Иоганнес Гюнтер - Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном
Скачивание начинается... Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Описание книги "Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном"
Описание и краткое содержание "Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном" читать бесплатно онлайн.
Автор воспоминаний, уроженец Курляндии (ныне — Латвия) Иоганнес фон Гюнтер, на заре своей литературной карьеры в равной мере поучаствовал в культурной жизни обеих стран — и Германии, и России и всюду был вхож в литературные салоны, редакции ведущих журналов, издательства и даже в дом великого князя Константина Константиновича Романова. Единственная в своем роде судьба. Вниманию читателей впервые предлагается полный русский перевод книги, которая давно уже вошла в привычный обиход специалистов как по русской литературе Серебряного века, так и по немецкой — эпохи "югенд-стиля". Без нее не обходится ни один серьезный комментарий к текстам Блока, Белого, Вяч. Иванова, Кузмина, Гумилева, Волошина, Ремизова, Пяста и многих других русских авторов начала XX века. Ссылки на нее отыскиваются и в работах о Рильке, Гофманстале, Георге, Блее и прочих звездах немецкоязычной словесности того же времени.
Элементы из периодической таблицы Менделеева обладают разным атомным весом — и точно так же различен удельный вес наших человеческих чувств, ощущений и мыслей. Стоит присмотреться к ним повнимательнее, как станет видно, что они выстроены подобно ступеням лестницы — по восходящей.
Периодическая система «атомов» церкви учит нас распознавать неизбежные поражения и — возможные — победы в хаотической массе жизни, учит нас любить наши поражения и даже желать их, а победы ценить за возможность благодаря им переходить от легких «атомов» ощущений к более тяжелым «атомам» познания.
Но познания не бывает без усилий и жертв. Кому хочется курить сигареты, тот должен за это платить. Величайший дар в том, что ничто не дается даром.
«Атомный» алфавит периодической системы элементов церкви прост. Он логичен: кто сказал А, с неизбежностью скажет и Б, ибо оно из А вытекает. Из «верую» вытекает «люблю», из «люблю» вытекает «следовательно, существую». А это и было то, в чем я нуждался. Не только в более высоком строе духа, но и в более основательном строе души и плоти. До сих пор я словно скользил в сплошном тумане по ломкому озерному льду. И вот наконец-то берег?
Церковные церемонии были переводимы. Кажущийся таким сложным обряд мессы был словесным растением, вьющимся вокруг вечного часового механизма духа, стремящегося к совершенствованию.
«Жертва», «спасение» и «милость»; как эти понятия могли быть чужими для того, кто был искушен в диалектике драмы?
В начале было Слово. Да, то был, пожалуй, путь, который я так искал. И Слово было Бог. То был не мир и покой, а борьба за порядок, основанная на принципе «атомных весов» ощущений.
Не могло не случиться так, чтобы неизбывный закон духовных гравитаций не привел меня в церковь. 30 января 1913 года, в Риге, я перешел в католическую веру.
Мудрые люди, коих на земле немало, позднее объясняли мне, что и не могло быть иначе, что рано или поздно мое эстетическое чувство все равно было бы уловлено пышной красотой католической церкви. Взглянуть бы этим людям разок на католическую церковь в Риге! На девять десятых она состояла из бедных литовских бабулек, пропахших бросовой рыбой, из полунищих прихожан епархии, не способных оплатить простейшие расходы. О пышности не было речи; бедность, усердие и смирение царили здесь.
Исповедь и причастие не причиняли мне головной боли, хотя, признаться, было немного не по себе ходить в католическую церковь в Митаве, где о ней презрительно отзывались все мои былые товарищи по евангелическому вероисповеданию. Но к этому привыкаешь. К тому же я, привыкший вставать поздно, ходил не на раннюю мессу.
Я рассказал о своем переходе маме. Она восприняла это с трогательным пониманием. Но, разумеется, вскоре по городу поползли слухи, злые языки крепко вцепились в мое католичество, не оставив на моем облике ни одного светлого пятнышка. Ничего подобного не было потом с теми, кто, намного позже меня, тоже стал католиком. Что ж, хорошо, что так вышло. За все надо платить.
Дни мои протекали в тишине, в которой, однако, не было ясности. Как вдруг однажды пришла телеграмма от Израилевича, в которой он просил меня срочно приехать в Петербург.
Там, как всегда, я первым делом направился к Кузмину. Когда я рассказал ему о своем переходе, он сделался торжественным и серьезным и обнял меня. После смерти Князева он съехал с квартиры Судейкина и принял приглашение писательницы Нагродской, автора романа «Гнев Диониса», пользовавшегося большим успехом. Ее муж занимал солидный пост в управлении железных дорог, так что теперь Кузмин оказался в обстановке зажиточной, почти буржуазной; Нагродская была дама с деньгами и владела издательством, выпускавшим все книги Кузмина — как новые, так и переиздания старых. В том-то, верно, и заключался скрытый смысл ее приглашения: таким образом она надеялась скорее обрести славу и стать своей, салонной дамой в большой литературе.
Профессор Шахматов все еще не мог сообщить мне ничего обнадеживающего. Так выходило, что нужно было считаться с серьезными затруднениями политического свойства. Он твердо верил в то, что мы своего добьемся; сомневался только, что удастся склонить к участию в этом деле царя, потому что его супруга, гессенская принцесса Алике, год от года проникается все более антинемецкими настроениями; теперь вот при дворе говорят исключительно по-английски. Она завзятая противница германского кайзера.
Я спрашивал себя, какое отношение может иметь Вильгельм II к русским классикам, но, разумеется, понимал, что не остается ничего другого, как ждать. И вдруг на собственной шкуре ощутил тяжесть политической конъюнктуры.
Только бы не было войны, — сказал Шахматов.
Войны?
Он только пожал плечами. Зато он может сообщить мне и приятную новость: ему доподлинно известно, что Прущенко будет назначен куратором Петербургского учебного; округа. Новость и впрямь может статься недурственная.
Маковский был рад новой встрече и сожалел только о jf том, что мне не удалось склонить Эриха Райса к изданию немецкой версии «Аполлона». А вот Блок был холоден при нашей встрече. В его улыбке, правда, сохранилось какое-то детское очарование: так улыбнувшись, он спросил, считаю ли я все еще Георге величайшим писателем современности; по его мнению, таковым является Стриндберг. Но в целом он стал каким-то чужим. Он утратил прежнюю легкость, отяжелел и лицом. Вино и женщины огрубили его черты.
Вечером мы встретились с Израилевичем в «Бродячей собаке», которая все больше превращалась в место свиданий модной публики. Израилевич сообщил мне, что получил неожиданное наследство, кругленькую сумму в пятьдесят тысяч рублей, и вот размышляет, не пустить ли эти деньги на создание собственного театра. Это он и хотел со мной обсудить, памятуя о том, что любовь моя к театру не увяла.
Ночь оказалась длинной. Под утро мы встали из-за стола директорами театра: он — коммерческим, я — художественным. Нашим завлитом должен был стать Кузмин. Режиссурой, наряду со мной, должен был заняться Константин Миклашевский, лучший знаток комедии дель арте. В худсовет должны были также войти Гумилев и Ауслендер. В испытанных актерах недостатка не было. j Глебова наверняка пойдет к нам на роли первой простушки, Фиона из театра Комиссаржевской — на роли первого любовника, Гибшман — комика и т. д., один ко-
лоритнее другого. Нашли мы и эффектное название для театра: Т. и. П. — Театр имени Пушкина.
Судейкин и Бакст, оформлявшие спектакли дягилевского балета в Париже, станут нашими декораторами.
А что будем играть? «Бориса Годунова» Пушкина — это премьера для Петербурга! В дополнение к сюжету — «ЛжеДимитрия» Jlone де Веги; китайский «Меловой круг», которым с моей подачи так увлекся Мейерхольд, любимая моя греза, мудрая и жестокая; «Петра и Алексея» Генри Хейзелера, «Монну Ванну» Метерлинка, «Корабль» д'Аннунцио, «Немецкого графа» Фольмёллера, «Броненосец "Алмаз"» Зноско-Боровского и три мои одноактные пьесы: «Маг», «Как они это видели и как это было» и «Любимейший гость». А по возможности и новую пьесу Алексея Толстого; оперетту Кузмина; испанцев, елизаветинский театр, комедии Козьмы Пруткова, новые русские пьесы, которые мы еще закажем; Шеридана, Мюссе, Мериме. Короче говоря, мы желаем стать наипривлекательнейшим и наисовременнейшим театром Петербурга. Какого здесь еще не было.
День за днем в «Регине», где я опять остановился, собирались сливки театрального мира Петербурга. Многие понятия не имели, что им с нами делать, ведь мы в их глазах были только литераторами. Планы и расчеты были самые пылкие. Мой милый Аркадий Руманов, газетный босс, свел меня с богатой, красивой и одинокой девушкой. Татьяна Шёнфельд хотела стать актрисой, как Ида Рубинштейн, и была готова потратить на это деньги. Она была не прочь стать и представительской женой одного из директоров театра, но этот самый директор, сколько мне помнится, не разделял эти желания. Короче говоря, то было время взбаламученных ожиданий, хорошо подогретое мечтательными разговорами, коньяком и шампанским.
Мы вели переговоры даже с отелем. Гранд-отель «Регина» был прежде импозантным дворцом одного богатого русского князя, коего разорили казино в Монте Карло. Там было — пришедшее, естественно, в упадок — театральное помещение со всем, что полагается; партер с ложами мог
14 Зак. 54537 бы принять до шестисот зрителей. Но реставрация помещений представляла серьезную проблему. Отель пугался расходов, а нам они были не по карману. Но Руманов полагал, что выход найдется. Какой-нибудь газетный магнат, к примеру… Он ухмыльнулся. Всегда ведь есть богатые старички, интересующиеся молоденькими актрисками.
Мы уже мечтали о том, чтобы открыться в начале будущего года. Израилевич сиял, когда его называли «господин директор» В моем номере гостиницы не переводились свежие цветы, а на завтрак я получал особо свежие булочки. Однако через три недели такой жизни я обнаружил, что денежки мои тают, как масло на солнце. Нужно было возвращаться домой — хотя бы для того, чтобы поведать всемогущему господину куратору о том, что ему сулят назначение в Петербургский учебный округ, что может явиться только промежуточной ступенью перед постом министра.
Подписывайтесь на наши страницы в социальных сетях.
Будьте в курсе последних книжных новинок, комментируйте, обсуждайте. Мы ждём Вас!
Похожие книги на "Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном"
Книги похожие на "Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном" читать онлайн или скачать бесплатно полные версии.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Отзывы о "Иоганнес Гюнтер - Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном"
Отзывы читателей о книге "Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном", комментарии и мнения людей о произведении.