Манохар Малгонкар - Излучина Ганга

• Название: Излучина Ганга
• Автор: Манохар Малгонкар
• Издательство: Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».
• Жанр: Современная проза
• Год: 1972

Перевод В. Кунина

---

Деби пришел в ярость от этих подсчетов. Подумать страшно: он проживет здесь до тридцати двух лет. Ом вовсе не желал примерным поведением вымаливать сокращение срока, не намеревался смириться и терпеливо отмерять год за годом до 1952-го. Не желал он и выполнять канцелярскую работу в тюрьме, чтобы потом выйти на поселение, трудиться на плантации, жениться и растить детей. Он мечтал только об одном — возвратиться к своему прерванному делу и бороться до тех пор, пока не «взойдет солнце свободы», как говорил Шафи. Он мечтал рука об руку с друзьями неустанно сражаться против английского правления, особенно уязвимого теперь, во время войны. Если бы такие, как Ганди и Неру, забыли про свой пацифизм, взялись за дело, чтобы вышнырнуть англичан силой, и не погнушались бы террором, то заморским владыкам живо пришел бы конец.

«Но Ганди и Неру на это никогда не пойдут. Они, — рассуждал Деби, — еще больше, чем англичане, повинны в расслаблении индийской нации. Только люди, подобные Деби и Шафи, что бы он там ни натворил, способны нанести решающий удар».

Все расплывалось у Деби перед глазами. Будто через темную завесу он различил какое-то неожиданное волнение среди заключенных и охраны. Темп работы вдруг убыстрился, словно кто-то повернул невидимый регулятор. Только что ясно различимые удары орехов о жестяную стену и короткие, резкие щелчки топориков теперь слились в монотонном, громком гуле. Колольщики и лущильщики встрепенулись и выпрямились, но от этого их раболепие и покорность стали еще заметнее. Надсмотрщики закричали еще громче и, приготовив дубинки, выстроились за спинами заключенных. Впереди торчал Балбахадур, всем своим чванливым видом подражавший Маллигану, самый наглый и жестокий из всех.

Деби не нужно было видеть Маллигана, чтобы понять, что тот совершает свой обход. Наконец из-под арки показался круглый, приземистый человек в большущей шляпе. Не обратив ни малейшего внимания на приветствия подчиненных, Маллиган остановился в тени, раскуривая сигару и размахивая черным стеком. Он молча понаблюдал за работой, а потом швырнул окурок сигары в поток кокосового сока, который, завихрившись, мгновенно унес его прочь. Затем Маллиган покинул свое убежище в тени и прошелся позади работающих, то пиная заключенных в спины, то отпуская какое-нибудь словцо.

Деби-даял вздрогнул. Маллиган что-то говорил Большому Рамоши, повернувшись спиной к Гьяну. А ведь Гьян орудовал топориком. «Один удар, — молил Деби, — один удар наискось по толстой, красной шее, такой же толстой, как у английского солдата в ту далекую лунную ночь… Один удар — и эта мерзкая башка со свинячьими глазками и мясистым носом полетит вместе с дурацкой шляпой в кучу выпотрошенных кокосовых орехов…»

Где-то далеко-далеко, словно в другом измерении своего сознания, Деби услышал какую-то толкотню в дальнем конце коридора, нарушившую мертвую тишину тюрьмы. Он наконец разжал руки и спрыгнул на пол. Кровь возвращалась в онемевшие пальцы, вызывая сильную боль. Деби едва успел положить доску на место, как надзиратель Патхан подскочил к двери камеры.

— Маллиган-сахиб идет! — крикнул он, задыхаясь от собственного усердия. Потом он отомкнул замок и, держась рукой за огромный дверной крюк, замер у двери, готовый подобострастно распахнуть ее при появлении начальства. — Бога ради, не забудьте встать и поздороваться с сахибом, — сказал он просительно. — Если вы будете грубить, он на нас отыграется.

Этот надзиратель вообще держался дружелюбнее остальных. Впрочем, вполне вероятно, что он получил приказ таким способом войти в доверие заключенных.

С поклоном Патхан растворил дверь пошире, и в сопровождении младшего офицера в камеру ввалился Маллиган.

— Вот здесь, — буркнул он, ткнув тростью в то место, где в цементе между двумя кирпичами виднелась трещина. — Сюда он запихивал доску. Говорю вам, я снизу видел его физиономию в окне. Я хорошо знаю все их фокусы.

«Он и вправду видел меня, — подумал Деби-даял. — У этого кабана ястребиное зрение».

— Прикажете перевести его в другую камеру, сэр? — обратился младший офицер к Маллигану.

— Да, именно так, — согласился начальник тюрьмы. — Но предварительно хорошенько проверьте, нет ли трещин в стене.

— Слушаюсь, сэр.

— Только сначала пять дней канджи[62] за нарушение Тюремного устава, — уже на ходу добавил Маллиган, так и не взглянув на узника. Даже младший офицер был несколько ошеломлен таким приказом.

— Пять дней канджи! — вздохнул тюремщик Патхан, надежно заперев дверь. — А все потому, что вы назло не стали приветствовать сахиба. Мы-то знаем, что во всех стенах есть трещины и все заключенные выглядывают из окон. И Маллиган-сахиб тоже знает. За это одно он никогда бы не назначил пять дней канджи, Маллиган-сахиб человек хороший. Но раз уж вы его не приветствуете… — И тюремщик укоризненно покачал головой.

Деби-даял привык к канджи. Это было довольно обычное наказание за не слишком серьезные нарушения тюремных правил. Канджи — жидкая серая рисовая кашица. «Посадить на канджи» — означало, что заключенный будет получать дважды в день чашку этого отвара, и больше никакой пищи. При этом, разумеется, каждое взыскание старательно регистрировалось в личном деле осужденного и уменьшало его шансы на сокращение срока. На время канджи заключенный лишался и других важных привилегий — права переписки, прогулки, очередного мытья.

Но Деби решил не кланяться и не заискивать, он не хотел подчиняться этому ирландцу, представлявшему Британскую империю на Андаманских островах, рабу из другой порабощенной страны, добывающему здесь свой хлеб насущный. Не заботился Деби и о сокращении срока, ибо твердо намеревался бежать из тюрьмы. Нет, он нс станет день за днем отсчитывать двенадцать лет, ползать на коленях перед начальством, чтобы оказаться среди тех, кто «хорошо себя ведет». Не боялся он и лишиться права отправлять письма — он никому не собирается писать, да и без вестей с родины может обойтись.

«Особо опасный»

Надпись на одном ящике с письмами гласила: «Местные», на другом: «Английские». Из «местного» ящика письма вываливались, падали на стол и на пол. Никого это особенно не тревожило — ведь сюда складывали письма заключенных. Подметальщик, если заметит их, водворит на место, но может и выбросить. Английские письма составляли аккуратную стопку дюйма в четыре вышиной.

Толстяк бенгалец, старший клерк Тхош-бабу изнемогал от жары и обливался потом под тонкой муслиновой рубахой. Он с неодобрением взглянул через серповидные стекла очков и резко подвинул к себе ящик с надписью «Местные». При этом еще полдюжины конвертов упали на пол.

— Ужас, какая почта! — вздохнул он. — А все потому, что им разрешают раз в месяц отправлять и получать письма. Во времена Барри-сахиба каждый получал по письму в год и посылал не чаще. Да и то лишь при хорошем поведении. Теперь начальство больно мягкое стало. — И его рыхлое, как желе, тело заколыхалось под белой рубашкой. — Вот эти, — сказал он, обратившись к Гьяну. — Просмотрите внимательно английские письма, а потом передадим их начальству.

— Да, сэр, — ответил Гьян.

— Но не вздумайте передавать больше половины. Маллиган-сахиб терпеть не может, когда писем слишком много.

— Да, сэр.

— Задерживайте все, в которых говорится про войну. Маллиган-сахиб строго следит за этим.

— Хорошо, сэр, — пообещал Гьян.

Он взял ящик с письмами и понес его в маленькую заднюю комнату, где вместе с ним сортировкой занимались еще двое бывших заключенных, ныне сотрудников отдела снабжения. Карьера Гьяна была скоропалительной, а для арестанта со знаком «Особо опасный» просто беспрецедентной. Уже через два месяца после прибытия сюда его освободили из одиночки, разрешили работать и питаться вместе со всеми. А теперь его возвысили до должности младшего клерка. Правда, жил он по-прежпему в бараке и не мог выходить из здания тюрьмы от заката до восхода, обязан был носить тюремную спецовку со знаком «Особо опасный». Но зато он теперь получал жалованье — семь рупий в месяц, — и работа в отделе снабжения необычайно подняла его престиж среди надсмотрщиков и старших. Если так пойдет дальше, то через год он станет фери-поселенцем и сможет переодеться в обычное платье. А там, может быть, отыщется подходящая девушка из женской тюрьмы, Гьян женится на ней, и они поселятся в деревне среди бывших заключенных…

Подходящая девушка! Гьяна передергивало при мысли о тех женщинах, которых ему приходилось тут встречать: уродливые, чахлые, утратившие женственность, непостижимые и дикие обитательницы этих островов преступности, они напоминали ему коров, выведенных искусственным осеменением. К тому же заключенных-мужчин было в четыре раза больше, чем женщин. Правда, в глубине джунглей, вдоль прибрежных долин, свободные от цивилизующего влияния тюремных поселений, жили женщины племени джаора. Говорят, они никогда не знали одежды. В сознании Гьяна возникали странные, волнующие, почти эротические видения: воображение рисовало ему толпы красавиц, совершенно обнаженных, с золотой, загорелой, блестящей кожей, сулящих наслаждения, и рядом с ними сильных мужчин, которые могут получить любую женщину, стоит им только пожелать. Но скоро ему рассказали о племени джаора: об отравленных стрелах, о том, что туземцы не умеют говорить, а главное — о том, как они выглядят. Это малорослые, приземистые люди, почти карлики по обычным представлениям. Антропологически они так малоразвиты, что, пожалуй, ближе к человекообразным обезьянам, чем к людям. У большинства из них сзади небольшие наросты — хвосты, находящиеся еще в процессе отмирания.