Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

                Рисовка? Литературная фальшь? Весьма возможно. Но она скалькирована с какого-то штампа нового героического человека. Такими хотят быть русские комсомольцы. И это главное.

                Еще более убийственное — ибо ненарочное, непроизвольное — свидетельство находим в фотографической хронике Левина «Жили два товарища». Студент в запальчиво-

Г. П. Федотов. Том  2

==34                                                          Г. П,

  сти убивает в магазине торговца. Он арестован, и друг его   (оба коммунисты) утешает его тем, что убит буржуй и что  этот буржуй, вероятно, с радостью сам бы задушил их. Замечательно, что герой совсем не страдает от последствий   убийства. Ни он сам, ни автор больше не вспоминают о   нем. Побочный эпизод, не существенный для развития романа. Кровь стекает с коммуниста (изображенного в самых   симпатичных чертах), как с гуся вода.

                У Шолохова  в «Поднятой целине», где с такой правдивостью изображена омерзительная картина раскулачивания, одному из участников-палачей к вечеру становится не   по себе. Это не раскаяние, но что-то вроде потревоженной   совести. «Жалеть, как ты смеешь их жалеть!» — кричит в   неистовстве его товарищ, большевик-путиловец, и ярость   сбивает его с ног в эпилептическом припадке. Настоящая   одержимость, которая поневоле заставляет вспомнить о гадаринском бесноватом.

                Довольно примеров. Самое поразительное в них, что  они взяты из портретов положительных героев, сохраняющих много человеческих черт. Ясно, что мы имеем дело с  моральной тренировкой, с своеобразной аскезой зла, которое в вывороченной наизнанку системе ценностей становится большевистским добром.

                Заметили ли вы, что в советских романах слово «зло»  употребляется в положительном  смысле? Это особенно  бросается в глаза в последних романах Леонова, писателя,  старающегося, и не без успеха, врасти в чужую ему по природе большевистскую кожу. Скутаревский на каждом шагу «зло усмехается», «зло глядит», «зло бросает слова». Здесь  злоба становится синонимом силы. В старой русской литературе сила скорее была представлена добрым великаном.  Сила была великодушной. Мы привыкли скорее к злобной  слабости. Большевизм хочет быть злой силой, — не потому  ли, что чувствует свою тайную слабость (припадочность,  неврастеничность)?

                Св. Георгий или Аполлон, поражающий дракона,— попробуйте представить себе большевизм в этом символе.  Сразу чувствуется нестерпимая фальшь. Но дракон, огнем и серой испепеляющий  человека, это его памятник. Большевизм  — это реванш Пифона.    Неврастеническая и злая сила, подавившая в себе окон-

                                                Правда побежденных                                   

==35

дательную жалость и любовь к человеку, — может ли сохранить в себе свежесть жизни, способность к природной, органической радости? На пороге XX века духовные предтечи большевизма  (Горький, Арцыбашев) любили рисовать веселую и красивую жестокость ничшеанского зверя. Зрелый большевизм бежит красоты. Большевик никогда не смеется. Он скучает среди природы. Зелени ее полей он предпочитает угольную  пыль рудников. Лязг машин — песне человеческого голоса. Он до сих пор не знает, что ему делать с любовью: превратить ли ее в товарищество борьбы, в безразличный чувственный акт или подавить ее совершенно. Ясно одно, ее нельзя допустить как любовь. Ибо  всякая любовь — к человеку, к женщине, к земле, к искусству, к истине — расслабляет, «размагничивает» человеческую машину, функционирующую  для убийства.

                Будем справедливы. Суровость борьбы ожесточает чело века. Убийство жалости — требование Ничше — понятно в солдате. Многие из слишком яростных врагов большевизма завидуют ему в этой «каменной» или «стальной» бесчеловечности. Разумеется, моральный большевизм  может развиваться на всякой почве — не на одной классовой ненависти. Но жестокость солдата, революционера, бандита до сих пор никогда не исключала профессиональной этики, которая знает и правила «честной игры», и законы товарищества, может иногда позволить себе великодушие к врагу. Большевизм  принципиально запрещает себе не только жалость, но и всякое руководство моральным критерием — кроме  интереса и дисциплины  партии. Товарищество, братство по оружию когда-то связывало коммунистов в легендарные дни гражданской войны. Недаром с такой тес кой  вспоминают о них строители пятилетки. Но давно уже партия убила всякую возможность морального отношения к товарищу. Нужно быть  всегда готовым раздавить слабого, предать доверчивого, уничтожить самого честного и стойкого борца, когда он стоит поперек «генеральной линии». Чего стоит одна сцена партийной чистки у того же Левина.  Но литература перестает быть нашим проводником  по самым  глубоким кругам коммунистического ада. Освещение  их несовместимо с социальным заказом. Здесь  мы должны ориентироваться по политическим документам —  мемуарам и показаниям  перебежчиков. Теперь мы знаем,

Г. П. Федотов

==36

  как управляется коммунистическая партия. Изумительный   организационный аппарат ее сводится главным образом к   искусству игры на человеческой низости. Подобранное для   каждого члена партии досье его грехов и слабостей держит   его в руках генерального секретаря. Система держится не   на взаимном уважении, а на взаимном недоверии и страхе.   Вождю выгоднее иметь дело с запутавшимися негодяями,   чем с безупречным товарищем. И уж подавно легче управлять людьми, не способными иметь свое мнение и за него   бороться. Отсюда эта постоянная гимнастика предательства своих убеждений, упражнения в покаянных письмах и   доносах на единомышленников. Нужно унизить, скомпрометировать, возможно, больше членов партии, чтобы они не   могли выйти  из повиновения. Верность коммунизму,   стойкость убеждений — лучшие качества бойца, последние   остатки военно-революционной этики— сознательно разрушаются во имя партийной дисциплины.

                Когда к большевикам приходит работать человек со стороны, беспартийный  «спец», интересует ли их его честность, его сочувствие делу социализма? Нисколько. Они  боятся убеждений, предпочитают иметь дело с подлецом —  со Слащевым, а не с Савинковым. Они виртуозно умеют  играть на человеческих пороках: знают, кого соблазнить  деньгами, кого славой, кого женщиной, — но таинственный мир свободного этического самоопределения их пугает. Что сулит эта свобода? Сегодня с нами, а завтра? С нами —  до каких пределов? До первой подлости? Нет, лучше уж с  самого начала унизить и раздавить человека в застенках  ГПУ —  сделать его предателем, например,— тогда от него  можно получить что угодно.

                Эта работа соблазна и развращения интеллигенции проводится большевизмом в грандиозном масштабе: не привлечения, не приручения, а именно развращения. Мы с  ужасом наблюдаем отсюда плоды этой провокаторской работы — в среде ученых, артистов, писателей, даже в церкви.  И не сочувствия социализму добивается власть: она требует безусловной покорности, простого выполнения директив  генеральной линии.

                Ложь давно уже стала второй природой большевизма. Ленин  первый обосновал ее в политической игре. В настоящее время можно  сказать, что коммунизм уже потерял

                                                   Правда побежденных                                     =

==37

способность различения истины и лжи, как, много раньше, — добра и зла. Истина приобрела чисто служебное, или тактическое, значение — для генеральной линии, для сегодняшнего дня. Это признается с наивным цинизмом издателями  Советской Энциклопедии, историками  партии. История не может угнаться за политическим заказом, меняющимся  каждый  день. Вчерашние полубоги, в которых верили, на которых учились, сегодня втаптываются в грязь по указке свыше. Внутрипартийные заговоры подготовляются провокацией. Кампании клеветы организуются планомерно. Вожди ведут игру, договариваются, спорят. Когда определились слабейшие, на них спускают псов. Тысячи перьев, десятки тысяч глоток во всех концах России рвут, грызут, обливают помоями  товарищей, вождей, которые вчера для них олицетворяли дело революции. И во всем этом ни капли убеждения. Механизм клеветы организован как механизм клаки или рекламы.

                Но нас интересует не система большевистского властвования, а строй души. Что остается в ней, что ее держит при разложении всех моральных скреп? Связь с коллективом, с партией, с могущественным  сверхличным  организмом. Превратиться в клеточку, не чувствовать, убить свою личность — единственный способ сохранить жизнь и способность к действию. Возможно ли это — не для муравья, а для человеческого существа? Оказывается, возможно, но при одном условии: в непрерывном действии, в борьбе, в движении. Как  только машина останавливается — время нэпа, — так человеческие клетки неизбежно разлагаются. Динамизм,  энергетизм могут быть поняты и самим большевизмомм  нередко понимаются как подлинная его природа. Отрицать его энергетический характер невозможно. Останавливаться  на нем излишне. Весь  мир изумляется сверхчеловеческой энергии, вложенной в строительство пятилетки. Это та же энергия, что в годы гражданской войны, взнуздала, подняла на дыбы измученную бойней, распавшуюся  Россию. Но чрезвычайно важно определить природу его энергии, его духовного двигателя.