Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

==131

Петра, Екатерины, даже в веке Александра русская армия    не страдала от технической отсталости? Титанические усилия Петра и прогрессивная инерция его преемников завалили на время техническую пропасть между Россией и Западом. Недостаток  технических  средств заменялся  с    избытком количеством и качеством живой силы. Сама Европа в XVII веке жила спокойным темпом промышленной    работы; весь XIX и начало XX — непрерывная хозяйственно-техническая революция. Чтобы сохранить дистанцию,    от России требовалось непрерывное и нечеловеческое напряжение. Достаточно сопоставить идиллию николаевской — гоголевской России с .промышленной горячкой не только  Англии 30-40-х годов, но и Франции   июльской монархии, чтобы получить головокружение от развертывающейся  пропасти. Результатом  был Севастополь.

    Проблема  технической отсталости России сводится к    двум основным: слабости западного просвещения, отмериваемого с опаской и с оглядкой чайными ложками, и слабости торгово-промышленного класса, оттесняемого всюду    дворянством. Первая возвращает нас к основному пороку    власти, вторая — к истории правящего класса.

      К  этим двум источникам приводит  нас и другой урок    Крымской войны. Он вскрывает не одну отсталость, но и нечто худшее: коррупцию «тыла». Здесь дала трещину созданная Сперанским бюрократия. Бюрократия была, с одной стороны, формой самодержавной власти, с другой, по личному    составу, «инобытием» того же русского дворянства. К дворянству надлежит обратить и первый вопрос об ответственности. До Александра II из числа сил, работавших по разложению    Империи, должна быть исключена революционная интеллигенция, по всем известной причине: она ещё не существовала. Без нее происходило разложение николаевской России.    Из всех классов русского общества только одно дворянство    являлось носителем государственной идеи и государственной власти. Ни в одном из других классов, живущих еще в старом московском быту, мы не видим симптомов разложения.    Недуг поразил прежде всего тот класс, который и был мозгом и волей страны, который полтора века, вместе со своим   дворянским государством, строил судьбу России.

2. ДВОРЯНСТВО

   История русского дворянства еще не написана. Может ли она быть написана когда-нибудь удовлетворительно?

    Живая семейная память самых  старых русских фамилий не восходит дальше XVIII века. Петровская реформа,

==132

как мокрой губкой, стерла родовые воспоминания. Кажется, что вместе с европейской одеждой русский дворянин впервые родился на свет. Забыты века, в течение которых этот класс складывался и воспитывался в старой Москве на деле государевом. Родившись в XV веке, широко пополнившись  в XVI за счет пришлых, бродячих, даже преступных элементов общества (татар и казаков), поместный служилый класс выявил в опричнине свои социальные притязания, свою плебейскую мстительность против старого боярства, oтбунтoвaл в Cмутное время и, выйдя из него победителем, выдвинулся на первое место в государстве Романовых.  Закрепощение крестьян было его экономическим  завоеванием. НоМосква XVII века, в отличие от петровской России, еще не была узкосословным государством. Служилый   класс правил страной не один: духовенство и купечество — земская Русь — имели ещёголос на земских   соборах, а первое из них и в царском совете.

    Хотелось бы представить себе русского помещика XVII столетия в его бытовой обстановке, в его отношении к крестьянам. До сих пор историки не собрали материала для этого социального портрета. Быть может, самое поразительное — это трудность представить себе московского профессионального воина с военными традициями, с оружием в руках. И эта трудность сама по себе говорит о многом. Русское  военное сословие не обнаруживает  никаких черт рыцарства. Рыцарство, в общем смысле феодальной этики и быта, свойственно не одному католическому Западу. Его знали  и арабско-турецкий ислам, и старая Япония. Вот этих-то  самых  общих черт профессионально-военного класса —  высоко развитого чувства личной чести, независимости и увлечения боевым делом — мы не видим в московском  служилом классе. Несомненно, военное дело было для него  «службой>>, а не правом. Служба, как и «тягло», есть нечто такое, от чего можно уклониться, быть  в «нетех». Рыцарство  не знает «нетчиков»: оно выбрасывает беспощадно  из своей среды — в клир, в монастырь — всех, лишенных   военной доблести. Есть люди, которые объясняют слабость военного сознания московской Руси духом православия. Достаточно  указать на православную Киевскую Русь, создавшую свое княжеское рыцарство, чтобы отвести.эту ссылку. По-видимому, самая принудительность, государственное закрепощение военного дела как службы парализовали  развитие рыцарского сознания. Китай и Древний Египет — какпоздний Рим и Византия  — тоже его не знают.

       В XVIII веке дворянство стоит одно у трона. Оно оттесняет купечество и духовенство далеко вниз к черным, податным  сословиям, к крепостному мужику. Оно одно восприняло дух Петровской реформы: западное просвещение и

==133

новый имперский патриотизм. У европейского дворянства   оно нашло наконец то, чего ему недоставало: кодекс чести,   «chevalerie», и идеал военной доблести. Русское офицерство   жило ими  до дней великой войны, все более одинокое со   своими «средневековыми» пережитками  среди мирного,   «цивилизованного» общества. Европейски воспитанные   офицеры сделали русскую армиюнепобедимой. Вооруженный помещик   в Москве умел отсиживаться за стенами   крепостей или трудиться, проливая более пота, чем крови,   в обороне страны от азиатов. При преемниках Петра русские били пруссаков, французов — лучшие европейские армии. Россия создает и первоклассных военных гениев. Золотой век дворянства — дворянской царицы Екатерины —   есть вместе с тем вершина русской государственной мощи.

     Золотой век дворянства принес ему и дары Пандоры:   указ о вольностях. Ещё свежа была память о том роковом   дне, когда раздоры в среде шляхетства и его политическая   неорганизованность помешали ему закрепить в правовых   формах его участие в государственной власти. Оно продолжало влиять на  судьбу Империи  путем цареубийств и   дворцовых заговоров. И благодарное самодержавие освободило его не только от власти, но и от службы. Дворянин  остается государем над своими рабами, перестав нести —   сознавать на своих плечах — тяжесть Империи. Начинается процесс обезгосударствления, «дезэтатизации» дворянства, по своим роковым последствиям для государствааналогичный  процессу секуляризации культуры    — для   Церкви. Его скрашивает пышный  расцвет дворянской  культуры: александровские годы, век поэтов и меценатов,  денди и политических  мечтателей. Конечно, дворянство  еще служит, еще воюет, но из чтения Пушкина, как и Вигеля, выносишь впечатление, что оно больше всего наслаждается жизнью. Эта утонченная праздная среда оказалась   великолепным питомником  для экзотических плодов культуры. Но самая их экзотичность внушает тревогу. Именно отрыв части дворянства — как раз наиболее культурной —  от государственного дела усиливает заложенную в духе  Петровской реформы беспочвенность его культуры.

    Политическое мировоззрение декабристов, конечно, питается не столько впечатлениями русской жизни, сколько  западный либерализмом. Их героическая фаланга в Пруссии строила бы вместе со Штейном национальное государство.В России они не нашли себе места, или им не нашлось места. Трагизм России  был в том,  что «лишними людьми» в ней оказались не только слабые. Дворянство начинает становиться поставщиком лишних  людей... Лишь небольшая часть их поглощается впоследствии революционным  движением. Основной слой оседает в усадьбах, опре-

==134

деляя своим упадочным бытом  упадочные настроения русского XIX века.

     Конечно, о николаевской России нельзя судить по Гоголю. Но бытописатели дворянской России --  Григорович, Тургенев,   Гoнчapoв, Писемский — оставили нам недвусмысленную  картину вырождающегося  быта. Она скрашивается еще неизжитой' жизнерадостностью, буйством физических  сил. Охота, любовь,  лукулловские пиры  и неистощимые   выдумки на развлечения — заслоняют иппократово лицо недуга. Но что за этим? Дворянин, который, дослужившись до первого, корнетского чина, выходит в отставку, чтобы гоняться за зайцами и дурить всю свою жизнь, становится типичным  явлением. Если бы он, по крайней мере, переменил службу на хозяйство! Но хозяйство всегда было слабым местом русского дворянства. Хозяйство, то есть неумелые затеи, окончательно разоряют помещика,  который может существовать лишь за счёт дарового труда рабов. Исключения были. Но все экономическое развитие XIX века — быстрая ликвидация дворянского землевладения после освобождения — говорит о малой жизненности  помещичьего хозяйства. Дворянин, переставший   быть политической силой, не делается и силой хозяйственной. Он до конца, до дней революции, не перестает давать русской культуре людей, имена которых служат ее украшением. Но  он же отравляет эту культуру своим смертельным  недугом, имя которому «атония».