Михаил Шевердин - Набат. Книга первая: Паутина

• Название: Набат. Книга первая: Паутина
• Автор: Михаил Шевердин
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы Узбекской ССР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1958

Эта книга о борьбе с басмачеством в лихие 20-е годы прошлого столетия, когда ставленник англичан при поддержке местных контрреволюционных сил турецкий генерал Энвербей пытался создать на месте нынешнего Узбекистана и Таджикистана государство Туран, объединив в нем все мусульманское население Средней Азии. Но молодая Бухарская народная республика, скинувшая эмира, поднялась против несостоявшегося диктатора. При поддержке Красной Армии в жесточайших боях басмачи были разбиты и отброшены в Афганистан и Иран.

---

— А мы с вами встречались, а?

Под взглядом его стальных прямых глаз Али Риза несколько попятился и, беспомощно взмахнув руками, быстро заговорил по-турецки, обращаясь к Усману Ходжаеву. Но Гриневич продолжал:

— Это ваши башибузуки около Юрчей арбы отбивали у нашей оказии, а? Советских граждан порубали?

Встревоженно Усман Ходжаев поспешил вмешаться:

— Позвольте… командир, арбы подлежали реквизиции. Али Риза имел мандат, народного правительства.

Он говорил волнуясь, путаясь и все значительнее поглядывал на Али Ризу, видимо побуждая его держаться порешительнее.

— Мандат? Оч-чень интересно, — продолжал напирать Гриневич. — Люди отслужили срок в Душанбе. Едут домой, больные, раненые… Бойцы, служащие… А тут стрельба, крик: «Бей, режь!» Женщин в кусты. Мужиков шашками. Арбы отбирать… А он, — рукояткой плети Гриневич с отвращением ткнул в сторону Али Ризы, — эдаким пашой восседает на копе и командует, а? Как это называется?

Еще больше взволновавшись и став совсем уже морковного цвета, Али Риза что-то забормотал неразборчиво.

— Треплетесь! — прервал его Гриневич и жестом остановил Усмана Ходжаева, уже открывшего рот. — Помолчите, господин… Али Риза, я сам скажу. Хорошо, около Юрчей я сам оказался с Матьяшем да Вали. Так мы всю его сволочь…

— Так это были вы, товарищ… э… э..

— Комполка Гриневич, — быстро сказал командир. Что-то неуловимо ироническое чувствовалось в том, как он представился.

Теперь пришла очередь краснеть самому Усману Ходжаеву. Но краснел он от поднимавшейся злобы.

— Я вынужден сказать… Недопустимо! Товарищ Али Риза, понимаете… жаловался: вы убили и ранили его людей!.. Воинов республики… Недопустимо.

— А что же с бандитами… я в переговоры вступать, что ли, должен?.. Да вот, — он снова круто повернулся к Али Ризе и взял его за портупею. — Это твои, оказывается, орлы полезли вчера разоружать мою заставу, а? Какую заставу? Уж так ты и не знаешь какую? Мусульманского батальона заставу. Тоже скажешь — убитые и раненые… Да, есть у тебя убитые и раненые. Сунутся еще раз — будут еще убитые и раненые…

Усман Ходжаев задыхался. С превеликим трудом он выдавил из себя:

— По какому праву? Как посмели?

— По революционному праву. Ну, я пошел.

— Стойте! — вдогонку ему кинул Усман Ходжаев. — Вы неправильно поняли… я не хотел…

— Разберемся, Алеша, разберемся, — смущенно бормотал Морозенко.

Гриневич вернулся.

После неловкого молчания Усман Ходжаев пригласил всех сесть и, приложив руку к груди, не без важности сказал:

— Понимаете, кто мы есть? Мы есть особое лицо, чрезвычайный уполномоченный, понимаете? — Он заискивающе обратился словно за помощью к Али Ризе. — Понимаете, уполномоченный. Полномочия паши приказывать и разрешать, судить и миловать… Вы, товарищ Морозенко, скажите вашему… э… понимаете, командиру… — он глянул на Гриневича, — э… э… так нельзя, надо законно… Мы чрезвычайный уполномоченный, векиль-мухтар, берем верховное командование на себя, и вы передаете ваши части нам…

— Нет, — спокойно сказал Гриневич.

Высоко вверх взметнулись брови Усмана Ходжаева.

— Почему? — Он снова начал багроветь.

— А потому, товарищ уполномоченный, что у нас одна Красная Армия, а не две и мы все находимся в подчинении штаба Туркфронта.

Полтора часа чрезвычайный уполномоченный Усман Ходжаев объяснял, уговаривал, доказывал, по Морозенко и Гриневич не соглашались.

Тогда Усман Ходжаев, багровый, страшный, просипел:

— Начальник гарнизона Али Риза… Вы, — обратился он к Морозенко, — доблестный командир, ваши услуги оценит республика… Можете отдыхать…

— Отдыхать? Как отдыхать? — сказал Гриневич. — Морозенко никто еще не демобилизовал.

— Мы хотим беседовать с вами, — обратился Усман Ходжаев к Морозенко, недовольно скосив глаза на Гриневича, — прикажите составить опись.

— Какую опись? — снова вмешался Гриневич.

Усман Ходжаев выразительно пожал плечами и недовольно процедил:

— Ну, там пулеметов, орудий, винтовок…

— Зачем?

— Сдадите все по описи. Срок — сутки. Об исполнении донести.

— Вот как!

Это «вот как!» Гриневич протянул столь значительно, что и Усман Ходжаев и Али Риза подозрительно поглядели на него. Но лицо Гриневича, спокойное, строгое, оставалось непроницаемым. Темные брови его лежали ровно и спокойно, лоб был чист, без единой морщинки, в глазах, светлых, похожих на голубоватые озерки среди красно-бурого загара широких висков и скул, не смог бы прочитать ничего даже самый опытный физиономист. Усман Ходжаев и Али Риза переглянулись. Взгляды их метнулись с такой быстротой, что они и сами едва ли отдавали отчет в этом. Иначе они, конечно, поостереглись бы переглядываться. В невозмутимых глубинах глаз Гриневича взметнулись огоньки и погасли. Лицо его стало на какую-то долю секунды ужасно лукавым, и только на мгновение они встретились с глазами Морозенко, который поглаживал голенище сапога и сосредоточенно курил, наполняя комнату дымом и вонью несусветной крепости махры «Медведь».

Усман Ходжаев стукнул ладонью по настольному звонку.

— Пригласите командира полка Даниара, — приказал он вошедшему мирзе.

До прихода Даниара все молчали. Морозенко дымил все больше, к растущему негодованию Усмана Ходжаева, которое сказывалось в том, что багровая краска с лица его теперь уже не сходила. От сдерживаемой ярости Усман Ходжаев едва смог выговорить ответ на приветствия вошедшего Даниара, плотного чернявого дядьки в черкеске, увешанной оружием. Широкое плосконосое лицо его светилось простодушием. Даниар горячо пожал обеими руками руки Морозенко и Гриневича и ласково сказал:

— Вы друзья дорогие, я по вас соскучился.

— Да ну?

— Пойдем сейчас ко мне, плов сготовим… Какой плов! — И шепотом добавил: — Мои молодцы кавказцы коньячок английский достали.

Но ему не дал договорить Усман Ходжаев.

— Командир Даниар-эфенди, именем республики назначаю вас начальником охраны города. Сегодня ваши доблестные кавказцы сменят красноармейцев на всех заставах… Красноармейцам мы предоставим отдых…

— Хоп, — просто сказал Даниар и дружески положил руки на плечи Морозенко. — Ах как хорошо! Сам бы отдохнул. Идем плов покушаем, потом заставы менять станем.

— Нет! — невозмутимо бросил Гриневич.

— Почему?

— Не пойдет!

Снова багровея, Усман Ходжаев возмутился.

— Воины Даниара-эфенди, понимаете, молодцы, храбро и превосходно бьются с басмачами. Ваше упорство. Вы обижаете нас.

— Ну уж, извините, — сказал Морозенко и посмотрел на Даниара, — если получим письменное предписание Бухары.

— Если десять получу, и то оружия не сдам, — веско прозвучали слова Гриневича. — Мне оружие дала партия большевиков. Она и спросит с меня.

— Зачем спорить, — залебезил ласково Даниар. — Гриневич молодец, аскеры его молодцы. Зачем скандал? Морозенко, друг мой, брат мой. Не надо ругаться.

Он улыбался хитровато и ласково в свою жесткую черную бороду и походил на мирного чайханщика, оставившего только что самовар и чайники. Заброшенный волей аллаха из Дагестана в Карши, Даниар много лет действительно работал в бедной чайхане. Никак не верилось, судя по его внешности, что, примкнув во время революции двадцатого года к народу, он проявил себя как воин и рубака. Даниар доверчиво заглядывал в лицо Гриневича и бормотал:

— Не надо обижаться, друг… Пойдем поедим плова, друг. Еще из барашка шашлык сделаем… я сам сготовлю шашлык… Эх, какой шашлык!

Он даже упоенно почмокал губами и, сощурив глазки в тончайшие щелочки от одного предвкушения, какое наслаждение можно испытать от хорошего шашлыка, помахал рукой, точно раздувая угли в мангале.

— Вот видите, — протянул Усман Ходжаев, — а вы нас обижаете своим… э… э… недоверием.

Никаких подозрений Морозенко не высказывал, и его даже что-то кольнуло, когда о них заговорил Усман Ходжаев. Подозрений не было, а теперь они возникли. Темные, неясные, они зашевелились в глубинах сознания, и Морозенко даже выругался про себя: «На воре шапка горит». Он снова глянул на Гриневича, но лицо его, ставшее серьезным и скучным, ничего не говорило.

Ушел от Усмана Ходжаева Морозенко с тяжелым сознанием, что все неладно.

Гриневич же как-то особо громко звенел шпорами и даже насвистывал. Проходя крепостной двор, он приказал пулеметной команде никуда не отлучаться из крепости и держать ухо востро. К Даниару на шашлык он не пошел. Морозенко же просидел весь вечер с Даниаром, съел неимоверное количество всего, выпил коньяку целую бутылку. Но когда невзначай Даниар снова заговорил под утро о смене частей по охране Душанбе, Морозенко твердо ответил:

— Хочешь охранять город? Отлично. Ставь своих людей на Янги-Базарской дороге рядом с нашими. Твои кавказцы горячи. Лезгинку лихо отплясывают и драться горазды.