Татьяна Соболева - История шифровального дела в России

• Название: История шифровального дела в России
• Автор: Татьяна Соболева
• Издательство: «ОЛМА–ПРЕСС»
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5–224–03634–8

В книге прослеживается история становления отечественной криптографической службы, которое происходило на протяжении нескольких веков. Принципы и основы этой работы, ее формы и методы, приемы и способы вырабатывались несколькими поколениями русских криптографов, начиная с эпохи Петра Великого и до начала Второй мировой войны. Обо всем этом автор рассказывает, опираясь на большой документальный материал.

---

По сведениям за 1904 г., в списке Особого отдела Департамента полиции значилась одна тысяча адресов, за которыми велось наблюдение.

Самый большой поток писем шел через Петербургский почтамт. Ежедневно здесь вскрывалось от двух до трех тысяч писем. Конверты вскрывались особыми косточками или длинными иглами, отпаривались, отмачивались в ванночках. Письма с «интересными» сведениями откладывались для снятия копий. Просмотренные письма запечатывались, на обратной стороне в одном из уголков ставилась точка (мушка) — условный знак, свидетельствовавший о том, что письмо уже просмотрено и чтобы оно не было подвергнуто перлюстрации вторично. В «черном кабинете» письма задерживали недолго — всего час или два. Лишь в тех случаях, если их текст был написан симпатическими чернилами или зашифрован, их в подлиннике отправляли в Департамент полиции, где и подвергали соответствующей обработке. Копии и выписки из писем делали в двух экземплярах. Один экземпляр по списку Департамента полиции отправляли директору этого департамента, а второй (и оба экземпляра по списку Министерства внутренних дел) шел министру внутренних дел. На местах, в других городах, перлюстрировалась только та корреспонденция, которая шла из этого города или в город, но не транзитная. Копии также делались в двух экземплярах, один из них направлялся в Петербург на имя Соколова.

С местными властями перлюстрационные пункты контактов не имели. Однако, когда в письмах попадались указания на то, что готовится какое–либо политическое событие, забастовка, экспроприация и т.д., выписка посылалась местному градоначальнику. В Московском отделении цензуры в таком случае выписку заклеивали в конверт, делали надпись «Анненкову» и опускали конверт в коммерческий ящик для градоначальства на почтамте. Фамилия «Анненков» была также псевдонимом.

По данным Департамента полиции, ежегодно по всей стране подвергалось перлюстрации приблизительно 380 тысяч писем, из которых делалось от 8 до 10 тысяч выписок. По более точным подсчетам, за 1907—1914 гг. наибольшее количество выписок падает на 1907 г. (11 522), а затем идет спад до 7935 в 1910 г. В 1911 г. поток вновь возрастает до 8658, а в 1912 г. до 10 тысяч. Одновременно возрастает количество шифрованных писем и писем, написанных химическими (т.е. симпатическими) чернилами.

Из некоторых источников известно, как относился к перлюстрации внутренней переписки Николай II. Когда какое–либо письмо представляло собой исключительный интерес, то кроме отправления выписки из него по назначению — министру внутренних дел, начальнику Генерального штаба или в Департамент полиции, — дубликат ее представлялся царю, а иногда, смотря по содержанию письма, выписка представлялась только ему одному. С этой целью такие выписки, чисто напечатанные на пишущей машинке и в особом большом конверте с напечатанным на нем адресом царя относились одним из секретных чиновников, пользовавшихся исключительным доверием царя, лицу, служившему и жившему во дворце и имевшему без особого доклада доступ к царю. Через это же лицо царь передавал приказания следить за перепиской кого–нибудь из его приближенных или даже членов царской фамилии, подозреваемых им в каких–либо неблаговидных поступках. Так, благодаря перлюстрации, по сличению почерков удалось узнать фамилию лица, сообщавшего за границу разные нежелательные, с точки зрения придворной этики, сведения, или имя автора анонимно изданной в Лондоне на английском языке книги с изложением тайн царского двора, каковым оказался пользовавшийся особым расположением Николая II барон.

Когда великий князь Михаил Александрович, увлеченный красотой дочери предводителя дворянства одной из южнорусских губерний, серьезно подумывал о браке с ней, то царем было приказано снимать фотографии с переписки любовной четы и дешифровать детски наивный шифр, которым они думали скрыть свои планы на будущее. Благодаря перлюстрации их намерение уехать в Англию, чтобы там обвенчаться, было расстроено.

Отношение царя к перлюстрации было весьма своеобразным. Он ею, по–видимому, очень интересовался, так как, когда дней восемь — десять не получал конверта с выписками, то спрашивал, почему ему ничего не присылают. Когда же получал хорошо ему знакомый по внешнему виду конверт, то, по свидетельству Майского, оставлял дело, которым занимался, сам вскрывал конверт и принимался тотчас же за чтение выписок. Несмотря на это, обычно он не принимал никаких мер, согласно данным, черпаемым из выписок. Так, например, он не удалил от себя барона — автора английской книги о тайнах дворца, и ничем не дал понять лицу, сообщавшему за границу нежелательные сведения, что он осведомлен о его неблагонадежности. То же замечалось и тогда, когда деятельность какого–нибудь министра критиковалась всеми и в письмах прямо приводились не только его промахи, но и злоупотребления, превышение власти, лихоимство или просто преступления. Царь все это читал, иногда приказывал «привести более точные и подробные данные», а любимец–министр продолжал себе благодушествовать на своем посту и набивать карманы, пока совсем не оскандалился. Заметим, что ст. 1104 действовавшего Уложения о наказаниях предусматривала отстранение почтового служащего от должности за распечатывание письма «хотя из одного только любопытства», а «если содержание письма будет сообщено другому», то предусматривалось заключение в тюрьму на срок от четырех до восьми месяцев. Согласно ст. 1102, если почтовый чиновник «из–за каких–либо видов согласится с кем–либо передавать ему письма, адресованные на имя другого лица без позволения последнего», то он приговаривался к тюремному заключению или ссылке на поселение[175].

Насколько Николай II интересовался деятельностью «черного кабинета» видно из того, что он однажды собственноручно отобрал три золотых и серебряных с гербами и бриллиантами портсигара в качестве царских подарков и передал их секретному чиновнику для раздачи сослуживцам в виде поощрения за полезную деятельность. В этом отношении император Николай II резко отличался от своего отца императора Александра III, который, когда ему доложили вскоре после его воцарения о «секретной экспедиции» и объяснили ее назначение, ответил: «Мне этого не нужно» и в течение всего своего царствования отказывался читать выписки из писем, добытые перлюстрацией, хотя несколько министров делали попытки заинтересовать его этим[176].

Криптографическая служба Департамента полиции

Дешифровальная служба в Департаменте полиции работала все активнее. И связано это было прежде всего с ростом революционного движения в стране. А рассматривать историю революционного движения всегда следует параллельно с изучением истории сопутствующего ей политического сыска. Впервые эта мысль была высказана М. А. Осоргиным — членом комиссии Временного правительства по спасению архивов московской охранки[177]. С ним нельзя не согласиться. В этой связи особый интерес представляют исторические источники, раскрывающие деятельность главного органа политического сыска царской России в конце XIX—начале XX в. — Департамента полиции (ДП).

Создан ДП был в 1880 г. как орган, не только руководящий розыскными действиями императорской исполнительной политической полиции, но, главным образом, как учреждение, призванное стоять на страже охраны существовавшего государственного строя, с которым и боролись с нарастающей силой все революционные партии и группы. На первых порах, когда только еще происходило становление ДП, его возглавлял В. Ф. Медников. Уровень подготовки сотрудников в тот период был весьма низкий. Достаточно сказать, что во главе политического отдела стояли люди, бывшие до того в филерских отрядах. Однако обострявшаяся политическая ситуация в стране привела к необходимости совершенствовать работу ДП. Уже в 90–е годы XIX в., когда его директором был назначен Степан Петрович Белецкий, начинает активно изменяться кадровый состав сотрудников этого органа, углубляется и совершенствуется его работа. В 1900–х годах уже девять из десяти служащих ДП были людьми с высшим образованием и в большинстве случаев с практическим служебным стажем. Белецкий чрезвычайно заботился о всестороннем развитии своих сотрудников, расширении их кругозора, углублении знаний. Так, все, что было нового в подпольной прессе и на русском и заграничном книжном рынке из области социальных вопросов, все выписывалось ДП, переводилось», читалось, посылалось в форме ежемесячников розыскным офицерам. Всякие сведения, даже личного свойства, касавшиеся того или иного видного деятеля политической оппозиции, принимались Белецким во внимание при обсуждении планов борьбы с различными революционными партиями и группами.

О наиболее интересных для наблюдения лицах в охранных отделениях ДП велся особый дневник — «Сводка данных наружного наблюдения», иногда с приложением списка лиц, «выясненных наружным наблюдением». В дневнике имелись графы: «кличка», «установка», «местожительство», «от кого взят», «с кем виделся», «куда заходил», «кто его посетил и когда». Наружное наблюдение, как известно, велось «филерами», которых следует отличать от «секретных сотрудников». Филер — это простой «шпик», гороховое пальто (несколько выше по типу был филер разъездной и заграничный). Все сведения, полученные с помощью наружного наблюдения, тщательно записывались, попавшие в поле зрения ДП лица выяснялись («устанавливались») и в заключение составлялась чрезвычайно любопытная справка, которая прилагалась к каждому дневнику. Имея такую справку — «картограмму», заведующему секретной агентурой достаточно было ввести в круг интересовавших его лиц одного «сотрудника», чтобы превратить наблюдение наружное в наблюдение внутреннее. Картограмма как бы одухотворялась внутренним светом, и интересующее полицию лицо начинало фигурировать на бланках и карточках отдела внутренней агентуры. Все сказанное этим лицом завтра же делалось известным, поступки — записанными, письма — прочитанными, жизнь — изученной. Осоргин пишет: «Вы окутывали себя вуалем конспирации, вы шептали свою тайну на ухо ближайшему другу, вы переписывались своим шифром по условному безопаснейшему адресу, и днем позже ваш шепот переписывался на машинке, ваш шифр подшивался к делу, а почтовое ведомство посылало в агентурный отдел письма на условный адрес. Ибо даже тяжелый и долгий революционный опыт не выкуривал из нас излишней доверчивости… Есть весьма видные и искренние революционные деятели, круг ближайших соратников и друзей которых состоял на 50—75% из провокаторов. Это может быть подтверждено документами, совершенно неопровержимыми»[178].