Колин Маккалоу - Независимость мисс Мэри Беннет

• Название: Независимость мисс Мэри Беннет
• Автор: Колин Маккалоу
• Издательство: ACT: Астрель, Полиграфиздат
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-17-066701-7, 978-5-271-30545-0, 978-5-4215-1414-5

Продолжение самого прославленного романа Джейн Остен — от автора «Поющих в терновнике»!

Джейн Остен — одна из величайших писателей XIX века, классик английской прозы, чьи произведения по-прежнему любят и критики, и литературоведы, и обычные читатели, и кинематографисты, не устающие их экранизировать.

Существует литературная легенда: Остен планировала написать продолжение самого прославленного своего романа, «Гордость и предубеждение», — но ранняя смерть помешала этим планам.

Уже в наши дни за это продолжение взялась сама Колин Маккалоу — автор великолепных — «Поющих в терновнике».

Возможно, ее версия судьбы и приключений одной из сестер Беннет — решительной суфражистки Мэри — сильно отличается от того, что задумывала сама Остен.

Но разве это делает ее роман менее талантливым и увлекательным?

---

Он замолчал. Мэри заморгала. Какая невероятная чушь! Но она сказала благоговейно:

— Как глубоко! Изумительно! — Она поколебалась настолько долго, насколько могла себе позволить.

— А Иисус?

— Иисус это порождение перемирия между Богом и Люцифером.

У нее отвалилась челюсть.

— Что-о?

— Мне казалось это самоочевидным, сестра Мэри. Люди были не в силах сносить бесформенность, безликость и бесполость Бога, но и не поддавались полностью уловкам Люцифера. Бог ничего не достигал и Люцифер ничего не достигал. А потому они встретились на скале в небе, которая ненадолго превратилась в звезду, и выковали Иисуса: Человека и все же не Человека. Смертного и все же бессмертного. Знаменующего доброту и тем не менее зло.

Мэри не могла бороться с испариной, покрывшей все ее тело, ни с дрожью отвращения, сбросившей ее со стула.

— Отче, вы богохульствуете! Вы анафема! Вероотступник! Но вы ответили на все мои вопросы, даже те, которые я не задавала. Для чего бы вам ни требовались дети, это зло! Им ведь никогда не будет дозволено вырасти, так ведь? Маленькие девочки говорят про школу в Манчестере, руководимую матушкой Беатой, которая обучит их стать камеристками, но нет никакой школы, нет матушки Беаты! Что ты делаешь с мальчиками? Об этом мне ничего не известно, так как брат Игнатий слишком туп, а брат Джером слишком хитер, чтобы сказать мне. Злодей! Ты злодей! Проклинаю тебя, Доминус! Ты украл детей слишком маленьких, чтобы работать на жестоких хозяев. И, значит, покупал их за деньги на бутылку джина у их безбожных родителей или у приходских властей! Ты используешь их невинность и думаешь, будто ты квит, потому что кормишь их, одеваешь и лечишь! Будто телят, откармливаемых для стола. Ты убиваешь их, Доминус! Убиваешь невинных!

Он слушал ее диатрибу в изумлении, настолько ошеломленный, что онемел. Рот для водопада слов ему разверзло ее обвинение, что он убивает невинных; если ей требовалось доказательство, его омерзительная истерика доказала все. Он пронзительно вопил, визжал, брызгал слюной, его тело сводили судороги чудовищной ярости. Он называл ее стервой, шлюхой, соблазнительницей, Лилит, Иезавель, именами дюжины других библейских искусительниц, а затем начинал повторять их снова и снова. А Мэри вне себя перекрикивала его опять и опять одним-единственным обвинением:

— Ты убиваешь невинных! Ты убиваешь невинных!

Будто не зная, что еще сделать, он схватил кувшин и швырнул его на прутья, обдав Мэри черепками и бесценной водой. Затем слепо повернулся, наткнулся на экран и убежал, визгливо призывая проклятия на ее голову.

Экран зашатался и упал, казалось, невероятно медленно, его верхний край зацепил что-то позади и разорвался. В каморку ворвалась неизмеримость света, столь слепящего, что Мэри вскинула руку, чтобы защитить глаза. Только уверившись, что сумеет выдержать подобную яркость, она открыла их и увидела панораму, которая в иных обстоятельствах ошеломила бы ее своей красотой. Она находилась по меньшей мере в тысяче футов над окружающим пейзажем вересков, причудливых скал и вершин холмов. Дербишир! Во многих милях от Мэнсфилда.

В пещеру со свистом врывался ветер. Ветер, которому прежде, очевидно, препятствовал занавес темно-зеленой парусины, который теперь валялся на полу за экраном. Так вот почему в ее тюрьме постоянно слышалось негромкое постанывание! Не окно, неплотно закрытое, но парусиновый занавес, где-то неплотно прилегавший к камню.

Ах, подумала она, вся дрожа, я погибну от холода задолго до того, как успею умереть от жажды.

Она, разумеется, не могла добраться до входа в пещеру: до него было добрых двадцать футов, и решетка по-прежнему препятствовала ей. Хлеб лежал вне ее достижения, а вода быстро высыхала под этим жутким ветром. Откуда они входили и куда выходили? В стене по правую руку не было ничего, но слева вырисовывались пасти трех туннелей — ее прогулочного и двух других подальше. Рядом с самым дальним лежала груда сальных свечей и трутница; значит, этот туннель уходил глубоко под землю в направлении Северных пещер. Средний, решила она, ведет к старой кухне по соседству. Ах, что произошло с Терезой? С Игнатием? Они были опасно близки к половой зрелости, которая, подсказывал Мэри ее инстинкт, была границей для отца Доминуса. Стоило ребенку пересечь ее, обрести мужественность или женственность, от него или от нее избавлялись. Ей оставалось только уповать, что смерть от рук искусного аптекаря была быстрой и незаметной. Конечно же, в физической расправе нужды не было. Однако, наслушавшись этих извращенных понятий о Боге и Дьяволе, она не могла избавиться от подозрений, что они все-таки были упитанными тельцами, предназначенными по достижении зрелости на заклание в жертву какому-то обессвеченному богу. Нет, конечно же, нет!

Но кто, продолжала ее беспощадная логика, способен предсказать непредсказуемые завихрения сознания столь больного, как у отца Доминуса? Не всякий сумасшедший обязательно неистовый безумец, хотя отец Доминус порой и являл собой неистового безумца. А в другое время он казался таким же здоровым, как и она сама, способным излагать факты в логическом порядке и даже раза два сумел убедить Мэри, что его Космогенезис обладает некоторыми достоинствами, учитывая пережитое им.

Мне нужно увидеть этих детей! Так сказала она себе, зная, что шансов на это практически нет. Я хочу поговорить с ними не пугливым шепотом, вполуха вслушиваясь, не приближается ли отец Доминус или Джером, но за чашкой горячего сладкого шоколада с восхитительными пирожными, всеми теми лакомствами, которыми обезоруживают детей. Мне необходимо удостовериться, что наименованные в честь полубога-гибрида, наполовину темного, наполовину светлого, они не испортились в том смысле, как портятся съестные припасы; что их невинность все еще сохраняется, все еще цела. Если он нуждается в них как в рабочей скотине и не позаботился приобщить их к Космогенезису, значит, они уцелели. Опасность заключается в том, что этим единственным его ученикам требовалось привить его философию, или теологию, или как он ее там определяет. Безусловно, это не идеология разумного человека и порождена его ущербностью. Но какой мозг способен засвидетельствовать абсолютную тьму и поклоняться ей, как Богу? Или заклеймить любой свет, как зло?

Поуспокоившись, она оглядела свою тесную тюрьму. Да, в кувшине на ее столике все еще была вода, которой, если пить ее бережно, должно хватить на много дней. Для еды — краюха черствого хлеба. Ну, еда далеко не так обязательна для поддержания жизни, как вода. Сознавая, что необходимость вырваться отсюда возросла еще больше, она подергала и потрясла все прутья по очереди, но без всякого толка. Вставленные в стены Пещеры, они были закреплены известковым раствором; будь у нее хоть какое-то орудие, даже ложка, она могла бы попытаться расковырять стены, но с диетой из хлеба и воды ложку, единственное приспособление для еды, у нее забрали.

Слезы потекли по ее лицу, несколько минут она рыдала. Затем, обессилев, поникла на краю своей постели и зажала голову в ладонях. Карандашные штрихи указывали, что она провела тут около шести недель и, казалось, что она все-таки обречена на смерть. Никто из Детей Иисуса не придет к ней на помощь; они ушли в Северные пещеры, включая Игнатия и Терезу.

Однако отчаяние проходит, особенно когда речь идет о таких, как Мэри. Ее плечи расправились, она села прямо, сжав зубы. Я не смирюсь покорно со своей участью, сказала она себе. Я выпью два глотка воды, а затем посплю. Когда силы вернутся ко мне, я попытаюсь расшатать прутья. На этот раз — большой двери, через которую они входили и выходили. Может быть, она не так крепка.

План этот она полностью выполнила. Но большая дверь не поддалась, как и замок полки. Ах, если бы при ней была ее рабочая шкатулка! Крючочек для выпарывания стежков мог бы сработать в замке большой двери. Но у нее не было ничего!

Я, наконец, исчерпала все свои возможности, подумала она, но я не сдамся! Я в Руце Бога, да, но и в моей собственной руке. Пока у меня есть вода для питья, я не поддамся безысходному отчаянию.

Лидия также поняла, что заключена под стражу, причем очень скоро после того, как Нед Скиннер доставил ее в «Хеммингс» и в когти мисс Мирабель Мэплторп. Более опытная, чем ее сестры, Лидия быстро сообразила, что прошлое ее тюремщицы — публичный дом. Но не шлюхи, одной из тех, кто обслуживает клиентов. Нет, мисс Мэплторп командовала шлюхами и следила, чтобы они неукоснительно обслуживали благородных клиентов, как те пожелают. С какой целью Фиц нанял подобную женщину? Маме предоставили Мэри; а ей всучили бандершу. Из чего, возможно, следовало, что Фиц питает к ней презрение не меньшее, чем страх, что она может сорвать его планы. Решетки на окнах означали страх, но мисс Мэплторп означала полнейшее презрение.