Виктор Кузнецов - Сергей Есенин. Казнь после убийства

• Название: Сергей Есенин. Казнь после убийства
• Автор: Виктор Кузнецов
• Издательство: Издательский Дом «Нева»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-7654-4497-0

Книга писателя и литературоведа Виктора Кузнецова «Тайна гибели Есенина» (М., «Современник», 1998) вызвала большой интерес в России и за рубежом. В исследовании впервые использовались недавно еще секретные архивно-документальные источники из труднодоступных фондов (ВЧК-ГПУ-НКВД, МВД и др.).

В своей существенно дополненной и переработанной книге В. И. Кузнецов представляет новые факты и аргументы, убедительно доказывающие убийство великого русского поэта. К основному тексту работы прилагаются воспоминания и материалы современников, дополняющие его биографический портрет. Впервые в книге приводятся ссылки на неизвестные и редкие архивные данные. Исследование иллюстрировано уникальными фотографиями и документами.

---

Отважно защищал личность и творчество Сергея Александровича Владимир Правдухин,[159] пожалуй, впервые давший тонкий и правдивый анализ серии стихотворений «Москва кабацкая» (критик был репрессирован). Нельзя забывать доброжелательно относившихся к поэту Я. Брауна, Б. Волина, И. Грузинова, Н. Соловьева, П. Касаткина и еще немногих из тех, кто останавливал зарвавшихся пропагандистов «есенинщины», видевших в поэте худшие национальные черты русского народа. Прав был Николай Клюев, писавший 28 января 1922 года Есенину «Страшная клятва на тебе, смертельный зарок. Ты обречен на заклание за Россию».[160]

Среди «ласковых» врагов поэта издательский работник предшественника «Иностранной литературы» журнала «Интернациональная литература», ответственный секретарь Анна Абрамовна Берзинь, распускавшая пустейшие слухи о том, как она безуспешно разыскивала его в Ленинграде.[161] В 1938 году ее арестовали по «делу» ее мужа, «польского шпиона» писателя Бруно Ясенского, европейского коминтерновца. Берзинь поддерживала тесную связь с чекистами троцкистского толка. Из официального постановления: «…является участницей антисоветской правотроцкистской организации».[162] Допрашивавшийся ее чекист подчеркнул: «А. Берзинь не допускала и мысли о том, чтобы правительство подбиралось с русскими фамилиями».[163] Привлекавшийся к «делу Берзинь» Г. Д. Державецкий-Розенбаум свидетельствовал, что «.. она в свое время была связана крепко с рапповским периодом советской литературы, то есть когда [было. — В. К.] полное влияние группы Авербаха. <…> У нее было много знакомств среди работников НКВД. Она любила этим хвалиться». Жила на широкую ногу: имела комфортабельную квартиру, строила новые хоромы, имела дачу в Переделкине, автомобиль… Из протокола судебного заседания 452-го военного трибунала Белорусского особого военного округа (Минск) от 20 июля 1939 года: «Жена Бруно Ясенского — это была развращенная советская барыня…» Упрятали ее за решетку на пять лет (Коми), освободилась в 1956-м.

Есенин сторонился таких людей. «Он национален и умел писать только о русском, — отмечал Воронский, — в своем заветном слове "Россия" он слышал — "роса", "сила", "синий". В статье " Быт и искусство" поэт говорил своим знакомым: "У собратьев моих нет чувства Родины во всем широком смысле этого слова, поэтому они так и любят тот диссонанс, который впитали в себя с удушливыми парами шутовского кривляния ради самого кривляния"». В то же время он был далек от устаревающего уклада прошлой крестьянской жизни. «Жизнь, по-настоящему жизнь нашей Руси, — делился он с другом-поэтом Ширяевцем в 1920 году, — куда лучше застывшего рисунка старообрядчества. Все это, брат, было, вошло в гроб, — так что не нюхать эти колодовые останки». Он не прятал любовь к своей Родине, открыто говорил о ней. Инскрипты на книгах близким ему духом людям: «Николаю Хорикову за то, что он. русский. Есенин» («Новый журнал», Нью-Йорк, 1972, кн. 10). «Евгений! Сокол, милый, люблю Русь. — Прости, но в этом я шовинист» (кн. «Ключи Марии»). «Александру Васильевичу Ширяевцу с любовью и расположением. Я никогда не любил Китежа, нет его и не было, — также, как тебя и Клюева. Жив только русский ум, я его люблю и кормлю в себе» («Исповедь хулигана», 1921).

Есенинские песни о России широко известны: «О Русь — малиновое поле //И синь, упавшая в реку. // Люблю до радости, до боли Твою озерную тоску». Или: «Но более всего // Любовь к родному краю // Меня томила, // Мучила и жгла». Поэт резко критически относился к тем инородцам, которые заставляли русских жить по-своему, и молил: «Защити меня, влага нежная, // Май мой синий, июнь голубой. // Одолели нас люди заезжие, // А своих не пускают домой». Такая откровенная вера вызывала нескрываемую злобу «заезжих людей» — всех этих Сосновских, Родовых, Коганов и прочих Лелевичей. Его называли националистом, шовинистом, фашистом, антисемитом (слою «националист» до 1917 года вовсе не имело негативного оттенка; это понятие в положительном смысле употребляли Федор Достоевский, Михаил Меньшиков, Петр Струве, Иван Ильин, Николай Бердяев, Василий Розанов и другие). Ненавистники поэта думали иначе.

Александр Ревякин находил у Есенина «шовинистический патриотизм», Петр Смидович подглядел у него «антисемитизм». Сумбурный Петр Лавров был уверен: «…национальность <…>- случайная помеха социализма». Ему вторила некая Г. Горшкова. «Любовь Есенина к родине в наше время, — талдычила она, — …в результате социологического анализа <… > является зовом назад. В этом узком патриотизме, быть может, сказалось на Есенине владение замкнутости крестьянской обстановки».[164] Бегавший от одной партии в другую и в конце концов примкнувший к большевикам Д. Заславский настрочил большой труд «Евреи в русской литературе» («Еврейская летопись», СПб., 1923, вып. 1-й), где приговорил к жидоненавистникам чуть ли не всех русских писателей XIX века; в частности, он глаголел: «Гоголя, как и Пушкина, можно называть антисемитами». Забравшись на гребень власти, «заславские» начисто отвергли общепринятые успехи великой русской культуры. А почему не называют Маркса и Ленина ярыми антисемитами за их известные на эту «скользкую» тему статьи?.

A. Луначарский, Юрий Лурье (Ларин) и многие другие призывали к уничтожению русской истории и литературы, православия и вообще всех традиций земли русской.

B. Л. Львов-Рогачевский в книге «Русско-еврейская литература» (1922) приводит слова Акима Волынского (80-е годы), полностью уничтожающие роль «чужих» в нашей культуре: «…в русской литературе, — пишетон, — евреидо сих пор пока играли ничтожную роль».[165] И такие трезвые голоса не одиноки. Поэт-сионист X. Н. Бялик цитирует известного еврейского писателя: «Талантливый и темпераментный В. Жаботинский находит даже, что евреи пока ничего не дали русской литературе».[166] Еврейский историк Сергей Дубнов замечал: «Читая его (еврейского поэта Фруга. — ; В. К.) русские стихи, я не замечал русского языка» («Одесские новости», 1916, 8 сентября). В том же духе высказывались поэты-сионисты (в прошлом) X. Зингер, Я. Маршак, Л.Яффе и др.

Центром полемики 20-х годов стал вопрос о соотношении литературы и религии. Особенно в этом вопросе упражнялся Г. Покровский в книге «Есенин — есенинщина — религия» (1930). Поэт еще в 1916 году выражал тревогу о падении веры в народе: «Не в моего ты Бога верила, // Россия, родина моя! // Ты, как колдунья, дали меряла, // И был, как пасынок, твой, я».

После гибели Есенина Вера Инбер писала растерянно:

«Что сделать теперь со словом "национальный""! Почему Есенин возглавляет в наше железобетонное время целую нацию?» («Новый зритель», 1926, № 2). Да потому, что, проплутав по социальному бездорожью, испытав богоборческие порывы, увлечение имажинизмом и другими «измами», он вернулся к всечеловеческим ценностям (любовь, семья, природа, «братья наши меньшие» и т. п.), в том числе осиливал и трудную дорогу к образу Иисуса Христа.

Глава 15. Он не писал «До свиданья…»

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой,
без руки, без слова.
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Почти 80 лет эти погребальные строки воспринимаются десятками миллионов людей как удостоверение Сергея Есенина на самоказнь. Элегия бесконечно цитируется в учебниках, хрестоматиях, бесчисленных сборниках поэта. Она переведена на многие иностранные языки и непременно упоминается в зарубежных исследованиях о русской лирике. Меж тем до наших дней не изучена история появления в печати этого восьмистишия, не известны подлинные биографии лиц, имевших прямое или косвенное отношение к посланию, наконец, не дан стилистический анализ рукописи и не проведена ее независимая судебно-графологическая экспертиза.

«До свиданья…» впервые было опубликовано 29 декабря 1925 года в ленинградской «Красной газете» (вечерний выпуск) в подборке материалов о смерти Есенина. Здесь стихотворение датировано 27 декабря, что не оставляло у читателей сомнений в есенинском самоприговоре. Но в так называемом оригинале дата отсутствует, в нем заметны исправления и расхождения со ставшим каноническим текстом.

Впервые стихотворение публично, под звуки оркестра московского Камерного театра, исполнила 4 января 1926 года артистка Алиса Коонен. Таким образом, в массовом сознании стала отштамповываться заранее спланированная злая легенда. По следам кровавого события ее упорно утверждали «неистовые» критики. Так, уже 5 января ненавистник поэта Михаил Левидов писал, что «печальные строки Есенина звучат тягостной клеветой на нашу эпоху» («Вечерняя Москва», 1926, № 3). Начиналась антиесенинская вакханалия.

Молва прочно связала «До свиданья…» со стихотворцем-«имажинистом» Вольфом Эрлихом, которому якобы посвящена прощальная октава. Первыми об этом поведали в печати журналист Георгий Устинов и его жена Елизавета Алексеевна, якобы четыре дня опекавшие поэта в «Англетере». Почти 80 лет есениноведы и самодеятельные следопыты умилялись этой трогательной историей, не удосуживаясь обратиться к документам, которые подтвердили бы их воспоминания.