Павел Лукницкий - Сквозь всю блокаду

• Название: Сквозь всю блокаду
• Автор: Павел Лукницкий
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Павел Николаевич Лукницкий — автор многих книг, высоко оцененных читателями.

«Сквозь всю блокаду» — дневник военного корреспондента — повествует о мужестве и героизме защитников Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. В основу книги положены подлинные события и факты гигантской битвы за город на Неве.

---

А неизбывная тоска пленницы так и льется из других присланных ею строчек:

«Дорогая мамушка, я очень рада, что вы еще все там живы и здоровы. Получишь письмо, что с того свету, и рад и не знаешь, что сделать. И с радости или с горя поплачешь, — вы-то хотя на своей стороне, а я-то где-то далеко залетевши от вас, и не вижу, и не слышу вашего голоса уже пятнадцать месяцев. Поглядела бы на вас, хоть с высокой бы крыши…»

Ольга Ефимовна плачет. И, все рассказав о дочери, сквозь слезы заводит рассказ о своем сыне Коле, который вместе с партизанами бил немцев, не допустил их к деревне Залазы и сейчас, раненный, лежит в госпитале.

И сквозь слезы старая колхозница улыбается:

— Сынок у меня герой… Да и Нинка моя не покорится немцам, в неволе умрет, а не покорится. Уж я-то знаю, — не видать мне моей любимой доченьки!

Плачет старая колхозница, и не найти таких слов, чтоб обнадежить и утешить ее…

Разбойничье гнездо в Быстроникольской

В тридцати километрах от Пскова, на берегу извилистой глубоководной многорыбной реки Черехи, между леспромхозом и веселой деревушкой Белая Гора стояли три нарядных дома, окруженных многолетним тенистым парком. Осыпались желуди с могучих дубов, пьянящий аромат распространяли цветущие липы. От реки и до опушки хвойного леса ширился парк, а вдоль реки до деревни Рыбиха, что в километре от этих трех домиков, тянулись яблони и акации яблоневого питомника. За рекой по склонам горы разбегались строения совхоза Симанское, а на десяток километров в окружности дружно жили колхозники многочисленных деревень. Были коровы и овцы у каждого, были поросята, и куры, и пчельники, были приусадебные участки, возделанные тщательно и любовно. Кленовые и ясеневые аллеи укрывали густой тенью шоссе, ведущее к Пскову, и проселочные дороги, по которым колхозники в свободные дни выезжали к реке Черехе, чтоб закинуть невода в спокойную воду, чтобы с песнями, на лодках навестить закадычных приятелей из соседней деревни…

В тех трех домах, ярко белевших сквозь зелень листвы, выказывавших сквозь нее свои красные железные кровли, помещалась отлично оборудованная Быстроникольская сельская больница. Был в ней опытный врач, она славилась по всей округе, в нее приезжали лечиться даже из районных центров Славковичи и Карамышево.

У совхозных рабочих заработки были отличные, закрома и амбары у колхозников ломились от запасов, от всякой снеди, — мирный, благополучный край был полной чашей добра и довольства…

На военном грузовике подъезжаем мы к этому краю сейчас. От леса до леса, что тянется, обводя горизонт, мы видим пустыню в белом саване снега. Если не знать, что здесь было, не поймешь ничего. Мало ли на свете безжизненных, пустынных пространств? Но вот на берегу реки Черехи, возле шоссе, сразу за сожженным мостом, мы видим странную крепость, злобно глядящую на все четыре стороны света.

Центр этой — с круговой обороной — крепости составляют два — белый и серый — дома, словно камуфлирующие себя под цвет туманов и снежной пустыни. На полтора километра вокруг бесчисленными черными точками торчат из-под снега пни. Внешний, шириной в три метра, пояс проволочных заграждений обводит всю крепость, размыкаясь только против шоссе воротами, составленными из двух башнеобразных могучих дзотов с амбразурами для орудий.

Внутри этого пояса, словно щупальца гигантского спрута, протянулись к проволоке радиальные извилистые ходы сообщения, каждый из которых оканчивается башней дзота, приопустившего бревенчатое забрало над полукружием черных своих амбразур. Ходы сообщения тянутся изнутри, от зигзагообразного кольца глубокой траншеи, укрытой снаружи валом высокого бруствера, изрезанного бойницами. Каждый перекресток траншеи и радиальных ходов сообщения скреплен маленьким пулеметным дзотом. Внутри кольца, ближе к крепости, тянется по насыпанному валу второе кольцо траншей, от него к центру, к белому и серому домам, прорезаны другие ходы сообщения. Они ведут & узкий и высокий коридор между рядом окон и закрывающими их снаружи, засыпанными землей бревенчатыми застенками.

Кто может подумать, что в этих двух домах и в третьем, от которого остались только пепел да печные трубы, прежде была тихая и мирная сельская больница? Кто может представить себе, глядя из этого адского осиного гнезда на унылый — до леса — пустырь, что здесь был веселый тенистый парк? — Куда ни глянь — ни единого дерева. Кто жил в этой крепости? Что делал здесь? Кого так смертельно боялся?

В октябре 1943 года из деревни Крякуша, что в семнадцати километрах от Пскова, явилась сюда карательная рота гитлеровцев во главе с капитаном. Многое о нем знают уцелевшие в округе местные жители, одного не знает никто: его фамилии. Каратели хранили его фамилию в тайне, никто никогда не слышал ее. Был он выше среднего роста, в очках, глаза черные, голос писклявый, ходил в форменной куртке на вате, выворачиваемой на любую сторону — белым или зеленым цветом наверх. На фуражке и на рукаве блестели серебряные эмблемы фашистского воинства. Привел он сюда свою роту и разделил ее на четыре части. Основное ядро разместил здесь, в больнице, три форпостных отряда расставил окрест: в деревне Хвоенка — к западу, на шоссе; в деревне Зряковская Гора — к северо-востоку, на другом ответвляющемся на Псков шоссе; в совхозе Симанское — за рекою, к югу. Первым приказанием капитана был вызов старост тринадцати ближайших деревень — Белой Горы, Волково, Старины, Рыбихи, Осиновичи и других. Потребовал от них списки жителей. Взял на учет их всех, до малых детей, потребовал опись скота, и птицы, и утвари, и имущества. Приказал всему населению от тринадцатилетнего до шестидесятилетнего возраста являться каждый день на работу по списку; предупредил, ежели кто не явится, то будет расстрелян вместе со всей семьей, дом его сожжен, вся деревня выселена. Сказал, что кормежка его не касается, что все будут работать от зари до ночи, и добавил, что в этом краю партизаны будут им выведены, как моль…

Перво-наперво, под охраной солдат, под плетьми и побоями, бывшие колхозники начали строить эту страшную крепость. Старосты пригоняли народ к мосту через Череху, — этот мост немцы строили до прихода карательного отряда, строили долго — семь месяцев.

Согнанных невольников распределял на работы фельдфебель, в руках у которого всегда была плеть. В первый раз, когда староста деревни Перетворы Макаров привел на одного человека меньше, потому что тот заболел, фельдфебель избил старосту при всем народе прикладом автомата, отвел на двадцать шагов в сторону и расстрелял в назидание всем. В другой раз, когда заболел староста деревни Товарицы, его, чтоб не ставить народ под угрозу тяжелой кары, согласился заменить молодой колхозник Иван Каштанов. Привел народ на работу, назвался фельдфебелю старостой, но фельдфебель тут же приказал отвести Ивана Каштанова к опушке леса, что в километре от больницы, и немедленно расстрелять.

Так эта опушка леса, носящая название «Песчаник», приняла кровь первой расстрелянной здесь карателями жертвы. Вскоре Песчаник стал весь пропитан кровью расстрелянных. Староста деревни Товарицы, узнав об участи Вани Каштанова, бежал в лес, исчез навсегда. Гитлеровцы назначили другого старосту, но и его расстреляли за то, что при облаве обнаружили в деревне двух не прописанных им мужчин, хотя те и были местными деревенскими жителями. И эти двое несчастных, случайно пропущенные в списках, тоже были расстреляны.

Выстроив крепость, каратели заставили население рубить под корень парк, и яблоневый питомник, и аллеи ясеня и клена, и все до единого кусты и деревья в радиусе полутора километров от их разбойничьего гнезда. Так было вырублено больше двенадцати гектаров многолетних деревьев.

То же происходило и на трех форпостах карательной роты.

Затем было приказано колоть и возить в крепость дрова, и жители возили дрова до тех пор, пока каратели не отобрали у них всех лошадей до единой. Шла зима, гитлеровцы заставили обозначать заносимые теперь снегом дороги вешками. Из деревни Быстерской не пришел на работу один человек. Каратели явились в деревню, сожгли дом, но непокорного не разыскали, — он успел бежать вместе с семьей в лес, к партизанам.

Бегством в лес вместе с семьей рассчитывал спастись и староста деревни Белая Гора Дмитрий Андреев. Здесь, в глубине леса, уже жили в потайных землянках шестнадцать беглецов из деревень Горбово, Селихново и Гор-Бобыли. Но гитлеровцы разыскали их, окружили, погнали в деревню Мочево, заперли в избу, подожгли и эту избу и все другие избы деревни. Тех, кто пытался выскочить в окна, каратели расстреляли из автоматов.

Тяжело раненный Дмитрий Андреев сумел сползти в подвал избы в момент, когда потолок рухнул, давя горящих живьем людей. Андреев выволок в подвал своего обожженного и раненого друга — пятидесятилетнего Никандра Семенова, выполз, таща его на себе в снежный сугроб, хотел тащить дальше, но Никандр Семенов умер тут же, и Андреев пополз один, таясь от беснующихся в пылающей деревне гитлеровцев. Кровавя снег, Дмитрий Андреев прополз пять километров до другого лесного лагеря беглецов из деревни Корсаково и рассказал им все. Приемный сын Андреева партизан Анатолий Ларионов увез старика к партизанам, те лечили его, но через месяц Андреев все же умер от ран. Среди сожженных живьем в деревне Мочево были двенадцатилетняя Антонина Розова и ее сестра двадцатилетняя Александра, что с детства была горбатенькой. Были крестьяне — Михаил Копейкин, Василий Розов, Николай Стяшонков, Михаил Гаврилов, Василий Петров, братья Григорий и Петр Дементьевы… Этот зверский акт сожжения людей живьем был совершен 5 декабря 1943 года.