Луи де Берньер - Бескрылые птицы

• Название: Бескрылые птицы
• Автор: Луи де Берньер
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-21208-8

Британский писатель, лауреат множества европейских литературных премий Луи де Берньер написал «Войну и мир» XX столетия, величайшую сагу о любви и войне. История греко-армяно-турецкого геноцида в Малой Азии, история жизни захолустного турецкого городка Эскибахче, захлестнутого Первой мировой войной и турецкой войной за независимость, история любви, покореженной Временем, — в романе «Бескрылые птицы». Остров, затерянный в Средиземном море; народ, захваченный вихрем Второй мировой; люди, пронесшие страсть через десятилетия, — в романе «Мандолина капитана Корелли», продолжении «Бескрылых птиц». Две блистательные истории любви, две грандиозные военные эпопеи, две истории о том, что делает с людьми война.

---

Он пошел дальше, пробираясь по косогору сквозь колючий кустарник. Миновал ликийские гробницы, где обитал Пес, и саркофаг святого. Увидев Ибрагима-рехнутого с Кёпеком и козьим стадом, он приостановился послушать, как пастух выводит на кавале странно красивую, но бессвязную мелодию. Наконец козьей тропой Рустэм добрался до края обрыва.

И там, наверху, вертя в руках письмо Лейлы — оно трепыхалось на морском ветру, — он все-таки догадался, что расплывшиеся на листке чернила означают слезы.

До самой темноты Рустэм-бей сидел на камне, смотрел с вершины утеса на море, и ему казалось, что он зажился на белом свете.

4. Эпилог от гончара Искандера

Может, помните, я говорил, что люди, оставшиеся в здешних местах, частенько задаются вопросом, отчего это Ибрагим съехал с ума. Я сказал, что знал только я, но помалкивал, потому что он просил уважить его горе, вернее, сжалиться над его виной — так он выразился. Теперь, когда Ибрагим спятил, а солнце давно высушило дождь, что смыл кровь с камней, и почти не осталось тех, кто помнит Филотею, мне думается, предательства не будет, если все же сказать правду. Это история проклятья, и я вроде понимаю, что чувствует Ибрагим, потому что сам подстрелил собственного сына и проклял каждый день своей жизни. Ну, Каратавук хоть живой, он хоть простил меня, и у него есть жена, которая нарожала ему сыновей, чтобы пахали его поле, и дочерей, чтобы пропалывали. У Ибрагима все гораздо хуже.

Дело в том, что он убил Филотею, милую, красивую и тщеславную христианку, и это свело его с ума. Я не великий паша, который разбирается в большом мире, я ничему не учился, кроме как шпарить наизусть первую суру Священной книги, и, наверное, никогда не пойму что к чему, но мне кажется, Ибрагим вовсе не виноват, хотя он-то считает себя виновным.

Я так говорю не потому, что ее смерть была несчастным случаем, а потому, что вообще ничего бы не случилось, если б не большой мир. Это он пошел на нас войной и хотел нас поделить, и это греки напали на нас после войны с большим миром, когда мы ослабли, и они думали, что легко нас одолеют. Мы-то войну выиграли, а греки нет, но из-за нее паши большого мира порешили убрать мусульман с греческой земли и привезти к нам, а у нас забрать христиан и отправить к грекам, вот потому-то Филотея и побежала искать Ибрагима, и приключился несчастный случай, который ее и убил.

Когда нежданно нагрянули жандармы и приказали нашим христианам мигом собраться и уходить, началась страшная кутерьма. Женщины выли, поднялась паника, потому как никто не знал, чего брать. Мы все слыхали истории про выдворение армян восемь годов назад, когда они взяли лучшие драгоценности, чтобы продать на новом месте, но всего лишились, потому что их тотчас обобрали конвоиры. Вот наши христиане и ломали голову, чего брать: нужное или ценное, не зная, сколько проведут в дороге и будут ли кормить. Они бегали по соседям-мусульманам и умоляли: «Пожалуйста, эфенди, пригляди за хозяйством, пока я не вернусь, вот ключ от дома, запри, как мы уйдем, и присмотри до нашего возвращения». У меня самого три ключа от старых соседей, вон висят на гвоздике у дверей и с каждым годом все больше ржавеют. Я и за соседской землей приглядываю, она у меня в уходе — обрабатываю, сажаю на ней, и коз ихних приютил, они с моими-то столько раз спаривались, что теперь поди разберись, где чей козленок. Это мне все ж таки воздаяние, потому как с уходом христиан торговля моя почти накрылась, и я шибко обнищал.

Из-за спешки, кутерьмы и сборов в последнюю минуту Харитос с Поликсеной слишком поздно хватились, что одной дочки нет, и Дросула не заметила пропажи лучшей подруги, потому как они с матушкой пытались привести в чувство вечно пьяного отца, да еще она готовилась убежать с мужем.

Вот чего происходило, и вот что мне рассказал Ибрагим, когда примчался в город, расталкивая несчастных, которые готовились уходить. Я частенько думаю, почему он решил прийти ко мне; может, оттого, что моя мастерская на краю города, а может, потому, что они хорошо ладили с сыном моим, Каратавуком.

Вот как оно вышло: красавица Филотея, испугавшись, что больше никогда не увидит Ибрагима, сбежала из отцова дома и кинулась на холм, где в древних гробницах жил Пес. Она хотела повидаться с женихом. Ибрагим все еще ходил в ее женихах, потому что они так и не поженились, а не поженились они оттого, что Ибрагиму пришлось уйти в армию и он лет восемь воевал, сначала с франками, а потом с греками. Не свезло им с Филотеей пожениться до его ухода, но теперь они в скором времени должны были сочетаться.

Любая женщина огорчится, но не до смерти, ежели свадьба срывается. Филотея же совсем обезумела, потому что они имели несчастье втюриться друг в друга, и так втюренные и ходили с самого малолетства.

Для мужчины или женщины хуже нет, как влюбиться, и когда это случается, мы лишь качаем головой и благодарим Аллаха, что с нами такого не бывало, и молимся, чтобы сия участь миновала наших детей. Влюбленные дуреют, становятся одержимыми и в вопросах женитьбы не слушают родителей. Они делаются рассеянные, спят на ходу, а ночью глаз не сомкнут, слабеют и не могут работать, но злятся, если потревожить их мечтания. Возможно, эту хворь вызывают сглаз или порча, но она лишает разума так, что аж страх берет. Этот дурман пьянит и отупляет ядреней водки, забирает шибче опиума, потому как действует гораздо дольше, и нет от него средства, кроме времени, да, пожалуй, женитьбы.

А Филотея с Ибрагимом пребывали в этом дурмане еще с тех пор, как играли с Каратавуком, Мехметчиком и другими детишками. Народ посмеивался, глядя, как парнишка таскается за ней, будто верная собачонка, но все отмечали: только с ним она не бывает капризной или кокетливой, язвительной или застенчивой. Они будто оба знали, что судьба их выбрала друг для друга. Иными словами, всем было ясно: им на роду написано пожениться.

К счастью, Харитос и Поликсена всю жизнь дружили с Али-кривоносом и его женой, и не просто дружили, а и породнились через женитьбы родственников. По нашему обычаю, мужчина не может менять веру, и женщина, выйдя замуж, принимает веру мужа. А в кого ей верить — это она держит при себе. Вообще-то мы все украшали образками мать Иисуса, потому как это помогало в болезни или неудаче, и потом, Господа не шибко заботит вера женщины, а чего уж тогда нам об этом тревожиться. Потому-то давно уже было сговорено, что Филотея с Ибрагимом поженятся, и Харитос не выставлял на крышу дома пустую бутылку, даже когда Ибрагим ушел на войну и никто не знал, живой он или нет.

Ну вот, в городе шум-гам-суета, а Филотея бросилась искать Ибрагима, который пас на холме городских коз. Он проводил там все дни со своим огромным псом Кёпеком и наигрывал себе на кавале, как и нынче, ведь у козопаса уйма свободного времени и чего ему еще делать. Звуки каваля плывут над городом, особенно когда ветер с моря, но теперь мелодия бестолковая, потому что Ибрагим спятил.

Как вы знаете, у нас внизу города бежит речка, что сворачивает у площади, огибает холм и впадает в море. Этот холм очень высокий, там живет Пес, там саркофаг святого и древние гробницы. Там же Ибрагим с собакой пасли коз, что щипали кустарник. Холм уходит все выше и выше, поднимаясь к неизвестно откуда взявшейся часовенке, где службы проводились всего пару раз в году, а за ней начинается спуск, но его пресекает очень крутой обрыв к морю. В темноте здесь лучше не ходить — край под ногой поедет, и запросто сверзишься, да еще полно слабоумных призраков тех, кто сам с утеса бросился и проклят Господом. Из-за этих духов Ибрагим с Кёпеком всегда пригоняли коз домой засветло. В других-то местах козопасу можно и ночевать на холме, там лишь волки потревожат.

Филотея измучилась, пока разыскала Ибрагима, и ревела в три ручья. Пастух был на самой верхотуре, откуда смотрел, как Герасим с Дросулой и сынишкой Мандрасом явно готовятся выйти в море на рыбацкой лодчонке. Это его сильно удивило, он ведь не знал, что жандармы пришли за христианами. Ибрагим кричал друзьям, махал руками, но утес уж больно высокий, да еще ветер дул, и они его не слыхали. А парень не мог взять в толк, с чего это Герасим собрался рыбачить с женой и дитенком, так не принято и сулит неудачу.

Ну вот, значит, изнуренная и вся заплаканная Филотея отыскала Ибрагима. Она так спешила, что несколько раз грохнулась, сильно обсеклась о камни и колючки, ладошки и мордаха в крови, одежка изодрана. Филотея пыталась втолковать жениху, чего происходит, а тот все не уразумеет, почему это жандармы без объяснений забирают народ, ведь такого не случалось с тех пор, как восемь годов назад выгнали армян. Да и как тут разберешься, ежели все так неожиданно и никто ничего не понимает. Я сам так и не понял, зачем это было нужно.

Филотея взбеленилась без удержу, а все потому, что разрывалась: уходить с родными или остаться с суженым? Никак не могла выбрать. Это как с ходжой Насреддином, когда ему дали две одинаковые миски с киз мемеси кадаиф[125], а он чуть не помер с голоду, потому что не мог решить, с какой начать, а его осел едва не подох, не в силах выбрать между двумя одинаковыми охапками сена. Пример, конечно, легкомысленный. Наверное, точнее сравнить с человеком, которому велят выбрать для жертвы одного из равно любимых близнецов. Филотея была в отчаянном положении, и сердце ее разрывалось напополам. Ибрагим валялся у нее в ногах, умоляя остаться, и она вроде отворачивалась, а потом бросалась к нему. Так продолжалось без конца, обоих охватило этакое безумие, и они сами не понимали, чего говорят и делают. Ибрагим вопил и размахивал руками, а Филотея металась туда-сюда и вскрикивала, отчего Ибрагиму пронзало живот, точно саблей. Вдобавок ошалевший от суматохи Кёпек стал лаять и на них бросаться.