Михаил Манакин - Полковая наша семья

• Название: Полковая наша семья
• Автор: Михаил Манакин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Вскоре полк вновь пошел в наступление. Командиру полка в разгар боя потребовалось срочно передать боевое распоряжение в батальон гвардии майора Е. Генералова: телефонная связь была нарушена. Гвардии подполковник Бзаров вручил пакет лейтенанту со словами: "Срочно. Одна нога здесь, другая там".

В это время батальон Генералова, вырвавшийся далеко вперед, вел упорный бой. Враг наседал, казалось, даже обходил со всех сторон. Не имея связи, Евгений Иванович не знал обстановку у соседей, не знал, каков в данный момент замысел командира полка, и мучительно искал выход из создавшегося положения. А роты, перейдя к обороне, ждали его распоряжений...

В это время лейтенант Т. с двумя автоматчиками, быстро пройдя через боевые порядки других подразделений полка, на одном из участков встретился с сильным огнем фашистов. Попробовал в другом месте пройти - тоже натолкнулся на огонь. И дальше не пошел. Вернувшись назад, он доложил, что батальон окружен.

Неизвестно, как повернулись бы события дальше, какие бы потери понес батальон, если бы к Генералову не пробились разведчики во главе с гвардии лейтенантом Гавриловым. Офицер рассказал о создавшейся обстановке, о решении командира полка продолжать атаку на высоту Безымянную, для чего их батальону надо по сигналу трех красных ракет ударить вправо.

Боевой приказ Генералов выполнил. Что же касается лейтенанта Т., то он угодил под суд военного трибунала.

Случай этот тогда горячо обсуждался в полку. Все негодовали, возмущались поступком офицера, запятнавшего честь полка. И сейчас Бижуманов вспомнил об этом случае лишь потому, что боялся подобного повторения.

Осторожный стук в дверь прервал нашу беседу с Бижумановым. Гвардии рядовой Хадыров вошел как-то боком, неуверенно доложил о прибытии: тона за ним этого раньше не замечалось. Невольно подумал: "Наверное, чувствует за собой вину, переживает!" А вслух сказал строго:

- Проходи, Хадыров, беседовать будем. - Показал я ему на табурет. Вот гвардии старший сержант Бижуманов говорит, что ты проявляешь трусость и тебя надо отчислить из нашей гвардейской роты автоматчиков в пехоту.

Конечно, сейчас я сознаю, что с педагогической точки зрения это был далеко не лучший ход. Да и откуда нам было набраться педагогических тонкостей! Тогда все мы были молодые, горячие, опыта воспитания людей не имели. Я был убежден, что надо говорить с подчиненными открыто и сурово, как требовала фронтовая обстановка, как велел солдатский долг. В этом убеждении, надо сказать, было огромное преимущество, но...

Хадыров продолжал стоять. Только его натруженные солдатские руки беспорядочно перебирали побелевшую от соли и стирки гимнастерку.

- Ну что скажешь? Садись рядом.

Парторг хлопнул широкой ладонью по табурету. Хадыров словно не слышал слов Бижуманова.

- Ну и стой, если тебе нравится, - отмахнулся парторг.

- Ты же комсомолец, Хадыров, - исподволь начал я, понимая, что шибко круто мы взяли. - Вспомни, как мы бок о бок дрались во время рукопашной схватки. А помнишь, как тогда врывались в дом с мансардой?.. Ну тогда, в хуторе? И фашистский дот вместе штурмовали. Крепко ты дрался, молодец! И из госпиталя мы тебя ждали как бесстрашного героя, гвардейца. Верили, поможешь нам, командирам, воспитывать молодых солдат. А ты...

- Я не трус, - громко и с вызовом сказал солдат, и щека его нервно дернулась.

Мы с Бижумановым переглянулись, явно не ожидая от него такой вспышки.

- Так что же случилось? Не обижайся и объясни. В бой пойдем вместе, поэтому нам и не безразлично, что с тобой происходит. Ну садись... Поговорим, подумаем.

Насыр успокоился, сел, бережно развернул сложенный вчетверо листок, протянул его мне. Это было письмо. Судя по адресу, из Туркмении. Писала чья-то неуверенная детская рука.

"У меня было вас пять мужчин", - начал читать я и остановился.

- Это от мамы, - подсказал Хадыров, и я понял, что под диктовку пожилой женщины писала, видимо, если судить по крупным округлым буквам, девочка.

"У меня было вас пять мужчин, - начал я заново, - Отец и четверо сынов. И все погибли. Один ты остался, да и то лежишь в госпитале. Берегись, дорогой, не дай себя убить поганому фашисту. Если ты погибнешь, я не выдержу этого наказания Аллаха. Заклинаю тебя, береги свою жизнь для меня, для сестер..."

Прочитав эти строки, я задумался. Бижуманов тоже молчал, потирая лоб крупными пальцами, в кожу которых прочно въелись синие пороховые крапинки.

Вот так всегда. Когда надо решать, какую-то трудную задачу, парторг сидит и трет широкий лоб, как будто подгоняя этими круговыми движениями умные мысли.

- Сколько же вас всего в семье? - наконец спросил я Хадырова.

- Девять, - ответил он, но тут же запнулся. - Было девять... Теперь пятеро... А мущина - один... (Он так и сказал - "мущина".)

- Н-да! - вздохнул Бижуманов, потом вдруг быстро встал из-за стола и пошел к выходу, на ходу бросив: - Я мигом!

Что я мог сказать солдату? Такое горе война обрушила на его семью... Но мне завтра идти с ним в бой. И утешить его хотелось, и переубедить.

- Вот что, ты, Хадыров, не расстраивайся и не обижайся. Лично я знал, что ты не трус. Видел тебя в бою. Но пойми и ты простую истину: тот, кто бережет себя в бою, тот первым и погибает. Помнишь, как в начале битвы за Брест Бижуманов с двумя бойцами был отрезан фашистами от полка, теми, что вырвались из окружения? Они могли спокойно спрятаться и переждать, когда первый батальон обойдет гитлеровцев. Но батальон мог и опоздать с окружением врага.

И я напомнил Хадырову, как тогда Бижуманов, не думая о страхе и о том, что в неравном бою может погибнуть, открыл огонь. На целых пятнадцать минут они задержали гитлеровцев! Но это оказались очень важные минуты: первому батальону удалось сомкнуть кольцо вокруг вражеской колонны. Крепко дали тогда фашистам. Более того, только после боя выяснилось, что артиллерийская батарея старшего лейтенанта Акимова и минометная батарея капитана Михалева уже готовились открыть огонь по вражеской колонне: разведка им указала координаты. Но они огонь не открыли.

- Почему? - спрашиваю Хадырова. - Да потому, что услышали интенсивную автоматную стрельбу в том районе. Ясно, что это наши вошли в соприкосновение с противником. Об этом и доложили в штаб дивизии. Понял теперь?

Я передохнул. Хадыров слушал с интересом.

- Пока не понял, да? - продолжал я. - А представь, если бы наши огонь открыли, а Бижуманов с бойцами в это время в кустах. Что было бы? То-то! Их разнесли бы в пух и прах свои же артиллеристы и минометчики.

Встав из-за стола, я подошел к автоматчику, положил ему руку на плечо. Подождав, пока он посмотрел мне в глаза, спросил:

- Теперь ты понял, к чему может привести стремление к "выживанию"?

Хадыров молчал, вздыхал и молчал. Вздохнул и я.

- Так, тогда слушай дальше. А как будут смотреть на тебя товарищи? Они идут в бой за Родину, не думая о смерти. Хотя каждый из них, ты знаешь, надеется, что его не тронет пуля или осколок. Да они же быстро раскусят тебя и будут презирать! Никто не пойдет с тобой в бой. Понял?

- Ага, - качнул Хадыров головой.

В это время дверь распахнулась, влетел гвардии старший сержант Бижуманов.

- Вот, нашел! - торжествующе произнес он, показывая мне вырезку из газеты.

Это было последнее письмо воина-узбека Каюма Рахманова, павшего смертью героя под Ленинградом. Он писал своей матери, родственникам и друзьям: "Жизнь - это Родина. Родина - это моя семья, мое село, моя страна. Когда фашисты ворвались в Советскую страну, я почувствовал, как задрожала Ферганская долина. И каждый, в ком билось сердце честного узбека, сказал себе: "Иди вперед, останови врага". И я приехал в Ленинград. Без Москвы, без Ленинграда, без Советской России нет свободного Узбекистана".

Когда парторг закончил читать это письмо, Хадыров медленно встал со стула, протянул руку к газете. Взял, долго ее рассматривал, потом... прижал к груди.

- Отдайте мне эту газету, - попросил он Бижуманова осипшим вдруг голосом.

- Забирай, - охотно согласился парторг и, увидев, что у солдата навернулись на глаза слезы, подошел к нему, по-отечески обнял. - Не надо, дорогой Насыр. Мы же солдаты. На нас надеются, в нас верят. И тебе мы верим...

Когда Хадыров вышел, мы молча посмотрели друг другу в глаза. И, кажется, поняли, что нас волновало. Действительно, солдат оказался легко ранимым. Ему нужны были постоянная поддержка, слова ободрения, дружеские, успокоительные беседы. Хотя бы на первые дни. А сделать это могли только опытные фронтовики, прошедшие огненными дорогами войны не один месяц. Такие в роте были. Посовещавшись, вызвали гвардии рядовых А. И. Жданова и П. И. Трунова. Им поручили поговорить с Хадыровым, приободрить, побыть рядом эти дни.

Только закончили ставить, как сказал парторг, "боевую задачу", пришел начальник штаба полка гвардии майор И. Ф. Архипов. Не просто пришел, а устроил нам разнос. Оказывается, наши автоматчики, посланные к подорванному мосту, к эшелону со скотом, переусердствовали: они "заготовили" для себя более тонны мяса. А кое-кто переусердствовал вдвойне: час назад от обильного обеда оторвали рядового Романова и увезли его прямо в... медсанбат. Диагноз: объелся. Как говорят, и смех и грех. А между тем, разгневавшись, начальник штаба приказал передать большую часть говядины в стрелковые батальоны. Кроме того, он поручил нам охрану фашистских армейских складов, которые только что были разминированы нашими саперами во главе с гвардии лейтенантом Г. П. Загайновым, тушение пожара на бывшем немецком складе ГСМ...