Михаил Манакин - Полковая наша семья

• Название: Полковая наша семья
• Автор: Михаил Манакин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Томительно медленно тянулись минуты. В бинокль мне было видно, как Бижуманов сказал что-то Трунову и Жданову, и те быстро отползли от него влево и вправо. "Рассредоточились, молодцы", - размышлял я вместе с ними, и в этот момент парторг обернулся и посмотрел назад. Мне показалось, что он видит меня и просит сейчас поддержать его огнем. Хотелось крикнуть: "Я понял! Сейчас!"

И вдруг на правом фланге, где к высотам тянулись такие же кусты боярышника, раздались взрывы, автоматные очереди: это начала действовать группа гвардии старшего сержанта Алешина. Фашисты сразу же ответили пулеметным огнем.

Воспользовавшись тем, что немцы сосредоточили внимание на правом фланге, Бижуманов, Трунов и Жданов вскочили, стремительным броском сблизились с фашистами, метнули в траншею гранаты, дружно ударили из автоматов. Не знаю, видел я это или уже домыслил, но, поднимая роту в атаку, я знал, что они действуют именно так.

В считанные минуты мы добежали до первой траншеи. Там я увидел несколько убитых фашистов, остальные, около двух десятков, отходили с высоты к лесу, что тянулся поодаль. Бижуманов, Трунов и Жданов вели по ним огонь из оставленных немецких пулеметов. Дрогнули гитлеровцы и на второй высоте, начали отходить.

Лишь минут через десять, когда мы прочно оседлали и вторую высоту, я смог от всей души обнять ветеранов роты, горячо поздравить их с победой. Гвардии старший сержант Алешин, исполнявший обязанности старшины роты, тут же воспользовался столь торжественным моментом: достал флягу, намекая на то, что неплохо бы отпраздновать этот успех. Но по нашим озабоченным лицам он понял, что теперь не время - фашисты в любой момент могли контратаковать, - и нехотя спрятал спирт в вещмешок.

К вечеру 6 октября наша дивизия вышла с боями к восточным окраинам Сигулды и начала готовиться к штурму города. К полудню следующего дня мы взяли Сигулду. Потом неожиданно поступил новый приказ. Нас перебрасывали на другое направление с задачей прорвать оборону фашистов на участке Сукмани, Планупе.

Мыза Планупе находилась в двух километрах от Аллажи, тоже хутора, близ которого наша рота отбила у немцев две высоты. Укрепившись на них, мы наблюдали, как батальоны полка перегруппировывались, занимали позиции для завтрашнего наступления.

К полуночи на северо-западную высоту прибыл Герой Советского Союза гвардии лейтенант Г. П. Загайнов со своим саперным взводом. Они начали спешно оборудовать командный пункт полка. Эту новость автоматчики встретили без энтузиазма: оказаться рядом с начальством не очень хотелось. Так уж в нашей психологии укоренилось. Впрочем, не без основания.

Когда через час на КП появились командир полка гвардии подполковник Н. Т. Волков, начальник штаба гвардии майор И. Ф. Архипов и начальник артиллерии полка гвардии капитан М. И. Панкин, все вокруг завертелось в ускоренном темпе.

- Молодцы автоматчики, воевали хорошо, - похвалил нас Волков после моего доклада. - Завтра с утра пойдете с Генераловым, и чтобы первыми были в Планупе! С Генераловым так с Генераловым. Я хотел было спросить, когда прибыть на постановку задачи, но в это время, отвлекая на себя внимание командира полка, Иван Федорович Архипов выразительно покашлял в кулак и открыл свой блокнот. Волков спохватился:

- Ах да! - Чтобы сгладить неловкость, он полез в карман за трубкой. Будешь с ротой здесь, пока не прояснится обстановка. Понял?

Я, конечно, понял, что командир и начальник штаба по пути сюда лишь в общих чертах прикинули действия полка на завтрашний день. А когда примет Волков решение, то задачу мне поставят четко и ясно.

Роте отвели вторую траншею, где в одном месте лишь имелось сверху небольшое перекрытие из бревен в один накат.

Повесив на траншейное перекрытие слева и справа связанные между собой плащ-палатки, Алешин создал своеобразный блиндаж, в котором поместилось около двадцати бойцов. Наскоро поужинав, мы легли спать.

Подъем был назначен на 4 утра. И я был убежден, что после такого трудного, изматывающего дня все мгновенно провалятся в сон. Но, слышу, один шевелится, второй... И ко мне сон не идет. Только закрою глаза, а передо мной слегка горбатится то самое рыжее поле, по которому сегодня шли в атаку. И куда ни ткнусь, везде ребята наши в серых шинелях на пожухлой траве лежат...

- Да что ты разлегся, как дома! - ворчит кто-то на товарища. - Стволом прямо в нос тычешь!

- В тесноте, да не в обиде. - Это шепот Бижуманова. - Вон ребятки наши на каком просторе в чистом поле остались...

- И повоевать не успели, - вздохнул совсем рядом Алешин. - Я крикнул: "Ложись!" - не слышали. Эх, парни, парни...

Вдруг понимаю, что почти никто не спит. Непроизвольно начался разговор о только что пережитом. Четырех бойцов мы потеряли убитыми. Все они были молоденькими парнями - лет по 18 - 19. Никто из них не имел фронтового опыта, и пали они в первом же бою.

Возвращаясь мысленно назад к этой осенней фронтовой ночи, всякий раз думаю: наверно, это естественно, что я уже в роли ветерана, бывалого человека, с высот своей житейской зрелости размышляю о действиях молодых солдат в первом для них бою, горестно сокрушаюсь, что не сумел тогда им помочь, что, возможно, не все сделал, чтобы уберечь их от вражеской пули... Мне тогда и в голову не приходило, что я был их ровесником. И те, кто меня окружал, солдаты тридцати - сорока лет, я в этом убежден, считали естественным, нормальным мое с ними, если можно так сказать, равенство. В известной мере, конечно, потому что я был их командиром. Но главным, определяющим, все же было другое.

Думается, здесь сознательно или несознательно принимался во внимание опыт войны. Именно он являл собой как бы основное мерило зрелости, давал право, в хорошем смысле этого слова, возвышаться над новичками, судить об их поведении с позиции более умудренного жизнью человека. Хотя нужно отметить, что экстремальные обстоятельства фронтовой жизни с необычайной интенсивностью формировали сознание, психологию совсем еще молодых людей, раньше обычного делали их взрослыми, самостоятельными, уверенными в себе. В этом смысле я пытаюсь волей-неволей провести аналогию с сегодняшним днем, с мирными учебными буднями таких же, как и мы когда-то были, восемнадцатилетних ребят. Не могу оправдать тех командиров, тех воспитателей, которые излишне опекают молодых солдат, опасаются их поставить в такие обстоятельства, где бы они полнее сумели проявить свои качества. Нет, я, конечно, совершенно отчетливо осознаю, что в мирное время невозможно создать условий, похожих на фронтовые. Как бы мы этого ни хотели, но надо быть объективными, не терять чувства меры. Однако понимание этого не освобождает командира от необходимости настойчиво искать возможности всякий раз поставить своих подчиненных на занятиях, тактических учениях в такие условия, чтобы они хоть как-то вкусили сладостные и в то же время горькие ощущения самостоятельности.

Мне не один раз приходилось видеть, как на ротных тактических учениях командиры избегали каких-либо усложнений обстановки, стремясь выглядеть хорошо в глазах присутствующего начальника. Добиваться таким путем безупречности в действиях подчиненных - значит не думать о главном: как люди поведут себя в реальном бою.

Однажды зимой на обычных занятиях по тактике командир роты отчитывал взводного - молодого лейтенанта, три месяца назад закончившего училище:

- Из-за вашей самодеятельности всем краснеть приходится!

А между тем офицер проявил инициативу из лучших побуждений, но его подвела неопытность. И не стоит из-за этого командиру роты краснеть, а тем более отбивать охоту у подчиненного к "самодеятельности". Чего мы в таких случаях боимся? Ошибок? Но ведь ошибка обучающихся - это отличное "наглядное пособие" для командира, это лучший побудитель обучаемых к самоанализу, это те нелегкие ступени, которые при разумной педагогической поддержке ведут человека к зрелости, открывают перед ним нелегкие и заманчивые горизонты самосовершенствования.

Повторяю, тогда, на войне, я, старший лейтенант, так не размышлял. Но зато теперь я понимаю, что люди, которым была вверена моя судьба, даже на фронте об этом не забывали. Не помню, чтобы Николай Терентьевич Волков или Иван Федорович Архипов хоть как-то внешне проявили обидную снисходительность к моему возрасту. Нет, меня хвалили и ругали (а последнее случалось гораздо чаще) как командира роты, в руках которого судьбы десятков людей, от воли и разума которого зависел исход каждого боя. Мне могли что-то растолковывать, объяснять, но скидок на возраст не было, ответственность я нес наравне со всеми. Да, брошенный в самое пекло, я мог погибнуть. Но это была не жестокость, а жестокая необходимость. Ко мне судьба оказалась благосклонной, а многие мои сверстники полегли на поле боя. И мы перед их светлой памятью склоняем головы. Понимаем, что в такой войне, в такой борьбе за свободу Родины жертвы неизбежны. Иное дело, что с такими утратами примириться мы никогда не сможем.