался Аленкар:

— Говорите потише, черт возьми!.. Мы в стране любопытных…

Сеньор Гимараэнс кашлянул и пододвинул табурет к стойке. Он несколько недель тому назад был неподалеку от Лиссабона по наследственным делам своего брата. Племянника не видел, поскольку без надобности с этим идиотом не встречается. Накануне отъезда в доме старинного своего друга Ваза Форте он случайно увидел «Вечернюю газету», где пишут гладко, но мыслей мало. И на первой же странице, под рубрикой «Светская хроника», содержание коей столь же ничтожно, как и сам свет, крупным шрифтом было напечатано письмо его племянника… Сеньор Эга может вообразить себе его ужас? Там же, в доме Форте, он написал Дамазо письмо примерно в таких выражениях: «Я прочел твое подлое заявление. Если завтра ты не опубликуешь во всех газетах другое, где напишешь, что не имел намерения включить меня в число пьяниц в твоем роду, я приеду и переломаю тебе все кости. Берегись!» Вот что он ему написал. А известно ли сеньору Жоану да Эге, каков был ответ сеньора Дамазо?

— Его письмо, «сей человеческий документ», как говорит мой друг Золя, при мне. Вот оно… Шикарная бумага с золотой монограммой и графской короной. Что за осел! Если желаете, я вам его прочту.

Улыбающийся Эга утвердительно кивнул, и Гимараэнс стал медленно читать, подчеркивая голосом важные для него фразы:

— «Дорогой дядюшка! Письмо, о котором вы упоминаете, было написано сеньором Жоаном да Эгой. Я не способен на такое поношение нашего славного рода. Это он, схватив меня за руку, силой принудил подписать письмо; а я был сбит с толку, не знал, что делать, и подписал, чтоб избежать ненужных пересудов. Я попал в западню, которую подстроили мне мои враги. Вы знаете, дорогой дядюшка, как я люблю вас, я в прошлом году даже собирался послать вам бочонок колареса, да не знал вашего парижского адреса, не сердитесь на меня. Я и без того так несчастен! Если хотите, поговорите сами с Жоаном да Эгой, который меня погубил! Но, поверьте, я отомщу, отомщу так, что об этом заговорят! Я еще пока не обдумал способа отмщения, но, во всяком случае, хула с нашего рода будет снята, я никогда и никому не позволял шутить с моей честью… Если я не поспешил отомстить до отъезда в Италию, если еще не сразился за свою честь, то лишь потому, что от всех передряг у меня начался ужасный понос; я и сейчас еле держусь на ногах. И это кроме моих моральных страданий!..» Вы смеетесь, сеньор Эга?