Ярослав Иосселиани - Огонь в океане

• Название: Огонь в океане
• Автор: Ярослав Иосселиани
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Записки Я. К. Иосселиани «Огонь в океане» носят автобиографический характер. Капитан первого ранга, Герой Советского Союза, прославленный подводник Ярослав Константинович Иосселиани родился и провел детские годы в горной Сванетии. Грузины по происхождению, жители горной Сванетии в силу многих исторических, географических, и социальных причин оказались в отрыве и от высокой грузинской и от могучей русской культуры. Октябрьская революция принесла в Сванетию свободную и полнокровную жизнь, о которой веками мечтали свободолюбивые сваны. Жизненный путь героев книги — частный, но убедительный пример торжества ленинской национальной политики. Некоторые события и факты, о которых рассказывается в предлагаемой читателю книге, прежде были использованы автором в его произведении «Записки подводника», также построенном на автобиографическом материале. Однако в книге «Огонь в океане» они изложены по-новому, развернуто, в художественно обобщенной форме, рамки повествования значительно расширены. Имена и фамилии героев книги в том числе наших доблестных подводников, за очень немногими исключениями, подлинные.

---

— Случайность. Равновесие потерял, — объяснил я товарищам и попытался двинуться вперед. Вторично упав, я разбил себе нос.

Руководитель кружка довольно неприветливо спросил:

— Слушайте, вы когда-нибудь хоть смотрели, как люди катаются на коньках?! 

— Никогда, — признался я.

Пришлось снять коньки и сдать их человеку в черной спортивной шапочке, пренебрежительно покосившемуся на мой разбитый нос, около которого я придерживал носовой платок.

Так успех в высшей математике привел меня к позорному провалу в конькобежном спорте. «Нет, уверенности в себе мало, надо еще иметь знания и навыки», — очень серьезно раздумывал я, возвращаясь со стадиона в училище.

Приближалась весна. Нам предстояла после завершения курса практика на борту «Комсомольца». Мы с нетерпением ожидали ее. Практика представлялась нам чем-то вроде загородной прогулки на свежем воздухе.

На борт учебного корабля «Комсомолец» мы прибыли с преподавателями, но здесь вошли в подчинение корабельного начальства.

Жизнь на корабле протекала строго и размеренно. Никаких поблажек нам не давали. Подъем был в шесть часов. Пятнадцать минут продолжалась зарядка. Мы проводили ее на верхней палубе. Далее следовала укладка коек. Койки были висячие, и искусством их вязки и укладки мы овладели не сразу. Боцману «Комсомольца» пришлось немало потрудиться, прежде чем мы научились справляться с этим в положенное время.

В восемь часов начинались занятия по изучению корабля. Мы группками разбредались по всем уголкам судна и учили названия частей корабля, их роль в плавании, способы устранения неполадок.

Единственным и любимейшим нашим развлечением были послеобеденные прогулки на шлюпках. Ходили мы на веслах, иногда же поднимали паруса.

Мне кажется, что эти прогулки и заставили нас по-новому, отдавая отчет в трудностях морской жизни, полюбить море и труд моряка. Разумеется, эта любовь не имела ничего общего с приверженностью к морской форме. Это была мужественная, сознательная привязанность к трудной и интересной профессии. 

Как-то во время прогулки мы натянули парус. Ветер поднял зыбь. Он все усиливался. Пришлось взять паруса на рифы.[8]

Ветер все крепчал. Пришлось совсем убрать паруса и снова взяться за весла,

«Комсомолец» поднял сигнал: «Всем шлюпкам возвратиться к кораблю!»

Грести было все труднее. Шлюпка прыгала по огромным волнам, то поднимаясь на гребень, то зарываясь носом в воду. Мы еще не овладели как следует греблей и то и дело топили весла. Курсант, назначенный старшиной, что-то взволнованно кричал, но никто его не слушал, все действовали вразброд.

Шлюпка совсем вышла из повиновения. Разбушевавшиеся волны и свирепый ветер, точно спичечную коробку, кидали ее из стороны в сторону.

Нам ничего не оставалось, как подать сигнал бедствия. Его тотчас же приняли на «Комсомольце», и к нам направился дежурный катер.

Одним из гребцов на нашей шлюпке был Видяев. Зарыв весло, он не сумел удержать его и, пытаясь поймать, свалился за борт. Мы все кинулись помогать ему и... опрокинули шлюпку.

Волны накрывали нас с головой. Все мы наглотались соленой воды и с трудом держались на поверхности.

Пока катер шел к нам, мы все едва не потонули. Матросам пришлось, точно мешки с крупой, одного за другим вытаскивать нас из непрогревшейся еще воды Финского залива. Нас доставили на судно и поместили в лазарет, где мы и провели под наблюдением врача всю ночь.

За утренним чаем нас ожидало новое испытание. Курсанты очень дружно принялись высмеивать нас. Трудно перечислить все насмешливые словечки и прозвища, которыми нас наградили.

Кончилось дело тем, что на всех нас были наложены  взыскания. Мы получили по два наряда вне очереди, старшину же арестовали на трое суток.

Практика на «Комсомольце» научила нас шлюпочному делу и кораблевождению. Изучили мы также основы астрономии и навигации.

Вернулись в училище после месячного плавания мы уже умудренными некоторым, правда незначительным, опытом. Главное же — теперь мы отчетливо осознали — объем знаний и навыков, которыми нам предстояло овладеть в дальнейшем. Это помогло нам выработать в себе сознательное отношение к учебе, понимание того, что нам было необходимо, чтобы стать моряками.

Словом, незаметно для себя мы превращались в настоящих военных моряков.

После окончания теоретической части второго курса нам предстояло проходить учебную практику на легендарном крейсере «Аврора». Узнав об этом еще задолго до начала практики, мы перечитали много книг об «Авроре», узнали о ее действиях в Цусимском сражении, о том, как революционные матросы с помощью рабочих захватили корабль и как с него прозвучал исторический залп.

С волнением ступили мы на борт «Авроры».

Здесь нам предстояло пройти курс практической подготовки, усвоить навыки вахтенных сигнальщиков на рейде, при стоянках и в море, на ходу. Мы уже умели довольно бегло писать семафорными флажками, световыми приборами и другими средствами связи, а также читать сигналы. Однако в сигнальном деле была необходима длительная практика и постоянная тренировка.

С благодарностью вспоминаю я убеленного сединами капитана второго ранга Белоброва. Он учил нас тому, что невозможно было изучить по учебникам, его советы и рассказы серьезно помогли мне в дальнейшем. Особенно плодотворной для нас, курсантов, была вахта, которую мы несли в качестве помощников вахтенных офицеров при Белоброве. Он не подавлял инициативу курсантов и как-то очень ловко делал  так, что допущенные при несении вахты ошибки тот час же становились понятными самому курсанту.

Увольняли на берег нас только по субботам я воскресеньям. Накануне выходного дня нас отпускали до двадцати четырех часов. В домах культуры и клубах вечера в то время заканчивались очень поздно, и нам приходилось уходить в самый разгар веселья.

Как-то в университете был организован бал с призами за лучшее исполнение мазурки. Присуждение приза, само собой разумеется, происходило в самом конце вечера.

Вначале я думал только поразить студентов своим искусством и уйти. Но на вечере у меня оказались очень серьезные соперники. В азарте я забыл все: и то, что я военный человек и обязан подчиняться дисциплине, и то, что я совершаю позорный поступок. Сказались, видимо, и моя молодость и упрямое желание победить соперников — студента-математика в роговых очках, с пышной шевелюрой и юриста, широкоплечего, веселого и очень красивого парня. Я получил первый приз — корзину с цветами. Его вручили мне миловидная девушка и улыбающийся студент с бантом распорядителя. Передав приз танцевавшей со мной студентке и боясь взглянуть на часы, я опрометью кинулся в училище.

Когда я ворвался в вестибюль, было без пяти два. Часовой у входа только уныло поглядел на меня, словно я шел на эшафот.

— Десять суток строгого ареста, — услышал я на следующее утро, когда весь наш курс был построен.

Я понимал, что поступил плохо, совершил проступок, наказание получил заслуженно, но тем более было досадно и обидно за себя. Отныне, как мне тогда казалось, я не смогу считать себя волевым человеком.

Наказанного курсанта перед тем, как посадить под арест, стригли под машинку и заставляли сдать ремень.

Парикмахером в училище работал армянин Апет Годошан. Он считал меня земляком, радовался всем  моим успехам и искренне сочувствовал при неприятностях. Но теперь он встретил меня, как кровного врага. Его короткие черные усы злобно взъерошились.

— Садысь! — крикнул он, поднимая машинку. — Опозорил Кавказ, я так и думал...

Я тяжело опустился в кресло. Не прошло и минуты, как на моей голове появилась глубоко выстриженная полоса.

— Такой голове волосы не нужны. Такой голове ум нужен, а волосы совсем лишние... Тебя бы не стричь, а совсем побрить надо, — ехидничал Апет.

С голой, как тыква, головой, без ремня я поплелся на гауптвахту.

Было ясно, что комсомольская организация не пройдет мимо моего безобразного поступка. Так и оказалось.

Вскоре состоялось бюро. Лактионов предложил вынести мне строгий выговор с предупреждением. Начались споры. Кое-кто предлагал исключить меня из комсомола. Многие, особенно курсанты, увлекающиеся танцами, протестовали против строгого взыскания, считая, что я осознал вину и достаточно уже наказан. Мне объявили выговор. Курсанты нашего курса уже вышли из того незрелого для военных людей возраста, когда товарищи сочувствуют своему товарищу, совершившему серьезный проступок. Отношение коллектива ко мне было очень суровым. Я все время встречал осуждающие взгляды, слушал колкости и насмешки своих однокашников.

Жестокий урок не излечил меня от моего увлечения. Я много лет еще не мог равнодушно слушать веселые звуки мазурки. Но свою вину я глубоко осознал. С тех пор я ни разу не опоздал на службу.