Георгий Шенгели - Собрание стихотворений

• Название: Собрание стихотворений
• Автор: Георгий Шенгели
• Жанр: Поэзия

Хронологически собранные стихотворения и поэмы «ученого поэта», стиховеда, переводчика Георгия Шенгели, пришедшего в русскую поэзию на излете Серебряного века и запечатлевшего его закат, являют собой образец культуры, эрудиции и отточенной литературной техники эпохи.

На основе электронного сборника сайта «Век перевода» (http://www.vekperevoda.com/books/shengeli/).

---

10. II.1948

ВОЗРАСТ

Н.М.

Две аккуратных круглых цифры пять,
Два ковшика, две раковинных створки,
Но уж не те, что я привык хватать
За физику и за латынь, — пятерки.
В их ковшиках — столь горестный отстой,
В их раковинах — гул столь черной бездны,
В их сочетаньи — ужас столь простой,
Что все слова и слезы бесполезны.
Но, в каждой, в них — и острое ушко
Моей подруги, безысходно-милой,
Которую позвал я жить легко
И скоро должен обмануть могилой.
Что ей шепнуть? Что хоть и мой гранит
От жизни выветрился постепенно,
Но верю я: она меня простит, –
Моя Тростинка, Нинка, Айсигена…

12. V.1949

«Я горестно люблю Сороковые годы…»

Я горестно люблю Сороковые годы.
Спокойно. Пушкин мертв. Жизнь, как шоссе, пряма.
Торчат шлагбаумы. И, камер-юнкер моды,
Брамбеус тратит блеск таланта и ума.
Одоевский дурит и варит элексиры.
Чай пьют чиновники с ванильным сухарем.
И доживают век Прелесты и Плениры,
Чьи моськи жирные хрипят вдесятером.
Что делать, Боже мой! Лампады богаделен –
И те едва чадят у замкнутых ворот.
Теснят Нахимова, и Лермонтов пристрелен,
И Достоевского взвели на эшафот.
Как поздним октябрем в душе буреет опаль
Листвы безжизненной и моросит тоска…
Но будет, черт возьми, но грянет Севастополь
И подведет итог щепоткой мышьяка!

1949

«Это всё еще — „только так“…»

Это всё еще — «только так»,
Это всё еще — бивуак…
Не налажен письменный стол,
Не такую ручку добыл,
И не все трактаты прочел,
И не все словари купил.
А потом — на дворе зима
Или дьявольская жара;
И — от женщины без ума –
Не дотянешься до пера.
Вот закончится ледоход,
Вот поэма в печать пойдет,
Вот разок покажусь врачу,
Вот бессонницу полечу,
Вот в Туркмению полечу, –
Улыбнуться опять лучу,
Вот пальто сошью по плечу,
Вот редактора проучу,
Вот директор авось помрет,
Или так его черт возьмет…
Разве можно тут жить, в Москве,
С вечным дребезгом в голове?
Тут портянкой закрыт зенит,
Тут, как зуд, телефон звонит,
Тут, в чертогах библиотек,
Нужных книг не найдешь вовек,
А работать надо, как вол,
А читатель прет на футбол.
Но не хнычь, не ной, подожди:
Вот промоют окно дожди,
Вот объявят войне войну,
Вот откроют стране страну,
И куплю я голландский шкап,
И достану шотландский драп,
И добуду пищу уму,
И весну проведу в Крыму.
Только это бы — а потом
Настоящую жизнь начнем!
Всё, что нынче, всё «только так»,
Мимолетное, бивуак!
И не будем считать обид:
Это «так», на ходу, транзит.
Настоящая жизнь — потом:
Вольный труд и свободный дом;
Послезавтра — жизнь!..
А пока
Дайте адрес гробовщика.

30. XII.1949

1950-е годы

«Крепкий чай, холодная котлета...»

Крепкий чай, холодная котлета,
Лампа золотая в двести ватт,
Музыка с бульвара… Это — лето, –
Тихий дом, уют, и мир, и лад.
Мягкий гром поваркивает где-то,
Точно травят якорный канат…
Никогда, — о! Никогда вовеки
Вечеру такому не бывать!
Брось тереть натруженные веки,
Отложи «заветную тетрадь».
Все вольются — все вольются реки
В океан, в его слепую гладь!

9. I.1950

«Это, видно, смерть приходила…»

Это, видно, смерть приходила –
Мутной кошкой на песьих ногах.
За порог осторожно ступила,
Точно делала выбор впотьмах.
Были тут и жена, и приятель;
Будний вечер, простой разговор;
Кошки не было: то на кровати
Легкой складкой замялся ковер,
И кроватная тонкая ножка
Напряженно продвинулась вкось;
В полутьме же — бесспорная кошка,
И сознанье испугом зажглось.
Дело в том, что в «семейных преданьях»,
В сердце детское вдунувших мглу,
Тот же морок при всех умираньях
Возникал под столом иль в углу.
Может быть, это древний наш тотем,
Благодатный спаситель от крыс.
Если так — поскорее воротим
Ускользнувшего друга! Кис-кис!

15. II.1950

«Укрыться от лондонской дымки…»

Укрыться от лондонской дымки,
Повисшей в московском окне,
Забыть обезьяньи ужимки
Эпохи, смеющейся мне,
И с пыльных страниц «детектива»,
Вникая в нелепую суть
И бровь изгибая брезгливо,
Полпорции жизни глотнуть.

22. III.1950

«Вечер душен, номер скучен…»

Вечер душен, номер скучен;
Трудно в городе чужом;
Жаль, — не пью, к тоске приучен,
Жаль, — хмелею лишь с трудом.
А сейчас — «часы досуга»:
Оттабачил сотню строк,
И еще бежит упруго
В жилах ритменный поток.
Но чужому слову отдан
Стих, гранимый с юных лет,
И за горстку денег продан
В переводчики поэт.
За окном же кремль нерусский,
Башни мертвые над ним,
Черствой кирхи очерк узкий
Вколот в небо, в бледный дым.
А с эстрады над площадкой
Сквозь холодный фильтр ветвей
В слух мне льются мукой сладкой
Песни юности моей.
Мир иной напоминая,
Воскрешая мир иной,
Бьют мне в грудь волной Дуная,
Невозвратною волной.

15. VIII.1950

«Вот взяли, Пушкин, вас и переставили…»

Вот взяли, Пушкин, вас и переставили…
В ночном дожде звенел металл, — не ямб ли
Скорбел, грозя? Нет! Попросту поправили
Одну деталь в строительном ансамбле.
Я встретил эти похороны времени:
Я мимо пролетел в автомобиле;
Я грустных видел в озаренной темени,
Где молотами по бетону били…
На прежнем месте в сторону Урала вы
Глядели — в те безвыходные дали,
Где пасынки одной зари коралловой
«Во глубине сибирских руд» молчали.
Вам не пришлось поехать к ним: подалее
Отправил вас блистательный убийца.
Теперь — глядеть вам в сторону Италии,
Где Бог-насмешник не дал вам родиться.

16. VIII.1950

«Такой хороший, такой укатанный…»

Счастлив, кто падает вниз головой:
Мир для него, хоть на миг, но иной.

В. Ходасевич

Такой хороший, такой укатанный,
Такой лощеный внизу асфальт!
Гляжу с балкона, Москвой захватанный:
Что, если шмякнется о камни скальд?
(Для рифмы? Правда! Но что тут скверного?
Ведь мы и в жизни рифмуем так:
Натужным словом — для лада мерного,
Натужным делом — добыть пятак).
Такой хороший, такой укатанный…
Мгновенье свиста, и мягко — шлеп!
И станет вольно душе, упрятанной
В пятипудовый телесный гроб.
Из всех падений одно — последнее –
Полетом будет, полетом ввысь!..
Но прочь с балкона: с подобной бреднею
Шалить опасно. Поберегись.

19. IX.1950

«Где-нибудь — белый на белой скале…»

Где-нибудь — белый на белой скале –
Крохотный домик в Еникале…
Город в две улицы узким балконом
Выпятился над проливом зеленым;
Степь с трех сторон, а с четвертой — простор:
Ветер и зыбь, Киммерийский Босфор.
Здесь доживают в безмолвьи суровом
Площадь в булыжнике средневековом,
Замок турецкий и греческий храм,
И — старики… Хорошо бы и нам
Выискать белый, в проулке дремливом,
Крохотный домик над рыжим обрывом,
Стол под широким поставить окном,
Лампу зеленым покрыть колпаком,
Наглухо на ночь закладывать ставни,
Слушать норд-оста мотив стародавний,
Старые книги неспешно листать
И о Несбывшемся вновь поминать:
Очень подходит к томительной теме
Медленное — по-еникальски — время…

1950