Роман Абинякин - Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг

• Название: Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг
• Автор: Роман Абинякин
• Издательство: А. Воробьев
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-900901-57-2

В работе проанализирована ситуация, в которой оказалась русская армия в феврале-октябре 1917 г., зарождение офицерской активности в Белом движении; формы и методы первичного объединения офицерства; выявлены пути и способы вступления офицеров в Добровольческую армию и ее последующих пополнений; исследован социальный состав офицеров-добровольцев и его изменения в ходе Гражданской войны; изучена специфика мировоззрения и взаимосвязь с социальной средой; оценена степень сплоченности офицерского корпуса Добровольческой армии и уровень его социокультурного единства. Впервые предпринято единое изучение формирования и эволюции добровольческого офицерства Юга России в социально-мировоззренческом и социально-психологическом аспекте. Характеристика офицеров Добровольческой армии произведена в самом широком смысле, включая принадлежность к староармейской структуре и положение в ней, чины и особенности чинопроизводства, служебно-должностные продвижения и преимущества, уровень потерь, степень добровольности, сословное происхождение и национально-конфессиональный состав. Собраны и систематизированы обширные персонально-биографические данные 7209 офицеров. Монография адресована как исследователям, преподавателям, студентам, так и массовому читателю. Материалы монографии включены в рамки авторских спецкурсов «Белое движение в России», «Россия в XX в.», что позволяет использовать ее в качестве учебного пособия.

---

Не прошло и двух месяцев после гибели Корнилова, как вспыхнул конфликт между присоединявшимся к Добровольческой армии Дроздовским и начальником ее штаба генерал-майором И. П. Романовским, не скрывавшим недоброжелательства. Позднее дроздовцы ссылались на присущие ему зависть, соперничество и желание «уничтожить нас как самостоятельный отряд, стереть наши индивидуальные черты и обезличить».[349] Поэтому единственным условием соединения стала гарантия несменяемости Дроздовского с должности командира 3-й бригады и затем начдива.[350] Безусловно, и без сильной личной неприязни с начальником деникинского штаба энергичный Дроздовский во главе лично преданной ему части стоял в армии особняком, явно внушая сомнения в своей готовности беспрекословно подчиняться. Надо отдать должное и чутью Романовского, первым увидевшего то, что лишь недавно начали признавать некоторые историки: «Дроздовский мог со временем обрести в Добровольческой армии политическую и, можно сказать, «идеологическую» значимость «вождя-преемника» генерала Корнилова».[351] Романовский же, принадлежа к «команде» Деникина, относился к претендентам на лидерство крайне ревниво.

Дроздовцы во всем видели проявления этого соперничества. О собственных тяжелых потерях они писали так: «Во время этих боев генерал Романовский упорно проводил свой план по уничтожению нашей дивизии, держа ее непрерывно на главном направлении… Отношения между Дроздовским и Романовским стали открыто враждебными. Дроздовский опасался покушения на себя со стороны каких-либо лиц, посланных Романовским».[352] Начальник штаба армии полностью блокировал и поступление пополнений из-за чего начальник 3-й пехотной дивизии был вынужден сам частным порядком хлопотать о них. В приватных разговорах Дроздовский уже летом 1918 г. неоднократно заявлял, «что Романовский явится прямой и непосредственной причиной гибели Белого движения». Один из близких сотрудников предложил просто убить Романовского, на что Дроздовский дал крайне показательный ответ: «…если бы не преступное, сказал бы я, пристрастие и попустительство Главнокомандующего к нему, то я ни минуты не задумался бы обеими руками благословить вас на это дело. Но пока приходится подождать».[353] (Выделено нами — Р.А.)

Данный пассаж позволяет по-новому увидеть два момента. Во-первых, достаточно правдоподобно начинает выглядеть версия «старых дроздовцев», ставивших в вину начальнику штаба армии физическое устранение Дроздовского, которому была искусственно привита гангрена по наущению Романовского; они ссылались на имевшиеся у эмигрантов-врачей документальные доказательства.[354] Во-вторых, неожиданный смысл кроется в приведенной тираде Дроздовского: позиция Деникина четко названа преступной, идея покушения принята безоговорочно, и лишь его сроки откладываются. Такая многозначительная логика подразумевает только вырисовывание перспективы смены Главнокомандующего. Поэтому не так уж загадочно звучат слова доверенного дроздовца-контрразведчика о том, что «вражда эта между двумя генералами, как известно, окончилась трагически для Дроздовского и так же трагически для Романовского». (Курсив наш — Р.А.) Как видим, тучи над Романовским начали сгущаться задолго и до катастрофы осени 1919 г., и до роковых выстрелов поручика M. A. Харузина весной 1920 г.

С самого начала Корнилов, понимавший угрозу дробления сил по политическому принципу, бросил показательный лозунг: «В моей армии место всем, от правых до левых. В ней нет места только большевикам».[355] Объединение всех антибольшевистских сил для вооруженной борьбы стало первой и единственной четко сформулированной целью движения, тогда еще почти неизвестного в стране. 27 декабря 1917 г. появились «Цели Добровольческой армии». Декларируя создание «всенародного ополчения», добровольцы призывали к защите «своих оскверненных святынь и своих потерянных прав» от «немецко-большевистского нашествия», если и не совместного, то равного по разрушительности.[356] Тем самым противодействие направлялось не столько на созидаемое новой властью, сколько на крушение ею прежнего порядка и армии, чреватые внешними опасностями. Массе же населения гораздо яснее казались понятные и желанные лозунги большевиков, и «народное ополчение» оказалось нереальным. Средством восстановления гражданского мира организаторы называли «волю народа», то есть Учредительное собрание. Современные публицисты, в частности, В. Кожинов, отчего-то считают это борьбой за определенный политический строй,[357] что не может не вызывать возражений. Не армия, а Собрание должно было определить направление последующего развития России.

К началу 1-го Кубанского похода численность Добровольческой армии составляла около 4,5 тыс. человек. Многие мемуаристы и летописцы Белого движения в эмиграции ставили, но не могли разрешить вопрос о причинах столь малого числа добровольцев. Дело в том, что, видя широкое сочувствие офицеров целям движения, они объясняли пассивность через единичные, разнящиеся друг с другом аспекты; увидеть совокупность причин мешала естественная предвзятость. Обычно утверждалось стремление домой из-за разочарования в возможности сохранить армию, обобщаемое иными эмоциональными авторами чуть ли не до «падения морали на Руси».[358]Данный довод, опровергаемый многочисленными примерами обратного, можно принять лишь в некоторой степени. Гораздо более веской причиной была усталость от войны — не только от тягот и лишений позиционной жизни, но, главное, от накопившегося в условиях постоянной опасности колоссального нервно-психического напряжения.

Существенен, хоть и непривычен, предлагаемый в качестве не менее существенного тезис о неоднократных и на первый взгляд незаметных «расколах» офицерского корпуса, происшедших после Февральской революции.[359] В общей массе так и не политизировавшись, офицерство тем не менее демонстрировало неоднозначное отношение к событиям. Одни признали Временное правительство, другие — нет; часть поддержала Корнилова в августе, часть противодействовала ему; кто-то смирился с властью большевиков, а кто-то стал ее противником; последние разделились на выжидающих и рвущихся в бой. Даже внутри Добровольческой армии, как видим, существовали алексеевское и корниловское направления и вообще постоянное соперничество, которое периодически оказывалось притушенным, но не погашенным окончательно. Эта причина была наиболее реальной и всеохватывающей.

Значительное влияние оказали и постепенно усиливавшиеся и систематизировавшиеся меры большевиков по задержанию и уничтожению пробиравшихся в армию. В результате добровольцы превращались, по образному выражению одного из них, в «жидкую цепь зайцев, проскакивавших через заставы безжалостных охотников за нашими черепами».[360] Фраза показывает как терроризированное и потому ожесточенное состояние части добровольцев, так и действенность советских кордонов. В то же время количество прибывших десятикратно превосходило число вступивших в армию. Поэтому зимой 1918 г. «неприкаянным» офицерам был объявлен своеобразный ультиматум: или записаться в Добровольческую армию, или покинуть занятую ею территорию.[361]

Большинство офицеров-добровольцев составляли «уже побывавшие на гражданской войне» — участники подавления разного рода беспорядков или организованных выступлений. Их прошлое просто не оставляло выбора: «Смерть или победа» — вот первоначальный девиз», — отмечал офицер, усмирявший в составе 45-й пехотной дивизии Петроград в июльские дни.[362]

Несмотря на небольшой приток добровольцев, к ним предъявлялись строгие требования, впрочем, почти никого не отталкивавшие. Имеющийся текст «Подписки при вступлении в Бригаду» Румынского фронта мало отличался от отсутствующего в источниках в полном виде обязательства, дававшегося при приеме в Добровольческую армию. «Ясский» вариант весьма схож и с «Присягой революционера-волонтера», но превзошел ее, усиливая требования сообразно с обстановкой. (См. приложение 1, документ 4) Сохраняя незыблемость дисциплины и подчинения в сочетании с надпартийностью, «Подписка» обязывала не допускать грабежей и беспорядков, пресекая их силой оружия. Доброволец обязывался «интересы Родины ставить превыше всех других», включая и родственные. Своеобразным предупреждением о неизбежных недостатках пищевого, вещевого довольствия и расквартирования явилось обещание в подобных случаях не роптать.[363] Изложенные в мемуарах положения «алексеевской» подписки содержат ту же идею: «каждый вступавший в армию отказывается от своей личной жизни и обязуется отдать ее — всю — спасению Родины. Особый пункт требовал от присягающего отречения от связывающих его личных уз (родители, жена, дети)».[364] Главным отличием Добровольческой армии все считали отсутствие каких бы то ни было комитетов с возрождением полной воинской дисциплины.[365]