Павел Лукницкий - Сквозь всю блокаду

• Название: Сквозь всю блокаду
• Автор: Павел Лукницкий
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Павел Николаевич Лукницкий — автор многих книг, высоко оцененных читателями.

«Сквозь всю блокаду» — дневник военного корреспондента — повествует о мужестве и героизме защитников Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. В основу книги положены подлинные события и факты гигантской битвы за город на Неве.

---

Тяжело раненный Дмитрий Андреев сумел сползти в подвал избы в момент, когда потолок рухнул, давя горящих живьем людей. Андреев выволок в подвал своего обожженного и раненого друга — пятидесятилетнего Никандра Семенова, выполз, таща его на себе в снежный сугроб, хотел тащить дальше, но Никандр Семенов умер тут же, и Андреев пополз один, таясь от беснующихся в пылающей деревне гитлеровцев. Кровавя снег, Дмитрий Андреев прополз пять километров до другого лесного лагеря беглецов из деревни Корсаково и рассказал им все. Приемный сын Андреева партизан Анатолий Ларионов увез старика к партизанам, те лечили его, но через месяц Андреев все же умер от ран. Среди сожженных живьем в деревне Мочево были двенадцатилетняя Антонина Розова и ее сестра двадцатилетняя Александра, что с детства была горбатенькой. Были крестьяне — Михаил Копейкин, Василий Розов, Николай Стяшонков, Михаил Гаврилов, Василий Петров, братья Григорий и Петр Дементьевы… Этот зверский акт сожжения людей живьем был совершен 5 декабря 1943 года.

В начале января 1944 года каратели явились к жившему в леспромхозе дорожному мастеру Ивану Ивановичу Пикалеву, сказали: «Выходи со своими дочерьми, паспорта ваши нужно проверить!» Вывели Пикалева и двух его дочерей — шестнадцатилетнюю Олимпиаду и девятнадцатилетнюю Людмилу — к соснам Песчаника и под яркими лучами солнца расстреляли на сверкающем снегу. Жена Пикалева, оставшаяся с двумя малолетними детьми, только несколько дней назад, после освобождения района Красной Армией смогла похоронить расстрелянных. В конце декабря в домике на окраине совхоза Симанское взорвавшимся примусом обожглись женщина и кормившийся на ее руках ребенок. Оказать им помощь пришла акушерка Анна Михайловна Богомолова. Едва она вошла в дом, занялась перевязкой обожженных, в дверь ворвались каратели: «Ты Кукушкина? Давай документы!» Она предъявила паспорт. «А почему тебя зовут Кукушкина, а в паспорте ты Богомолова?» — «Потому что я по первому мужу значусь, который умер». — «А второй муж где?» — «Умер тоже!» — ответила Богомолова. Гитлеровцы вывели акушерку за дверь и расстреляли. В деревне Перетворы остались годовалая и пятилетняя дочери Богомоловой и ее шестидесятипятилетняя тетка. До прихода Красной Армии они умирали с голоду и спасли их только соседи.

В январе расстрелы проводились уже по всем деревням, ежедневно. В Песчанике были расстреляны совхозные рабочие братья Жуковы, Иван Егоров и две девушки из деревни Рыбиха — Лида Павлова и Мария Кирпичникова, а затем брат Марии — Николай Кирпичников… Из сожженной фашистами деревни Старина к капитану-карателю пришла крестьянка Мария Семенова с двумя малолетними детьми просить, чтоб ей разрешили жить в другой деревне. Семенова была тут же расстреляна. Ее мальчик умер от голода. Другого подобрали в снегу и спасли крестьяне. За связь с партизанами — действительную ли, мнимую ли — в Песчанике в январе и феврале было расстреляно больше ста человек. Каратели сжигали за деревней деревню, а бегущих в леса людей ловили, расстреливали, убивали кинжалами.

Начались массовые расправы. В маленькой деревне Волково жило восемьдесят четыре человека. Каратели сожгли деревню дотла и ушли. Сорок два человека бежали в лес, стали таиться в землянках. Сорок два других остались жить на пепелище деревни, вырыв себе землянки на месте сгоревших изб. В январе сюда снова явились пять гитлеровцев и, выгоняя поочередно из землянок семью за семьей, расстреляли всех поголовно из пулемета. Спаслась только одна женщина — Пелагея Семенова, которая, будучи ранена, притворилась мертвой и, когда ушли гитлеровцы, выползла из груды расстрелянных, добралась до лесного лагеря и рассказала все партизанам. Среди расстрелянных было одиннадцать малолетних детей и семнадцать женщин, в их числе беременная Тамара Николаева.

Список преступлений карательного отряда слишком длинен, чтоб все перечислить здесь. Около шестисот деревень до войны было в районе. Осталось их не больше десятка. Только из числа жителей тринадцати ближайших к гнезду разбойников деревень убито карателями больше трехсот человек. Карательный отряд постоянно высылал экспедиции и в другие деревни, трудно сказать, сколько злодеяний было совершено там!

Зловещий капитан постоянно объявлял жителям, что уничтожит всех до единого партизан. Но партизаны, которым, не боясь пыток и смерти, помогало все население, действовали непрерывно, смело, решительно, и силы их умножались с каждым днем. В ста метрах от пояса укреплений, обводящего бывшую больницу, партизаны, после многочасового боя сожгли шоссейный мост через Череху. Крепость карателей била по ним из пушек, минометов и пулеметов. Но мост был сожжен дотла на глазах у беснующегося капитана.

Против филиала карателей в деревне Хвоенка проходит железная дорога Псков — Порхов. Не было дня, чтоб именно здесь не валились под откос взорванные партизанами поезда. Дважды брали партизаны районный центр Карамышево, уничтожали в нем всех немцев, взорвали эшелон с резервистами. Придя после партизан сюда, немцы, оцепив село, три дня убирали трупы, собрали их более семисот. Возле деревни Бурмашево партизаны разгромили обоз с продовольствием и оружием для карателей. Гитлеровцы после ворвались в Бурмашево, кололи ножами, рубили подряд людей целыми семьями, но большинство жителей успело уйти в партизанский отряд. В деревне Черный Вир каратель проломил голову ребенку сапогом. Но ответом на это было увеличение партизанского отряда на несколько десятков человек…

Все кончилось немного дней назад, когда в район стремительно вошла Красная Армия. Разбойничья крепость карателей в Быстроникольской больнице была брошена застигнутыми врасплох бандитами. Они бежали, выпрыгивая в окна, сбрасывая с себя куртки и сапоги. Они пока скрылись от священной мести гневного, оскорбленного русского народа. Может быть, они сейчас в, Пскове, может быть, где-либо в Эстонии. Номер отряда их — тридцать три… Никуда не уйти от ответа изуверу-капитану. Имя его станет известным. Он будет пойман даже на краю света. Не спрячутся нигде палач-фельдфебель, ни один из его злодеев-солдат. Их мрачные преступные лица помнит вся Псковщина, помнят жены, дети и братья расстрелянных.

Мы стоим на сверкающей в лучах мартовского солнца опушке Песчаника. Там, где еще вчера я видел тела невинно казненных людей, сейчас проталины в красном от крови снегу. Возле очищенной от врага мрачной крепости возникло братское кладбище… Да будет священна память лежащих в нем гордых, неподкупных русских людей — псковитян! На деревьях Песчаника зарастет кора, избитая пулями тех, кого местные жители презрительно называли «расстрельщиками». Но мрачные воспоминания о зверствах фашистов не изгладятся в памяти русских людей никогда.

Крепость врагов человечества в Быстроникольской больнице, в тридцати километрах от Пскова, будет вспомянута Гитлеру и его приспешникам в дни последнего суда над фашистскими палачами, три года подряд терзавшими нашу страну.

Глава тридцать четвертая Радостная весна

Раздумья о близком будущем. На северной стороне. Весна в душе. В Соляном городке. Первомайский салют. В Союзе писателей. По свободной Неве

(Ленинград. 30 марта — 22 мая 1944 г.)

Раздумья о близком будущем

30 марта

Сегодня взяты Черновицы. Наши войска на границах Венгрии и Румынии. Освобождение Севастополя и Одессы уже определено, и срок ему — ближайший. Помню тогда, в 1942 году, — мечта об этом была как боль, острая душевная боль, потому что осуществление ее было где-то в неведомом грядущем, в дальних туманах его. Только вера в победу, никогда не покидавшая, питала ее тогда. Сейчас мечта стала реальностью, наступившим днем, явью, в которой мы все живем. То, что сделано Красной Армией, — величественно и прекрасно. Какие огромные события за эти два года!

Мой Ленинград! Как он изменился сейчас, как он меняется с каждым днем! Во всем сказывается новая эпоха жизни его. Вчера я поехал в хорошо знакомую мне квартиру на Боровой улице, — в дом, наполовину разбитый бомбой в 1941 году. В этом шестиэтажном доме все — еще от блокады: разбитые стекла, частично замененные фанерой; пустые квартиры, в которых вещи свалены в кучу и покрыты двухлетней пылью. Но десятка два женщин и девушек в ватных куртках и брюках хлопотливо работают в доме: энергично производится ремонт. Там, где был глубокий провал, уже отстроены и оштукатурены новые квартиры. От верхнего окна лестницы во двор спускается канат блока, — работницы поднимают доски и бревна, ведра с краской и месивом штукатурки. Весь двор занят секциями парового отопления, оно ремонтируется, оно будет действовать с осени. Такой ремонт идет везде в городе, он не так заметен сразу, когда идешь по улицам, но загляни во дворы, в дома — везде биение новой жизни, везде что-либо чинится, исправляется, восстанавливается. Масштаб предстоящих восстановительных работ необъятен, и то, все еще очень малое, что делается пока, — только начало. Но как оно характерно для наших дней!