Ксения Медведевич - Мне отмщение

• Название: Мне отмщение
• Автор: Ксения Медведевич
• Жанр: Фэнтези

Вторая часть романа "Золотая богиня аль-Лат".

Умный и образованный халиф аль-Мамун полагает, что может справиться с терзающими страну налетчиками - нужно лишь перебросить армию на карматское побережье. Страж Престола полагает, что халиф ошибается. Тарик знает: карматов не одолеть - ибо им покровительствует могущественный злой дух. Богиню аль-Лат невозможно победить.

Никому. Ни человеку, ни сумеречнику. Однако халиф отдал приказ избавить страну от карматской угрозы, и Тарик не может ослушаться. Ему приказали сделать невозможное, и он повинуется. Нерегиль отправляется в пустыню - туда, где родилась вера аш-Шарийа. Прежде в стойбищах бедуинов и оазисах властвовали Сестры разъяренной богини - Манат, владычица воздаяния, и Узза, госпожа женщин и их луны. Теперь Сестры отступили в сумерки, но сила их по-прежнему огромна.

Тарик решается попросить богинь о помощи - за плату, естественно, боги ничего не делают бескорыстно. Ему удается заключить сделку, которая поначалу кажется совсем необременительной. Однако со временем Страж понимает, что, скорее всего, не выберется из бедуинской пустыни живым. Ибо боги ничего не забывают. И никогда не отказываются от мести.

---

   Сидевший перед чашей со священной водой монах знал о деяниях и судьбах очень много - пожалуй, слишком много, иначе с чего бы Луанг Най принял постриг в храме богини милосердия.

   По бокам от чаши стояли высокие витые свечи: белый воск горел ровно и высоко, капельки длинными наростами стекали на гирлянды из гибискусов. Розовые лепестки верхних цветов уже скукожились от горячих восковых слез.

   У самых колен монаха темнел деревянный поднос с разровненным песком. Начиная медитацию, Луанг Най медленно стер ладонью нарисованные на песке витые узоры мандалы. Над ее сложным плетением он трудился с самого утра - чертил длинной тиковой палочкой, поливал водой из чашки, увлажняя песок. Чтобы стереть символ жизни, ему потребовалось гораздо меньше времени. Разровняв рисунок, монах положил на пустой песок сложенный пополам листик.

   Волны горячего воздуха от свечей и десятка зажженных в храме ламп чуть колыхали тонкую рисовую бумагу, и она подрагивала, словно готовясь вспорхнуть.

   Настоятель Луанг Най перебирал четки и мерно читал священные тексты, не отпуская глазами сложенный листок. Крупно выписанные иероглифы едва просвечивали свозь тончайшую бумагу, но Луанг Наю не нужно было смотреть на буквы, чтобы знать, что там.

   Королевский каллиграф написал на нем ежегодно отправляемую в храм Ве Ниэн молитву об упокоении души госпожи Варачонг и ее малолетнего сына, короля Чао.

   Листок принесли сегодня вместе с обычными подношениями, которые двор сорок шесть лет подряд высылал в пятый день месяца тигра: каллиграфически переписанные священные свитки, музыкальные инструменты и мешки риса.

   Все сорок шесть лет, каждый год в пятый день тигра на двор храма привозили из дворца эти дары - и листок с именами женщины и мальчика.

   Потому что сорок шесть лет назад у ограды храма вырыли большую прямоугольную яму и расстелили ковер малинового королевского цвета. На этот ковер сначала посадили короля Чао, которому едва исполнилось пять лет. Мальчик плакал и говорил, что хочет домой, и все теребил широкую золотую королевскую перевязь на пыльном голеньком животе. Собравшиеся вокруг крестьяне и жители столицы лежали ниц, припав лицами к земле. День стоял пасмурный и ветреный, пальмы трепало под пыльным ветром, и малиновый шелк на спинах придворных дам гляделся серой грязной тряпкой. Дядя короля Чао, сидевший на галерее храма прямо в доспехе - Боромма Фан взял королевский дворец приступом буквально утром - позволил госпоже Варачонг успокоить малыша. Та протянула руку и сказала: "Не бойся, мой маленький, мама с тобой". Потом всхлипывающего мальчика накрыли алым шелком, наклонили к лежавшему перед ковром стволу дерева и отсекли голову церемониальным мечом.

   Госпожа Варачонг ступила на ковер следом. От шелкового покрывала она отказалась.

   Листик вдруг всколыхнулся особенно сильно, словно собрался улететь. В скалу под храмом снова ударил плечом океан - за тяжелой кладкой стены посвистывало и шелестело пеной и ветром.

   Прислушавшись к шелесту, Луанг Най взял с расстеленной у колен циновки жезл с длинной красной кисточкой. Встряхнул раз, другой, не прекращая распевно читать Изумрудную сутру. Листок успокоился.

   Золотые львы у стен зала сидели неподвижно, тупо раскрыв слепые выпуклые глаза.

   Настоятелю оставалось прочитать меньше трети свитка, как за дверями раздался первый стук - как всегда, глухой и вместе с тем остро впивающийся в слух. Как будто костью ударили о кость.

   Один из сидевших за спиной Луанг Ная послушников всхлипнул.

   Кости громко клацнули снова.

   Повысив голос - мерный речитатив тут же загулял по храму гулким эхом - монах поднял жезл и принялся встряхивать его в такт с распевом. Лицо Луанг Ная оставалось безмятежно-спокойным. Только костяшки пальцев, стиснувшие четки, побелели.

   Пятеро монахов и трое послушников, сидевших за его спиной, знали, что может увидеть неострожный или неосведомленный путешественник, волею злой судьбы оказавшийся у дверей храма. Они и сами видели это - иногда тени под высокими стрелками надгробий начинали шевелиться задолго до заката, задолго до того, как тяжелые створы захлопывались и задвигались изнутри засовом. И заклеивались длинными полосами бумаги, сплошь исписанными сутрами.

   На храмовом кладбище лежали многие поколения королей Айютайа, их жен, детей, родичей и родичей их родичей. В том числе и семья Луанг Ная - он не пропускал поминальные дни и часто приходил в заплетшийся мангровыми ветвями уголок кладбищенского сада. Надгробия короля Чао и его матери днем терялись среди похожих на длинноногие фонарики гранитных стел. Ближе к вечеру каменный столбик с конусовидной шляпкой навершия начинал странно темнеть и двоиться в глазах. На закате второе зрение уже видело сидящего с прямой спиной мальчика. А с наступлением темноты от столбика повыше гибкой тенью отделялась госпожа Варачонг. И принималась прогуливаться среди частокола заросших надгробий, рассеянно трогая белесой рукой навершия памятников.

   На а в ночь пятого дня месяца тигра госпожа Варачонг брала мальчика за руку и шла к дверям храма.

   Клац. Клац. Словно сторож отбивает колотушкой стражу.

   За сплошными, лишенными окон стенами храма крепчал ветер. Неведомо откуда залетевшие сквозняки затрепали, задергали крылышко лежавшего на песке листка.

   Луанг Най заговорил громче. Ветер грохнул тяжеленными створами дверей, скрипнул деревом и скобами. Тоненький треск рвущейся бумаги потерялся в гуле накатывающих волн.

   Настоятель снова повысил голос. Теперь он почти кричал - отрывисто, повелительно, выкликая имя за именем властителей небесных войск, тех, кто царствовал и упокоился на Золотой горе.

   В щелях скрипящей, словно негодная доска, двери, свистело. За вздрагивающими створами выло.

   Покрытые испариной послушники украдкой поглядывали через плечо: из девяти бумажных лент с сутрами держались две.

   Безо всякого дуновения листок медленно поднялся над песком на высоту двух ладоней. Луанг Най властно махнул в его сторону кисточкой жезла и выкрикнул имя Учителя Фо. Листок упрямо задрожал на той же высоте.

   И тут по храму прокатился тягучий долгий звон - с левой колонны обвалился и покатился по каменному полу медный гонг.

   А снаружи донесся длинный заливистый свист и злобные жадные вопли. И дробный топот копыт десятков и десятков коней.

   Листок, подрожав чуть-чуть в сладострастной злобе, медленно, удовлетворенно опустился на песок и затих там невинной бумажкой.

   Луанг Най вздохнул и отложил бесполезный жезл. Снаружи орали и звенели оружием какие-то вооруженные - люди? Сумеречник удивленно обернулся к остальным:

   - Это действительно люди, наставник, - тихо сказал подкравшийся к дверям Джин-хо.

   Его голые лопатки блестели от пота, намотанная под ними желтая ткань мокро темнела - послушника еще не отпустила дрожь пережитого ужаса. Непонятные налетчики громко орали во дворе храма, в щели между створами метался свет факелов.

   В двери ударили чем-то огромным и тяжелым, Джин-хо шарахнулся.

   Луанг Най снова посмотрел на листок. Тот не подавал признаков жизни - беленькая, сложенная пополам записка на дорогой бумаге.

   Грохнуло снова, двери угрожающе заскрипели.

   - Ну что ж вы так, тетушка, - осуждающе пробормотал монах. - Разве можно приводить на семейное кладбище такое отребье. Мало того что разбойники, так еще и люди...

   В створы явно били тараном - щель расширилась, разорванные и обвисшие ленточки сутр бессильно дрыгались с каждым мощным ударом. Джин-хо отошел к стене с выстроившимися статуями домашних божков и выжидательно поглядывал то на наставника, то на жалующуюся во все скрепы дверь. Снаружи хохотали и возбужденно орали, ржали десятки лошадей.

   - Мерзавцы, - тихо сказал Луанг Най.

   Таран ударил еще раз, и на каменный пол полетели щепы.

   До сей поры ни один разбойник или пират не осмеливался осквернить святилище Ве Ниэн - из почтения к праву убежища, которым те же разбойники или пираты охотно пользовались. Но вот люди... Людей храм видел впервые.

   Граница с айсенами - длинная полоса белого, заваленного гниющими водорослями песка вдоль высокой скальной стены - тянулась с севера на юг и оканчивалась в двух йоутах отсюда, у самой рыбацкой деревни. С севера по песку мало кто приходил - люди боялись приливов, по высокой воде море заполняло все сотни локтей от кромки до отвесных скал. Утонуть сложно, но можно, а айсены не очень-то любили воду и плавать - прямо как кошки. А тут целая толпа, верхами и вооруженная...

   Дверь вспучивалась под ударами, остро торча щепками, как переломанными костями. Брус засова гнулся, но держался.

   Луанг Най поманил восьмерых служителей и отступил к стене под высоким барельефом с небесными полководцами и высунувшими языки тиграми. Потом приложил ребро ладони ко лбу, выдохнул - и отсек от себя пространство резким ударом.