Ю. Щербачев - Поездка в Египет

• Название: Поездка в Египет
• Автор: Ю. Щербачев
• Издательство: Университетская типография (М. Катков) на Страстном бульваре
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1883

Поездка эта относится собственно к 1876 году. Однако, за истекшие семь лет на берегах Нила и Суэцкого канала ничто не изменилось из того, что здесь описано: предлагаемые наброски ни политических, ни экономических вопросов не затрагивают а касаются исключительно путевых впечатлений туриста, осмотревшего то, что осматривалось, осматривается и во веки будет осматриваться в Египте.

Наброски эти разновременно появились на страницах Русского Вестника. В настоящей книжке некоторые утомительные подробности — по большей части археологические — перенесены из текста в примечания.

---

— J'ai tu-e une hy-e-ne! [90] кричит он наконец, разверзая мне за пол версты объятия.

— Hiene — дэба, пояснить Ханреддин на случай, если бы по-французски я не понял.

— Je vous felicite de tout mon coeur, [91] отвечаю я, приставив ко рту руки раструбом, и затем вполголоса, но от чистого сердца, шлю его… в овраг к ослу.

— Merci… Вы знаете для меня это не одно пустое удовлетворение охотничьего самолюбия, для меня это жизнь, блаженство, все…

Тут уж мне немного стыдно за мои чувства: в его улыбке сказывается безграничное счастье, его походка и все движения радостны как египетское утро, а в молодом приятном голосе звучат и слезы, и смех.

— Я убил ее у большего храма Мединет-Абу, продолжаешь он выкрикивать, — почти в упор… Из левого ствола… пуля, попав в заднюю лопатку, вышла в грудь, а она, несмотря на это, еще шагов двадцать проковыляла и прокувыркалась…

В нетерпении большими шагами спускаюсь я по крутому скату, не сводя глаз с ноши Абдуррахмана, ходенем ходящей на его спине; у пояса скрещиваются четыре мощные лапы, крепко скрученные веревкой; с одного плеча свесилась большая покрытая шерстью голова с кровавым языком, совсем подобная той, что мерещилась мне ночью; с другого бока болтается короткий „хищный“ хвост… Еще минута, и Араб ловким движением туловища в высшей степени эффектно сбросил животное к моим ногам: упав наземь с высоты человеческого роста, оно рявкнуло точно живое, хрустнуло всеми суставами, качнулось студенм и замерло в покое смерти

— Hip, hip, hurrah! заголосил Хаирредин, пускаясь в круговой пляс…

Предо мною во всем великолепии своей дымчатой мохнатой шкуры лежала без дыхания та самая овчарка, которую мне не раз случалось видеть по эту сторону реки… В недоумении взглянул я на Абдуррахмана; он покровительственно смотрел на Фанден-Боша и, как бы гордясь его удачей, смеялся добрым, беззвучным смехом.

— Eh bien? спрашивал Бельгиец, встревоженный моим молчанием.

— Mais je crois que c’est, пробормотал я — с'est a dire je crois que ce n’est pas… [92]

— Au nom du ciel, pas un mot de plus, — ces braves gens vous comprennent peut-etre, прервал он меня, и лицо его сразу приняло выражение какого-то тоскливого беспокойства — comment? serait-се possible? Vous croyez? Non… non, mille fois non!.. Et pourtant un instant j'ai moi-meme eu cette hideuse idee [93].

Я неумолимо продолжал разрушать воздушный замок его счастья.

— Существует, кажется два вида гиен, сказал я, — hyaena striata и hyaena punctata, полосатая и пятнистая; последней, насколько мне известно, в Египте не водится…

Фан-ден-Бош все это знал.

— В таком случае укажите мне на мехе этой… этого животного хотя следы каких бы то ни было полос, и вдобавок смотрите: длинная вьющаяся шерсть…

— Абдуррахман говорить, что это ничего не значить, возразил он, — что если бы дать ей перелинять, появились бы и полосы…

— Обратите также внимание на уши: они почти висячие.

— Абдуррахман говорить, что это ничего, что она молодая, поэтому они и висят, а в последствии перестали бы висеть…

— А хвост? заметили ли вы, что он не от природы куц, что он обрублен? взгляните-ка!

— Видел, все видел… Абдуррахман говорит… Ах, я умоляю вас, не трогайте! Je vous jure que ces braves gens comprennent de quoi il retourne [94].

Braves gens сразу почуяли во мне врага. Без сомнения они знали застреленную собаку не только в лицо, но и по кличке, и потому хотя к не понимали по-французски, все же конечно догадывались, о чем идет речь; тем не менее Хапреддин беззаботно доплясывал последние колена, Абдуррахман улыбался еще сердечнее, и оба со спокойною совестью смотрели мне в глаза, очевидно нисколько меня не опасаясь.

— He never did see a hyaena? [95] шутливо спросил Абдуррахман, указывая на меня.

— Oh certainly you never did, [96] обратился ко мне Бельгиец, ободренный нежданною поддержкой.

Но комедия разыгрываемая Арабами начинала мне надоедать, и я постановил в уме, не откладывая, разрушить их замыслы откровенным объяснением с Бельгийцем.

— Друг мой, начал я, стараясь подкупить его сладким и речами, — это было генеральное сражение, следовало выиграть его во что бы то ни стало, друг мой, — после того, как вы подарили меня своим доверием, я позволяю себе называть вас этим именем, — разрешите мне дать вам совет: бросьте вашу добычу, не возите ее на пароходы и никому не рассказывайте про сегодняшнее ваше… приключение. Иначе над вами будут насмехаться, вы наживете ряд неприятностей и покроете себя позором в охотничьем смысле. Не обольщайтесь, — вы убили собаку, уверяю вас, я ее знал, я ее даже ласкал, я не могу ошибаться. Ваши braves gens в ожидании богатой милости собираются провести вас самым наглым образом. Одумайтесь, пока время не ушло…

Фан-ден-Бош колебался; Абдуррахман с помощью Хаиреддина торопливо взваливал овчарку на плечи.

— Мне ведь не получать с вас бакшиша, продолжал я, когда мы двинулись к дому — я забочусь исключительно о вашем благе; мое бескорыстие, моя дружба…

— Because not he did kill, [97] перебил меня Абдуррахман, подмигнув самым добродушным образом Бельгийцу, что мгновенно придало последнему бодрости.

— Я не стану с вами спорить, сухо сказал он, — но как хотите, дружеский совет ваш пропадет даром.

Несколько минут шли мы молча: Бельгиец был грустен, я сердит, Абдуррахман по обыкновению невозмутим, Хаиреддин суетлив как всегда.

— Вон навстречу идет человек: что-то он скажет? как бы про себя загадал Фан-ден-Бош.

Рысьи глазки Хаиреддина давно заметили приближающегося Араба.

— Бекир, Бек-и-и-и-р!!.. заорал он, маша колпаком над бритою головой, и затем, надседаясь, передал в малейших подробностях историю счастливой охоты — так, что когда Бекир подошел к нам, ему уже не о чем было расспрашивать, оставалось только поздравить охотника „с полем“ и полюбоваться на зверя, которого Абдуррахман по-прежнему удальски сбросил на песок. Бельгиец в долгом рукопожатии чуть не раздавил прибывшему пальцев. Бекир не продолжал своего пути и, чуя поживу, последовал за гиеной.

Еще три Араба поодиночке встретились нам дорогой: каждого на ружейный выстрел оповещал Хапреддин о подвиге Бельгийца, пред каждым Абдуррахман картинно сбрасывал ношу, каждый поздравлял отважного охотника в сделав с ним shake-hands, увязывался за нами. Когда собака общими усилиями была втащена на крутой откос, к жилищу, Хаиреддин снова пустился танцевать вокруг неё, а приставило четыре Араба, слегка похлопывая в ладоши, обступили Фан-ден-Боша.

— They did congratulate you, [98] сказал вполголоса Абдуррахман, и Бельгиец раздал им бакшиши.

Был восьмой час в начале, надо было торопиться назад, чтобы не опоздать к отъезду остального общества в Карнак, но любезные хозяева никак не хотели отпустить нас голодными. Сев в гробнице на пол пред миской с буйволовым молоком, мы похлебали его, черпая поочередно рюмкой с отбитою ножкой, выпили затем лимонаду из душистых зеленых лимончиков и закурили папиросы, в которые Хаиреддин накрошил гашишу [99]. Пока он учил меня, как следует, затягиваясь, жмурить глаза, Абдуррахман тихомолком увел Фан-ден-Боша в первую комнату и там в темном углу с минуту шептался с ним — Better than tipsy, never sorry, quite satisfied [100], тараторил мне в ухо Хаиреддин; тем не менее я так расслышал за стеной звон отсчитываемых денег.

На возвратном пути настроение духа Бельгийца менялось беспрестанно: он глядел то маем, то сентябрем, смотря по тому, предавался ли воздушному зодчеству или тонул в море сомнений. В последнем случае утопающий хватался за соломинки, в сотый раз расспрашивая Абдуррахмана относительно мохнатой шерсти, висячих ушей, обрубленного хвоста…. А.рабу редко приходилось отвечать, ибо в подобные минуты нас обыкновенно обгонял осел, на котором поперек седла болталось всеми членами окровавленное животное, что неминуемо повергало Фан-ден-Боша в свирепый восторг. Порою при каком-либо его вопросе, всегда весьма кстати, овчарка с хрустом сваливалась наземь, и молчаливый Абдуррахман вместо ответа с улыбкой указывал Бельгийцу на её полуоткрытые черные как смоль близко посаженные глаза, действительно имевшие дикое выражение. Соломинки мало-помалу сплачивались в крепкий мост, влюбленный счастливец благополучно выбирался по нему на желанный берег, и на душе его, как в небе, пели жаворонки.

— Дэба, азим-дэба, большая гиена, кричали встречные Арабы.

— Вот вам ясное доказательство! говорил Бельгиец.

Однако это не могло служить доказательством, потому что Хаиреддин ехал за четверть часа впереди конечно с тем, чтобы в этот раз негласно оповещать о чем нужно прохожих и проезжих.

Несколько детей, сидя в пыли на корточках, с недоумением оглядывали „гиену“, про которую наш предвестник наговорил им столько чудес.

— Муш дэба, кэлб! [101] воскликнуть один маленький мальчик.

Фан-ден-Бош хотя и плохо знал по-арабски, однако понял страшное значение этих слов, произнесенных устами младенца. С ним чуть не сделалось дурно: он прозрел на мгновение, и если б я воспользовался этим „светлым промежутком“ для новой атаки, то быть-может одержал бы полную победу над Абдуррахманом и его сторонниками, но среди детей я узнал Фатьму, Фатьма узнала меня, и мы уже неслись рядом, позабыв об остальном мире.