Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

• Название: СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ
• Автор: Б. Дедюхин
• Жанр: Историческая проза

В книгу вошли произведения, рассказывающие о жизни великого князя Василия II Темного.

---

– Выпей еще. Ты молчи и только пей.

Она говорила и быстрыми легкими прикосновениями обтерла ему лицо полотенцем, смоченным в каком-то душистом отваре, расчесала свалявшуюся бороду и волосы и осторожно помыла в тазу руки. Лицо Василия Васильевича страдальчески сморщилось при взгляде на изуродованные, окороченные наполовину пальцы.

– Ничего! – все поняв, торопливо, утешающе проговорила Мадина.- Ничего! Главное, все зажило. И креститься сможешь. Ну-ка, сложи для знамения! Видишь, как все хорошо. Они слушаются тебя.

– Слава Богу за всё!- прошептал он.

– Да, слава Богу – подхватила она.- Твои раны заживают, а где нарывы пошли, там я творог с тестом клала и мед с мукой, а на раны – примочки из кореньев. Очень пользительно.

– «Уголек в огне» знаешь траву?

– Не знаю. Я тебя ятрышником поить буду. На молоке. Быстро оживешь. Его татары даже в походы с собой берут. Когда совсем нечего есть, берут три ложки ятрышника толченого – и опять батыр могуч делается.- Она засмеялась.- Я тебя так вылечу, женщин начнешь искать. Но я никого к тебе не пущу.

– Ноги не шевелятся, не токмо что…

– А это хребеток у тебя расшибён. Я тебя всего ощупала. Хребеток! Вот я тебя в бане, в пару редькою да красным медом разотру, как жеребец-трехлетка станешь. У-у, резвый будешь!

Слабость исчезала медленно, но каждый день хоть каплю сил да прибавлял. Уже через месяц Василий Васильевич с помощью Мадины сумел добрести до орелка, кряжистого мыска при слиянии двух мелких речек. Места тут были плоские, унылые, речки, камышом заросшие. Но дышать речным ветерком было хорошо и тоже внове. Мадина сидела рядом, голову на плечо положивши, бедро к бедру прислонивши, за руку держала. Она не отходила от князя ни на шаг. И в бане его мыла, как ребенка, целуя во все места, и хребеток терла, и многим забавам тайным, смеясь, обучила.

– Ты даже не знаешь, что я хочу над телом твоим делать! Я тебя причарую. От жены отстанешь.

– А она узнает и сожечь тебя велит как ведунью.

– А она не узнает!… Вот как я тебя нежу, а где следы-то? Нету! Ничего не остается. Но ты меня запомнишь да? Ты самый лучший из мужчин, каких я знала. Я таких еще не видывала. Только вот болеешь, жалко. Но я тебя выхожу. Тебе уже лучше, правда? Пускай меня княжеская ядь зовут. Мне не обидно, а лестно.

И уже дорога сделалась лживая зелень ее глаз и ночная ненасытность, яростная неутомимость в грубом разжигании мужского естества. Как же он ничего такого не знал, эдаких-то радостей? Только и ходил к Марье, чтоб семя в нее сронить, а тут вон чего, оказывается, бывает! Ни постов, ни праздников – все сплошь похотная страда до уморенья полного. Федор Басенок, совсем устраненный от великого князя лишь издали смотрел на него с Мадиной да плевался. А Василий Васильевич весь был во власти новых ощущений: выздоровления и любовного бешенства. Даже весть о пожаре, сгубившем Москву, воспринял он без отчаяния: на то-де воля Божья. А сам и молиться-то позабывал. До того ли! Да по правде сказать, и стыдно было на иконы глаза поднять. Если баба день и ночь за уды теребит, рук не спускает.

– А не стыдно тебе бывает вот этак со мной, по-всякому? – однажды спросил он сподвижницу своих поганых, мыльных трудов.

– А чего? – удивилась она.- Да лучше этого ничего на свете не бывает.

– Говорят, бывает,- вздохнул он.

– Врут!- убежденно сказала она.- Лучше этого быть ничего не может.

И тогда впервые ему стало тоскливо. Он поднялся и вышел из душной избы на волю. Осень наступила рано, но была теплой и сухой, без дождей, с обильными звездопадами. Ночной ветер издалека донес свежий запах леса и омыл князя. «Уеду»,- подумал он.

На другой день он наконец согласился на тайные уговоры, какие уже не первый месяц вел с ним Улу-Махмет.

Ордынский царь отпустил Василия Васильевича l октября, и в этот же день в шестом часу ночи новое ужасное бедствие доконало Москву: трус земной, о котором на Руси знали больше понаслышке, встряхнул город так, что на церковных куполах покосились кресты. Землетрясение столь сильно напугало людей, что несколько дней и разговоров ни о чем больше не было, как о стихийном бедствии – предтечи, как видно, конца света. Василий Васильевич нашел своих родных в Переяславле и вместе с ними на Дмитриев день, 26 октября 1445 года, въехал в свою лежащую в руинах столицу. Великокняжеский дворец сгорел полностью, но дом Софьи Витовтовны в селе Ваганьково уцелел. Великий князь с семьей пожил сначала в нем, а потом перешел в Кремль к князю Юрию Патрикиевичу, который раньше всех успел восстановить свою усадьбу.

Глава двенадцатая 1445-1447 (6953-6955) г. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДМИТРИЙ ЮРЬЕВИЧ

1

Княжеский дворец Шемяки в Угличе располагался на обрывистом правом берегу Волги. Река здесь не широка, а летом вовсе сужалась и мелела так, что в межень ее переходили на перекате вброд телята, отчего и перекат сам рыбаки называли Телячьим. В половодье вода подтапливала глинистый срез берега, но до крыльца не доходила. А в зимы, даже самые снежные, двор не заметался сугробами. Умело да с любовью поставил усадьбу покойный дядя Константин Дмитриевич. Главный дом имеет две горницы и три повалуши [130], все окна которых обращены на Волгу. От крайних теплых сеней ведет к домовой церкви крытый тесом переход. Не будучи очень богомольным, Шемяка нередко задерживался на переходе, отсюда слушал заутрени либо обедни, молясь не на иконостас, а просто на восток.

За рекой, среди огромных заливных лугов блестят блюдца пойменных озер, в них отражаются бегущие по небу облака, поселяя в душе мечты о других, дальних и счастливых краях. Не любил Шемяка своего удела, при первой возможности норовил покинуть Углич. Не потому, что не велика корысть от рыбных ловов да лесных промыслов в бескрайних заволжских пущах- бортничества, лыкодерства, смолокурения. И не потому только, что мятежная душа Шемяки постоянно жаждала перемен, борьбы, ристалищ. Иная кручина отравляла ему жизнь: угличский удел получил он из рук пожизненного врага своего Василия Васильевича Московского, тогда как только он, Дмитрий Юрьевич Шемяка, по праву старшего в роде Калиты, должен был бы решать, кому что дать в удел. Не этот выморок после смерти дяди должен быть у него, но – Кремль Московский! А Василий Васильевич даже недостоин быть великим князем, как не достоин был и его отец. Одолевают Русь литовцы и татары, зорят землю со всех сторон, а великому князю и ладно, знай лбом бьет в крестовой да маменьку – литвинку во всем слушается, ровно титешный. Не то было при деде Дмитрии Ивановиче! Не то было бы и сейчас, находись скипетр и держава земли Русской в его, Шемяки, руках!…

А облака все плывут на юг, неспешно будто бы, но неотвратимо: скоро Переславль-Залесский увидят, потом на Троицкую обитель познаменуются, а затем уж закроют солнце и над Москвой.

Многое не нравилось Шемяке в том, как правит его брат Василий, но бывать в Московском Кремле он любил. Не оттого только, что сладко было прикидывать себя хозяином столицы Руси. Волновала сама обстановка, шумная, будоражащая – идут и едут великие и удельные князья, воеводы, иноземные послы, знатные купцы, то и дело подходят по Москве-реке к пристанищам остроносые ладьи под парусами, торговые учаны, плоскодонные струги. А в Угличе тоска зеленая. Вон опять телята побрели по перекату на тот берег пастись. И бояре все, и путные, и введенные-тоже ровно телята снулые, забыли и про управление, и про сбор доходов… Да и есть ли еще они, доходы-то?… А дворцовый дьяк Дубенский вовсе от пьянства опух – его умение по письменной части редко в ход пускается, разве что игумен какой или крестьянин попросят грамотку справить.

Правда, выдались недавно три дня у дьяка загруженных. Приходили гонцы от Василия Васильевича, звал тот в поход на татар. Шемяка диктовал дьяку: «Буду, старший брат, в срок» – в первый день. Во второй начертал дьяк: «Собираю дружину». В третьей опять: «Буду, старший брат, в срок».

Больше гонцов не было, снова дьяк сидел не с пузырьком чернильным, а с ковшом бражным. А чтобы вид создать, будто не бездельничает, тер кирпичом о кирпич, заготавливал впрок порошок для промакания чернильных буковок.

И вдруг совершенно неожиданно все круто изменилось: и дьяк до рясного пота на лбу стал трудиться, и бояре перестали спать на ходу, и Шемяка сам взбодрился, стал деятелен, возбужден.

На улицах города не успевала улечься пыль, взбиваемая копытами туда и сюда спешащих гонцов.

Получив известие из Суздаля о поражении и пленении великого князя, Шемяка заставил дьяка перебелить текст несколько раз и отправил своих скоровестников в Козельск к двоюродному брату Ивану Андреевичу, в Тверь к великому князю Борису Александровичу, в Бежецкий Верх к князю Чарторыйскому, а еще и литовским князьям и воеводам в Смоленск, Полоцк и Витебск – всем, кто, по его разумению, имел к Василию Васильевичу счеты и ждал случая поверстаться ими.