Павел Лукницкий - Сквозь всю блокаду

• Название: Сквозь всю блокаду
• Автор: Павел Лукницкий
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Павел Николаевич Лукницкий — автор многих книг, высоко оцененных читателями.

«Сквозь всю блокаду» — дневник военного корреспондента — повествует о мужестве и героизме защитников Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. В основу книги положены подлинные события и факты гигантской битвы за город на Неве.

---

Деревни нетронутые, имеющие скот и овощи, варенье и мед, сохранились только в глубинах леса, куда немцы ходить боялись. Поставки возлагались главным образом на ближайшие к дорогам деревни. Множество из них уничтожено, сожжено дотла, некоторые — вместе с населением. Уходя, немцы стали начисто грабить деревни, угонять или резать скот… Всякое выражение недовольства каралось массовыми расстрелами, пытками, сожжением людей — как мужчин, так женщин и детей.

По мере усиления насилий и издевательств население все чаще бросало свои деревни и уходило в лес, к партизанам… Поэтому партизанское движение становилось всё более массовым. Под влиянием наступления Красной Армии на юге, сознавая, что приближается крах оккупантов, к партизанам начали переходить и те, кто первое время сотрудничал с немцами, даже многие каратели, полицаи, «добровольцы»; в числе последних бывали люди, не выдержавшие пыток, варварского режима концлагерей для военнопленных, проявившие перед лицом смерти слабость духа, но в глубине души сохранившие чувство патриотизма.

Вот характерные цифры. В сентябре 1943 года 9-я партизанская бригада насчитывала в своем составе сорок человек. В октябре — шестьсот, в ноябре — полторы тысячи, а в декабре — две тысячи, в январе 1944 года — две тысячи шестьсот человек. На базе этой бригады создалась новая — 12-я приморская, куда было передано шестьсот человек (с задачей дислоцироваться в Кингисеппско-Волосовском районе).

Примерно так же разрастались все партизанские части.

Весь день сегодня партизаны рассказывают мне свои «истории». Другие — слушают, уточняют, поправляют в какой-нибудь мелочи. И записал я этих историй множество, любой из них хватит на целую повесть. Особенно понравился мне изложенный народным крестьянским языком рассказ разведчицы Клавы Юрьевой, несколько раз ходившей к немцам в Псков и всегда приносившей ценнейшие сведения.[53]

Сегодня Клава горюет: ей только что пришлось сдать свой автомат, а с оружием своим партизанам никак не хочется расставаться!

Молодой партизан зашел за запиской к И. Д. Дмитриеву: едет в Лугу за столами и стульями.

— Только плохих не бери! — говорит Дмитриев.

— Тогда мне, наверно, придется поругаться с Кустовым! Он не захочет давать хорошие!

— А ты не бери! Скажи: не велено!..

Тот молчит. Потом, уходя:

— Автомат возьму с собой, вот!..

А ведь хорошо знает: оружие для него теперь имеет только символическое значение! Но как же идти «не в форме» к Кустову, — ведь всего десять дней назад тот был командиром его 3-го партизанского отряда!

Вот также и Клава Юрьева, которая уже получила должность телефонистки в Лужском отделении связи и с завтрашнего дня выйдет на работу.

Тридцатилетняя Клавдия Михайловна Юрьева, а попросту Клава, простая, не слишком грамотная женщина, — одна из самых смелых партизанок бригады. На нее приятно смотреть: ее русые волосы, гладко зачесанные назад, русые брови, свежее розовое лицо, нос с маленькой горбинкой, гибкая худощавая фигура делают ее похожей на эстонку, но она — чисто русская, родилась в деревне Катышкове Славковического района Ленинградской области. Она кажется гораздо моложе своих лет, вероятно потому, что никогда ничем не болела и потому, что она — улыбчивая, легкая в движениях, грациозная. Смотрит она прямо в глаза собеседнику с искренностью, с доверчивостью, разговаривает с удивительной прямотой.

Сегодня, получив от И. Д. Дмитриева приказ сдать оружие, она едва не расплакалась. Вышла с автоматом на улицу, прошлась по ней, внезапно подняла автомат и выпустила по осине один за другим три диска — только сучья летят!

Сбежались красноармейцы:

— Кто стреляет?

— Я стреляю!

— Нельзя стрелять!

— Я последний раз стреляю, салют даю! Автоматы-то отбирают от нас!

Смотрят:

— Ну, молодец!

Несколько красноармейцев пустились в пляс с лужскими девицами. А на тех — немецкие кофточки. И произошел скандал; вмешались партизаны: «Не танцевать с ними! Партизанки и красноармейки пусть танцуют, а этих немецких куколок выгнать!»

Красноармейцы попытались уговорить: «Неудобно, барышни приглашенные!»

Но скандал только усилился, и лужским девицам пришлось оставить своих партнеров: одни ушли, другие сидели молча, сконфуженные, не поднимая на мужчин глаз…

Партизаны — чудесные, нравственные, выработавшие в себе строгие принципы люди, резкие и прямодушные. Все они воспитаны так партийными организациями своих бригад и отрядов. Их сознание очищено войной в лесах от всего мелкого, наносного, ложного. Да, они беспощадны к врагам, потому что больше жизни любят Родину, потому что варварская жестокость гитлеровцев пробудила в них неумолимую жажду мести. Но они остались и будут всегда человечными в самом высоком значении этого слова.

…Только что какой-то старик принес свежую рыбу, — выловил ее в озере Сясеро, привез И. Д. Дмитриеву.

— Это мой подпольщик, — сказал мне Дмитриев. — Я оставлял его на самой трудной подпольной работе…

И, принимая рыбу, сказал пришедшему:

— Пиши отчет! В письменной форме!

У старика — хорошие глаза. Сын его — в партизанах…

В дома к партизанам то и дело заходят крестьяне и крестьянки из окрестных деревень. Приносят незамысловатые подарки: кто — молока, кто — яиц, кто — ватрушки. Все хотят выразить партизанам свою любовь и признательность.

Глава тридцать третья На пепелищах Залужья и Псковщины

Дорога на Псков. Гордая совесть. Как они жили? Горькая доля. Разбойничье гнездо в Быстроникольской

(Март 1944 г.)

Три недели, участвуя в наступлении частей 42-й и 67-й армий, скитался я по заваленным снегами полям и лесам лужских районов и Псковщины. Двигаясь то в кузовах грузовиков, то на лафетах пушек, на танках и самоходных орудиях, а больше всего — пешком, ночуя на снегу среди тесно прижавшихся друг к другу в своих промороженных валенках и полушубках бойцов, изредка проводя ночи в набитых людьми шалашах, в подвалах засугробленных, исчезнувших изб или в фургонах застрявших в пути машин, я, как великое чудо в снежной пустыне, встречал иногда уцелевшие отдельные избы или даже деревни, сохраненные кое-где в глубине лесов партизанами. Март был морозным, дни — яркими, солнечными, ночи — ветреными и звездными. Какая-нибудь разысканная под снегом траншея служила в такие ночи убежищем для рот и для батальонов, — предельно усталые и промерзшие люди наваливались в нее друг на друга, чтобы хоть чуть обогреться в невероятной давке. Было трудно. Но я стремился увидеть, услышать, запечатлеть в своих полевых тетрадях то, что представлялось мне нужным, важным, необходимым для грядущих времен истории.

Как великая милость судьбы, выпадали мне иной раз ночевки на полу в переполненных людьми избах или на грудах хвороста у армейских костров… Из всего того многого, что мне удалось записать в этом месяце, я публикую сейчас только малую часть, но и она достаточно характеризует черные преступления, совершенные гитлеровцами на здешней русской земле. Я закончил движение вперед в танковом бою за деревню Уткино-Городец у реки Великой, но этот бой — лишь малый эпизод великой битвы за полное очищение границ Ленинградской области от полчищ фашистско-немецких захватчиков, и потому описывать его здесь не стану. Из-под самого Пскова я вернулся в Ленинград, в холодной квартире моей сжег все белье; отдал валенки, полушубок и шапку в санобработку и привел себя наконец в порядок.

Дни моих скитаний по сожженной, уничтоженной немцами Псковщине мне не забыть всю мою жизнь, никогда…

После войны, в декабре 1945 года, мне пришлось как спецкору «Правды» быть на процессе фашистских карателей в Выборгском доме культуры и в начале января присутствовать вместе с тысячами ленинградцев на публичной казни этих карателей у кинотеатра «Гигант», — это были именно те палачи русского народа, которые совершили в Залужье и на Псковщине все, о чем только кое-что рассказано в данной главе. Это были комендант Пскова генерал Ремлингер, командир карательного отряда капитан Зоненфельд, бандиты-каратели Груббе, Скотки и еще три палача, из числа многих, с которыми вместе совершали они свои преступления, но кому в тот раз удалось ускользнуть от суда советского народа…

Дорога на Псков

Дорога на Псков — прямое, широкое, асфальтированное шоссе. Как принимает притоки большая река, так это шоссе принимает в себя множество узких проселочных дорог и тропинок, выходящих из глуби дремучих лесов. Там, в лесных деревнях и селах, хозяевами давно чувствовали себя партизаны. Немцы не везде осмеливались ставить свои гарнизоны, подлинной властью там была советская власть. Подпольные партийные организации сплачивали вкруг себя крепкий актив, помогающий партизанам. Принимая решительные бои с карательными отрядами, партизаны разбивали их, не допускали в эти деревни. Немцы чувствовали себя уверенно только на «большаке» — на шоссейной дороге. Но и здесь население было крепко связано с партизанами. По ночам они тайком приходили сюда, приносили газеты, листовки, запасались утаенным от немцев продовольствием.