Соломон Волков - Страсти по Чайковскому. Разговоры с Джорджем Баланчиным

• Название: Страсти по Чайковскому. Разговоры с Джорджем Баланчиным
• Автор: Соломон Волков
• Издательство: Независимая Газета
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-86712-092-9

Страсти по Чайковскому» — еще одно произведение в жанре «разговоров» Соломона Волкова, известного музыковеда и культуролога. Русским читателям уже знакомы его «Диалоги с Иосифом Бродским» и «История культуры Санкт-Петербурга». В «Страстях по Чайковскому», впервые выходящих на русском языке, дан необычный портрет Чайковского сквозь призму восприятия великого хореографа Джорджа Баланчина. Одновременно книга является уникальным автопортретом самого Баланчина, раскрывающего читателю неповторимый сокровенный мир музыки.

---

«Спящая красавица» вышла у Петипа гениально. Но конечно, если я поставлю «Спящую красавицу», это не будет просто повторение того, что придумал Петипа. У меня будет немножко другой подход, свои идеи. Я посмотрю, что из танцев Петипа годится для наших дней, а что нет. И вероятно, нужно будет сделать разные добавления, сокращения, исправления. Балет — это не музей, где картина может висеть сто или двести лет. Даже картина нуждается в том, чтобы время от времени ее почистить. Если она потрескается — ее реставрируют, но в каждом музее есть залы, где люди не задерживаются, только заглянут: «А-а, тут скучно, пойдем дальше». Балет так выжить не может. Если людям в балете скучно, они перестают покупать билеты. И театр тогда просто исчезает.

«Щелкунчик»

Баланчин: Для многих Чайковский — это «Щелкунчик», причем не балет полностью, а сюита из него. Жаль. Надо, конечно, услышать и увидеть весь балет полностью, так, как он был задуман Чайковским. «Щелкунчик» — шедевр Чайковского. Он заранее говорил, что напишет такую музыку, что все плакать будут! Я в детстве танцевал в «Щелкунчике» в Мариинском театре. Считалось, что это постановка Льва Иванова, но на самом деле все придумал Петипа Петипа заболел или вдруг испугался — мало ли что могло случиться, только выпускал спектакль Иванов. Но «Щелкунчик» — это была, конечно, идея Петипа. Я танцевал в «Щелкунчике» в разных ролях: я был Мышиный король и Принц, а потом исполнял в последнем акте танец Буффона с обручем.

«Щелкунчик» — это сказка Гофмана, невероятно популярная в России. Чайковский ее очень любил. Но Петипа сюжет разработал не по Гофману, он взял сказку Дюма-отца Потом, когда издавали ноты «Щелкунчика», там, кажется, были проблемы — не надо ли платить Дюма авторские? Но Чайковский написал издателю: мы о Дюма — ни гугу, молчок. Так это и осталось секретом. Петипа был француз, ему французская сказка была понятней. Он и по-русски никогда толком говорить не научился. Когда Петипа пытался говорить по-русски, то, вспоминают, получались совсем неприлич-

ные вещи. Но в балете не нужно говорить по-русски, все балетные термины французские, так что танцоры понимали Петипа без проблем.

Волков: Герман Ларош писал, рецензируя премьеру балета Чайковского: «Говорите сколько хотите против детских сказок. Вы не можете отрицать, что мы с детства полюбили их и что они вошли глубоко в наше воображение. Вы не можете отрицать, что в сказках заключены некоторые из глубочайших идей, волнующих человечество. И это факт, что в глазах наших современников якобы "детские" сказки все более и более становятся сказками для взрослых, раскрывая свое глубокое значение».

Баланчин: «Щелкунчик» Гофмана — это серьезная вещь в форме сказки Девочка Мари получила на Рождество подарок, игрушечного Щелкунчика Ночью оказалось, что Щелкунчик — это заколдованный принц, на которого пошел войной Мышиный король. Мари спасла Щелкунчика от мышей. Благодарный Щелкунчик привел ее в царство игрушек и сластей, а потом женился на ней. Конечно, у Гофмана все выглядит не так просто: может быть, это все Мари только приснилось? Там много иронии и намеков, понятных только взрослым. Поэтому, когда публикуют «Щелкунчика» Гофмана для детей, то подготавливают специальное, облегченное издание. Дюма тоже сделал такой облегченный, французский вариант.

Петипа, поскольку он не читал по-немецки, в своем «Щелкунчике» перепутал все имена У Гофмана Рождество празднуют в доме советника медицины Штальбаума, а у Петипа он — президент Зильберхауз. У Петипа девочку зовут Клара, а у Гофмана Клара — это кукла

девочки Мари. У Гофмана — Конфетенбург, а у Петипа — Конфитюренбург; но это изменение мне, скорее, нравится. Конфитюренбург — замечательное слово! Даже не выговоришь сразу. Мне еще нравится немецкое слово Шлараффенланд — страна лентяев, где молочные реки и кисельные берега

Интересно, что в России сказка Дюма так никогда и не привилась. Там все знают «Щелкунчика» Гофмана, а Дюма никто не знает. В России Гофман был вознесен на необыкновенную высоту. Его там любят больше, чем в Германии. Немцам не нравится, что Гофман их ругает. Гофман всех ругал, он был настоящий романтик. А в России его сразу поставили рядом с Шекспиром Пушкин свою «Пиковую даму» написал конечно же под влиянием Гофмана. В «Пиковой даме» тоже не очень понятно: в самом деле появляется призрак Старой графини? В самом деле этот призрак сообщает секрет трех карт? Или это все бред сумасшедшего офицера?

Волков: Близкий сотрудник Дягилева, художник Александр Бенуа, соединяет три имени — Гофмана, Пушкина и Чайковского: «"Пиковая дама" Пушкина — несомненно, "гофманиада" в русском стиле. "Пиковая дама" Чайковского — "гофманиада" в петербургском стиле». И Бенуа добавляет, что он своим увлечением Гофманом заразил Дягилева.

Баланчин: В «Петрушке» Стравинского, в разработке сюжета которого принимал участие Бенуа, можно увидеть кое-что из Гофмана. Там ведь тоже куклы! И они тоже оживают. Стравинский говорил мне, что «Щелкунчик» ему особенно нравится потому, что там нет ни-

какой тяжелой психологии, а есть занимательное представление, понятное без лишних слов. И конечно, Стравинский восхищался оркестровкой Чайковского в «Щелкунчике», особенно, я помню, китайским танцем. Чайковский использует там сначала малый состав оркестра, а потом оркестр полностью, но звучание не меняется: остается таким же прозрачным Стравинский говорил, что Чайковский, вероятно, научился этому у Бизе.

Чайковский написал для «Щелкунчика» русскую музыку, но там много стилизации: например, гости танцуют старинный немецкий танец гроссфатер, а увертюра к балету похожа на его любимого Моцарта. Марш тоже написан в прозрачном, легком стиле Моцарта. Вообще, все в «Щелкунчике» изящное, миниатюрное. Я сказал бы, что это венский стиль. Мы в Петербурге любили венские пирожные и торты. «Щелкунчик» похож на них.

«Щелкунчик» — это балет о Рождестве. У нас в Петербурге было гениальное Рождество. Ах, как это было гениально! Я был маленький. Для меня Рождество было совершенно исключительной вещью. Конечно, Рождество это не Пасха. На Пасху всю ночь колокола трезвонили! Это особенный праздник. А на Рождество Петербург был весь темный и какой-то странный. Не было такого, как сейчас, когда на Рождество все кричат, бегают, запыхавшись, как будто пожар. У нас в Петербурге было тихо, как будто ожидали: кто родился? Христос родился!

Такого Рождества, как в Петербурге, я нигде не видел — ни здесь, в Америке, ни во Франции. Нам, старым петербуржцам, трудно! Я старался сделать так, чтобы в

православной церкви в Нью-Йорке люди торжественнее Рождество встречали, с пониманием. Но ничего не вышло. Придут в церковь со свечками и начинается: ха-ха, хо-хо. Русские какие-то разговоры, сплетни. Все это не то!

В Петербурге рождественская служба рядом с нами была во Владимирском соборе. И конечно, во всех больших соборах: в Казанском, в Исаакиевском. Незабываемый таинственный момент, когда гасились свечи, церковь погружалась во тьму и вступал хор. Замечательно пел. В православной церкви служба — это настоящая театральная постановка, с шествиями. Парами выходят священники в бархатных камилавках, дьяконы, дети в парчовых стихарях и, наконец, сверкая ризами, — сам митрополит.

В первую рождественскую ночь дома были только свои: мать, тетя и дети. И конечно, елка. Елка замечательно пахла, и свечи тоже пахли — воском. На елке были золотые бумажные ангелы и звезды, опутанные серебряным «дождем». Мне нравились толстые стеклянные груши, они, если падали, не бились.

Конечно, все мы ожидали подарков. У нас был небогатый дом, так что больших подарков мы не получали — а так, кое-что. Раз мне подарили часы, которые не ходили. Я был в диком восторге — что часы не ходят и что они мои! Мои часы! В другой раз мне подарили заводную «американскую» игрушку, автомобиль. Заведешь — а она едет! Смешно, странно… и приятно.

Волков: Однажды издатель Чайковского преподнес композитору рождественский сюрприз: купил только

что вышедшее полное собрание сочинений Моцарта в 72 томах и попросил слугу Чайковского Алексея сложить их под рождественской елкой. Чайковский написал издателю: «Милый друг! Выражаю тебе восторженную благодарность за самый лучший, драгоценный, дивный подарок, который я когда-либо мог надеяться получить! Алексей исполнил все, как ты ему велел, то есть сюрпризом устроил елку, и около нее лежал мой бог, мой идол, мой идеал, представленный всеми своими божественными произведениями. Я был рад, как ребенок!»