Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

  дет мучительно резать ухо. Земля? Единственно неизменная, всегда любимая... но которая может стать для нас   кладбищем, где среди развалин и исторических памятников нам останется только плакать о России. Среди «младого, незнакомого» племени утешит ли нас горячка американского строительства, самодовольство грошового просвещения, даже физическое здоровье новой, грубой расы —   утешат ли они в гибели того, что мы все, даже не верующие в онтологический смысл этого слова, называли душой   России? Эту душу, мы ощущали безотчетно в каждой интонации родной речи, в том, что просвечивало сквозь телесно - зримую оболочку русского этнографического типа, и,   сопоставляя это «безотчетное» с тем, что мы считали самым  подлинным, самым  русским в нашей культуре, мы   спокойно констатировали их тождество. Народ и его культура были единым. Народ творил культуру.

                Нетрудно видеть, что и эта культура, и душа этого народа были существенно христианскими. Вся русская литера   тура XIX века в основном своем русле, да и почти во всех   своих побегах, — была, по крайней мере, в этическом   смысле, христианской. Для Запада это бросалось в глаза с   полной ясностью: та любовь и сострадание, та жертва и  нисхождение, в которых иностранцы видят пафос русской  литературы, бесспорно, принадлежат к христианскому наследию в уже дехристианизированной культурной среде.  Можно  уточнить и дальше и признать не только христианский, но и восточно-православный характер этой культуры.  Признать родство русской интеллигенции, даже в безбожном ее стане (а может быть, особенно в безбожном), с типом древнерусской религиозности. Подвижники, юродивые, страстотерпцы обернулись опрощенцами, народниками, мучениками за волю и счастье народа. Хотя отступничество от имени Христа  не прошло  и для них даром.  Мрачные тени легли на иконописные лики безбожных праведников. Искажение, потом разложение, христианской души  уже началось — в диалектике революции.

                В большевизме  этот процесс разложения закончился. Ему  удались воспитать поколение, для которого уже нет ценности человеческой души — ни своей, ни чужой. Убить человека — все равно, что раздавить клопа. Любовь — случка животных, чистота — смешной вздор, истина — классо-

                                      О НАЦИОНАЛЬНОМ ПОКАЯНИИ                       

==43

                                                                                                                                                                                                                 вый или партийный утилитаризм. Когда схлынет волна революционного  коллективизма,  эта «мораль» станет на службу личного эгоизма. Французская революция была не менее грандиозной, планетарной, эсхатологической. Но когда волны ее потопа вошли в берега, на дехристианизированной земле поднялся и процвел мещанин — расчетливый и скопидомный  стяжатель. Судьба обезбоженной России будет ли иной? Если чисто буржуазное мещанство в наш век как будто невозможно, то остаются другие формы: мещанство  огосударствленное, мещанство смешанное, — наконец, мещанство социалистическое. Но и мещанство не последняя ступень человеческого падения. Человек без Бога не может остаться человеком. Обезбоженный человек становится зверем — в борьбе — или домашним животным — в укрощенной цивилизации.

                Культура — эти сгустки накопленных ценностей — замедляет процесс бестиализации обезбоженного человека, задерживая его в этических, эстетических планах человеческой душевности. Вот почему слабость культурной про слойки  в русской жизни беспощадно оголяет зверя. Прошедший   через революцию русский человек быстро теряет не только национальное, но и человеческое лицо.

                Но  если это так, то восстановление России, мыслимой как национальное и культурное единство, невозможно без восстановления в ней христианства, без возвращения ее к христианству как основе ее душевно-духовного мира. При всякой  иной — даже христианской, но не православной — религии это будет уже не Россия. Без религии — это не нация, а человеческое месиво, глина, из которой можно лепить все, что угодно: камень, дерево, металл, который можно  дробить  на какие угодно части. Имена  Евразии, Восточно-европейского государства и т. п. уже указывают возможные  формы  ее гибели.

                Это новое крещение России, конечно, может совершиться только силами ее христианского остатка. Он существует. Мы   не только верим в него, но и знаем о нем. Он носит в себе образ и форму  будущей России, —  если ей суждено  возродиться.

                Если?  Возможно ли здесь сомнение? Не преступно ли  самое сомнение?

                Есть два рода сомнения. Одно разлагает, убивает муже-

==44                                                         Г. П.

  ство, зовет к бездействию. Иное— сомнение борца. В сущности, не сомнение, а сознание опасности, которое заставляет напрячь все силы в борьбе за бесценное благо, постав   ленное на карту. В борьбе, напротив, беспечность, наивная   уверенность в успехе является нередко источником поражений. Римский  сенат когда-то благодарил консула, легкомысленно погубившего свое войско в сражении с Ганнибалом: «Варрон не отчаялся в спасении отечества». Среди   обуревающего  многих  безверия и пессимизма  хочется   приветствовать веру в Россию пореволюционного поколения. Беда лишь в том, что борьба наша не с внешним, а с   внутренним, прежде всего духовным врагом. Презирать его   — значит открыть ему двери. Читая страницы некоторых   нашихмессианистов, нельзя отделаться от ощущения, что   Ганнибал не у ворот, а в стенах города.

                В недавно вышедшем  романе Таманина «Отечество» автор сводит религиозные счеты с Россией. Его герой, пройдя сквозь муки первых большевистских лет, приходит к религиозному просветлению и вместе с тем к преодолению   своего природного, натурального национализма. В этом я готов видеть положительный смысл идеологического романа.   Зато страшным и религиозно необоснованным мне представляется его разрыв с Россией: «Не знаю, откуда это чувство, да  же почти уверенность, — что она погибла... Не строй погиб, а  страна, русская нация». И еще: «Наших мучений ни одно государственное устройство уже не стоит. А родина стоит ли? Когда-то от обольщения родиной погиб целый народ. И перед нами то же, как во дни Тиверия: опять страшный выбор между  родиной и Богом сделать надо».

                Не знаю, какое право имеет автор (хотя бы устами героя)  говорить о совершившейся гибели России. К тому же слова  эти относятся к тем годам, когда сопротивление России коммунизму  носило героические формы: в военной борьбе и  христианском мученичестве и мужественном сопротивлении  большей и лучшей части интеллигенции. С тех пор многое  изменилось — к худшему. Сжался, поредел верный остаток...  И все же, пока он существует, пока духовная борьба за душу  России не прекратилась, мы не можем говорить о гибели  России.Таманин сказал громко лишь то, что про себя шепчут многие в эмиграции; оттого и бегут в иностранное подданство, в католичество, в чужую жизнь.

                                             О НАЦИОНАЛЬНОМ ПОКАЯНИИ                       

==45

  Честь молодежи,  которая не поддалась малодушию и, наперекор всему, не потеряла веру в Россию. Однако и ей есть к чему прислушаться в словах таманинского героя. Выбор  между родиной и Богом  все-таки нужно сделать. Хотя бы для того, чтобы восстановить истинную иерархию ценностей, чтобы не в одном духе и смысле произносить соблазнительные слова: «За веру и отечество» (для других еще и «царя»).

                Христос  требует жертвы — самым дорогим и священным, что есть у человека: отцом и матерью, следовательно, и родиной. Так как Он есть вечная жизнь, то ничто живое в нем не погибает. Он вернет человеку мать и отца, вернет и родину, но вернет иными, для иной, более чистой любви. Любовь  во Христе есть любовь к идеальному образу любимого лица. Она не исключает и плотской теплоты и служения целостному душевно-телесному существу, но она подчиняет  все низшее, хотя бы и оправданное, хотя бы и прекрасное, духовному образу. Христианская любовь к родине не может ставить высшей целью служение ее интересам и ее могуществу, — но ее духовный рост, творчество, просветление, святость.

                Впрочем, все это охотно признается современным мессианством. Ведь и для него высшее — духовное — призвание России —  благая весть, которую она несет миру. Соблазн  русского мессианства в другом: прежде всего в гордости своего признания.