Роман Абинякин - Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг

• Название: Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг
• Автор: Роман Абинякин
• Издательство: А. Воробьев
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-900901-57-2

В работе проанализирована ситуация, в которой оказалась русская армия в феврале-октябре 1917 г., зарождение офицерской активности в Белом движении; формы и методы первичного объединения офицерства; выявлены пути и способы вступления офицеров в Добровольческую армию и ее последующих пополнений; исследован социальный состав офицеров-добровольцев и его изменения в ходе Гражданской войны; изучена специфика мировоззрения и взаимосвязь с социальной средой; оценена степень сплоченности офицерского корпуса Добровольческой армии и уровень его социокультурного единства. Впервые предпринято единое изучение формирования и эволюции добровольческого офицерства Юга России в социально-мировоззренческом и социально-психологическом аспекте. Характеристика офицеров Добровольческой армии произведена в самом широком смысле, включая принадлежность к староармейской структуре и положение в ней, чины и особенности чинопроизводства, служебно-должностные продвижения и преимущества, уровень потерь, степень добровольности, сословное происхождение и национально-конфессиональный состав. Собраны и систематизированы обширные персонально-биографические данные 7209 офицеров. Монография адресована как исследователям, преподавателям, студентам, так и массовому читателю. Материалы монографии включены в рамки авторских спецкурсов «Белое движение в России», «Россия в XX в.», что позволяет использовать ее в качестве учебного пособия.

---

После прибытия 6 ноября ячейки Георгиевского полка полковника И.К Кириенко (штаб, 15 офицеров и 10 солдат[309]) Алексеев решил — несколько запоздало — использовать корниловский опыт образования ударных частей, как в свое время Корнилов использовал Союз офицеров. «Узаконьте формирование такого, якобы запасного полка, и формирование крупной части обеспечено»,[310] — писал он в Ставку. Хоть и не новая, данная мысль, конечно, прежде показала себя относительно эффективной, но, учитывая приводившуюся статистику резкого спада ударного движения, она стала невыполнимой.

Динамика увеличения Алексеевской организации такова: к 8-10 ноября — 250–300 офицеров, а к 18 ноября — около 800 человек, не считая студенческой дружины. Вначале «все бежавшие на Дон военные чины считались беженцами».[311] Всю работу координировал «маленький штаб», состоящий из нескольких полковников Генерального Штаба и гвардии и трех-четырех обер-офицеров», первоначально возглавленный Дорофеевым.[312]

Контакты с Алексеевым возобновили и активисты возникшего осенью в Москве так называемого Московского центра, сплотившего торгово-промышленные и буржуазно-либеральные круги и именовавшегося также Союзом спасения Родины. Первую скрипку в этом блоке играла кадетская партия, ставившая цель связать зарождающуюся армию с остальной Россией, оказывать помощь своими знаниями и опытом взамен на получение карт-бланш «для создания рабочего аппарата гражданского управления при армии».[313] Алексеев утверждал даже, будто Московский центр поручил ему дальнейшее «спасение Родины всеми мерами и средствами»,[314] что скорее можно расценить как претензию на исключительность своей роли в готовящихся событиях.

Прибывший в Новочеркасск 6 декабря Корнилов крайне резко отзывался о «компании недостойных дельцов», как он однажды обратился к посланцам Московского центра, и наконец твердо заявил: «если только они осмелятся продолжать свои попытки захватить государственную власть, то он арестует их всех и научит правильно сознавать свои обязанности перед страной».[315] Корнилов не связывал будущее России со старыми политическими силами, что доказывает его достаточный реализм и здравомыслие. Действительно, контакты с политическими, партийными кругами имели двоякое значение. Казалось, они позволяли расчитывать на организационное и финансовое содействие; но придание армии определенной политической окраски противоречило принципу надпартийности и таило опасность сокращения и без того негустых рядов добровольцев.

Последовавшее затем ограничение финансовой помощи до 800 тыс. рублей единовременно, а потом и полный отказ Военнопромышленного Комитета (в лице Оловянишникова) от субсидирования организации[316] возмутили Алексеева. Обращение за поддержкой к союзным дипломатам, произошедшее по инициативе Московского центра и через его агентов в Петрограде, оказалось безрезультатным (только второстепенный британский представитель туманно намекнул о возможном согласии).[317] Финансовые документы Алексеева указывают, впрочем, на получение 205 тыс. руб. от французской миссии. Учитывая общую сумму поступлений в казну Добровольческой армии (15465065 руб., а без «пожертвований» — 8376448 руб.[318]), деньги союзников составили 13 % (2,5 % соответственно) и не имели, таким образом, никакого существенного значения. Наконец, в мае 1918 г. через Московский центр Алексеев получил для армии «около 10 миллионов, то есть полутора-двухмесячное ее содержание. Это была первая и единственная (выделено в источнике — Р.А.) денежная помощь, оказанная союзниками».[319]

Одновременно английский кабинет решил сотрудничать с Украиной, казачеством, Финляндией, Кавказом и прочими образованиями, «ибо эти полуавтономные области представляют значительную часть России». Британские намерения насторожили Алексеева, безошибочно увидевшего в них «полное игнорирование России как единого государства»[320] и стремление лишь воспрепятствовать Германии и Австро-Венгрии в захвате богатых ресурсами южнорусских районов, то есть эгоистическую, колониальную борьбу за сырье и рынки.

Напрашиваются два вывода. Первое. Фактически не получая на этом этапе помощи от Антанты и встретив вместе с обещаниями молчаливый отказ финансовых воротил, Алексеевская организация не находилась в зависимости от них и не стремилась к защите их интересов. (Касаясь перспектив взаимодействия с союзными и иными державами, Алексеев заявил, что «армию купить нельзя» и о любых территориальных и прочих ущербных для России компенсациях не может быть и речи.[321]) Второе. Попытка генерала сотрудничать с политиками окончилась неудачей.

Однако нельзя полностью согласиться с Деникиным считавшим контакты с Московским центром совершенно бесплодными. Уже в ноябре 1917 г. Алексеев наладил связь со штабом Румынского фронта и лично с генералом-от-инфантерии Д. Г. Щербачевым, прося направить офицеров-добровольцев на Дон; последний по неизвестным причинам никого вначале об этом не информировал.

В середине месяца в Яссах возникла тайная группа довольно пестрого состава: В. Д. Янчевецкий — «интернациональный революционер» (меньшевик-интернационалист?), Генерального Штаба полковник Б. А. Палицын — русский военный агент в Румынии, подпоручик П. П. Ступин — переводчик при американской миссии, капитан Н. В. Сахаров — из Главного Штаба, некий «земгусар Поздняков» и капитан Д. В. Бологовской. Единственной целью провозглашалась борьба с большевиками. Действия велись по-дилетантски, с наивной конспирацией в духе мистических романов.

Процедура приема добровольцев столь колоритна и столь похожа на плод больного воображения, что заслуживает описания без комментариев. Оставивший весьма едкие воспоминания офицер попал на конспиративную квартиру, адрес которой узнавал от «случайного» прохожего. Назвав пароль «Россия», он оказался в темной комнате, где на столе горела единственная свеча. Вся обстановка казалась жутковатой. За столом же сидело некое существо в маскарадном костюме «домино», женском платке и автомобильных крагах и небрежно поигрывало револьвером. Измененным, визгливо-хриплым голосом существо обменялось с прибывшим всего несколькими словами и предложило ознакомиться со странным документом. «На бумаге черным по белому было написано, что существует тайная организация, располагающая неограниченным кадром членов во всех уголках земного шара до необитаемых островов включительно, неограниченными материальными средствами и неограниченным запасом вооружений. Управляется организация Верховным Советом из людей, рядовым членам неизвестных. Цель организации — борьба с большевиками всеми средствами. Содержание членов организация берет на себя».[322] Автор воспоминаний был весьма шокирован, но согласился вступить в нее сразу же. Затем пришлось подписать другую бумагу, гласившую, что за нарушение правил организации вступивший подлежит смертной казни — а также и без всяких проступков, просто по усмотрению Верховного Совета.

Как видим, блеф причудливо переплетался с попытками подражания масонству, а реальное содержание — квазимистической оболочкой. Карнавальность смуты наблюдается здесь с максимальной очевидностью. Ясно, что столь доморощенные и несуразные методы попросту отталкивали прежде всего наиболее активных и серьезных офицеров, и потому результаты вначале были ничтожны — удалось лишь с трудом получить 20 тыс. румынских лей от французских представителей, а число сторонников не превышало десятка.

Все изменилось с 12 декабря, когда в организацию вступил Генерального Штаба полковник М. Г. Дроздовский, быстро возглавил ее и добился легализации под названием Первой Бригады Русских Добровольцев.[323] И именно к этому времени относится упоминание об отделе «таинственного Московского центра», который помещался в одном доме с добровольческим бюро записи; более того, есть сведения о его причастности к вербовке и агитации через газеты «Русское слово» и «Республиканец».[324] Объединение офицеров в Измаиле шло по сходному со столичным сценарию, потому что и там лазареты превращались в «убежище всем тем, за кем охотилась советская власть»; так еще в ноябре «вырос первый белый очаг» на юго-западе России, возглавленный полковником М. Л. Жебрак-Русакевичем.[325]

С другой стороны, ближайший помощник Дроздовского, весьма подробно касаясь данного периода, ни словом не упоминает о контактах своего шефа с алексеевскими эмиссарами. Косвенным подтверждением служат многие факты. Во-первых, при всем монархизме Дроздовский лидера и кумира видел в Корнилове и ни в ком другом.[326] Во-вторых, впоследствии, при соединении с ним отряд Жебрака — вероятно, «алексеевца» — вел долгие переговоры, претендуя на самостоятельность.[327] И, главное, Деникин писал о Дроздовском как об «одном из основоположников армии»,[328] то есть как о самостоятельной фигуре.