Вильям Александров - Блуждающие токи

• Название: Блуждающие токи
• Автор: Вильям Александров
• Издательство: Издательство литературы и искусства им.Гафура Гуляма
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1973

Что должен оствить человек после себя на земле? Что нужно человеку для полноты счастья? Что есть подлинное творчество. Не принимаем ли мы иногда показную деловитость, стремление любыми средствами утвердить себя за истинно творческое отношение к делу, за самоотверженное служение людям?

Эти вопросы в какой-то момент со всей обнаженностью встают перед героями повести "Блуждающие токи", оказавшимися в критических, переломных ситуациях

---

Она вошла, остановилась возле стола и, не говоря ни слова, глядела на Лаврецкого в упор. А он, как провинившийся школьник, комкал в руках полотенце.

— Садитесь, пожалуйста, Елена Михайловна, — Он пододвинул к ней стул. Но она продолжала стоять, так же пристально, с укором глядя на него, и он, не зная, что делать, снял с плеча полотенце, положил на стол, поверх рукописи. Она перевела взгляд на исписанные листы, на логарифмическую линейку, выглядывавшую из-под полотенца, на справочники, разбросанные по столу.

— Ну?! Что с вами прикажете делать?

— Елена Михайловна, поверьте, все в пределах нормы, как мы уговаривались.

Она посмотрела на часы.

— Если вычесть время обеда и завтрака, вы провели сегодня за столом семь с половиной часов, я засекла, я дежурю сегодня по корпусу. Процедуры пропустили, на прогулку не ходили, и это вы называете "в пределах нормы"?!

— Елена Михайловна, милая, вы же мыслящий врач, вы должны понять: где бы я ни был, работа идет вот здесь, в этой чертовой коробке, — он с силой стукнул себя ладонью по лбу, — так уж я устроен. Если я не смогу записывать, мне придется все держать в памяти, а это лишняя нагрузка. Пребывание за столом уменьшает напряжение, идо г, так сказать, на пользу и мне и вам…

Она, как видно, оценила своеобразную логику пациента, усмехнулась печально, покачала головой. Села.

— Садитесь, — сказала она Лаврецкому, и, когда он сел с безмятежной улыбкой на губах, вдруг ошарашила его вопросом:

— Вы жить хотите?

— Жить? Конечно, хочу. Я обязан жить! Я должен довести до конца свою работу.

— Так вот, Игорь Владимирович, слушайте меня внимательно? При такой нагрузке вы протянете недолго.

— Ясно… Спасибо за откровенность.

— Вы меня вынудили. Так вот, если будете соблюдать режим, будете чередовать полный отдых — я подчеркиваю — полный — с умеренной нагрузкой, можете рассчитывать на поблажку. Доведете до конца свою работу, возможно, даже начнете и кончите другую. Но, я повторяю, только соблюдая железный режим: никаких перегрузок, никаких встрясок, ничего подобного! — Она пристукнула по циферблату часов и опять посмотрела в упор на Лаврецкого.

Он сидел, пригнув голову, радужная улыбка погасла.

— Ну что ж, откровенность за откровенность. — Он поднял голову. — Елена Михайловна, говоря языком спортсменов, я вышел на финишную прямую. Я должен сделать последний рывок, чтобы завершить главную работу, дело всей своей жизни… Я знаю, я чувствую: еще немного, еще последнее усилие — и я сведу все воедино. Скажите, могу я сейчас соблюдать режим, садиться ч вставать из-за стола по часам, позволять себе думать отмеренными дозами?!

— Сколько времени вам надо, чтобы поставить точку?

— Может быть, неделя. Может быть, две… Но даю вам слово, после этого я ваш безраздельно, делайте со мной что хотите, только дайте дойти до финиша.

— А если вы упадете возле него? Полшага не дойдете и упадете. Тогда что?

— Ничего. Эти полшага сделают другие. Мои ученики. Зато им останется только полшага.

— А что останется нам, вашим врачам? Экспонат для анатомички? — Она встала. — Ну ладно, сделаем все, чтобы этого не произошло. Завтра в девять зайдите ко мне, осмотрю вас…

Она вышла, притворив за собой дверь, а он еще некоторое время сидел у стола, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам. Потом взял полотенце и пошел вниз, к морю.

Он походил немного по берегу, присел на плоский камень.

Море слегка покачивалось у ног, лениво облизывая прибрежные скалы.

Было очень тихо, ни ветерка, одинокий парусник беспомощно трепыхался вблизи, видимо, никак не мог отойти от берега. В нем — двое: девушка в светло-голубом платье, заслонив глаза ладонью, глядела на своего друга. Рослый, загорелый, атлетически сложенный парень натягивал канаты, упругие мускулы играли под бронзовой кожей. Он весь был — сила и красота. Лаврецкий тоже залюбовался его движениями, но парусник покачивало на месте, ничего нельзя было сделать с таким безветрием.

Видимо, должна смениться погода… К утру налетит шквал, взбудоражит все вокруг, все станет неузнаваемо. А пока — удивительная тишина кругом, багровое солнце медленно скатывается к горизонту, редкие любители, стоя, загорают на берегу, подставляют солнцу бока и спины.

Лаврецкий сбросил одежду, вошел в воду, поплескался немного, вышел, стал прохаживаться по берегу.

Уже стало смеркаться, когда он вернулся в корпус. Проходя через вестибюль, по привычке глянул на столик с почтой и увидел телеграмму на свое имя.

В ней была одна длинная фраза без единой запятой: "Хатаев развернулся полную мощь делает черт знает что если можно приезжайте Женя".

В аэропорт Лаврецкий приехал часам к десяти вечера.

Густая южная ночь затопила все вокруг — море, берег, дальние горы… И только здесь, на клочке земли, где расположился большой южный аэропорт, единственный на весь курортный район, жизнь не затихала ни на минуту: все было залито светом, ревели, взлетая, самолеты, гудели залы, переполненные людьми.

Лаврецкий постоял немного, оглушенный всем этим гулом, ревом, сверканием, огляделся, нашел расписание.

Ближайший самолет в нужном направлении уходил под утро. Лаврецкий занял очередь в кассу, но из разговоров понял, что надежды взять билет мало-в основном все билеты продавались предварительно по санаториям и домам отдыха, надеяться можно было лишь на счастливый случай.

Он постоял еще немного в очереди, дождался, когда заняли за ним, и пошел бродить по аэровокзалу.

Чем-то привлекала его торопливо снующая, пестрая, разноголосая масса людей, бурлящая в этом светящемся стеклянном аквариуме… Чем-то радостно возбуждала она, быть может, неукротимым биением жизни, и в то же время чем-то тревожила — каким-то напоминанием, щемящим своей безвозвратностью… Ну да, вот так же бродил он лет пять назад по новосибирскому ночному аэропорту в Толмачево, вот так же собирался заехать и не заехал в академгородок, к своему старому товарищу, хотел позвонить ему, но в сутолоке забыл, улетел… А через год прочитал в "Правде" некролог..

Здесь, на юге, жил друг его юности, тот, с которым вместе начинали там, в Средней Азии, когда они — молодые выпускники московского энергетического — решили всей группой ехать в отдаленный район, — тогда это так называлось, а сейчас звучит странно. Лаврецкий все время собирался позвонить ему, тем более, что было еще и дело, его близко касающееся, да все откладывал, думал: вот доведу до конца расчеты, сброшу этот груз, тогда уж… И вот приходится уезжать, а так и не повидались..

Лаврецкий вошел в телефонную будку, полистал свою записную книжку.

— Квартира Карелина? Можно Александра Васильевича?

— Я слушаю… — раздался через некоторое время глуховатый с хрипотцой голос. И Лаврецкий улыбнулся, представив себе лицо Саши Карелина, милого застенчивого Саши, умницы, любимца всего курса. — Я слушаю… — повторил голос, и Лаврецкий сказал, вздохнув:

— Саша, это я, Игорь.

В трубке что-то щелкнуло, потом голос быстро и сдавленно переспросил:

— Игорь? Лаврецкий?!

— Да, Саша, это я, Я ведь писал тебе, что буду в ваших краях.

— Игорь! — закричал вдруг Саша. — Ты здесь?! Ты приехал! Ах, какой же ты молодец! Я сейчас же еду за тобой! Ты где? В аэропорту?

— Да, Саша, в аэропорту, но, понимаешь, я уезжаю…

— Как уезжаешь?

— Саша, милый, так получилось. Сидел в санатории, все собирался поехать к тебе, а тут срочно вызвали… Вот я занял очередь за билетом и пошел звонить тебе…

— Когда твой самолет? — опять глухо спросила трубка.

— В пять сорок московского.

— Московского… — ворчливо отозвалась трубка, — сидишь там, за тридевять земель… Раз в сто лет прикатил, и на тебе…

— Так получилось, Саша.

— Ладно. Я сейчас приеду. Жди меня возле кассы.

— Может, не стоит тебе мотаться ночью в такую даль, — виновато сказал Лаврецкий.

— Не морочь голову! — сказал Саша, — Очередь большая?

— Огромная. И билетов, кажется, нет.

— Ладно, — сказал Саша, — будет билет. Хотя вообще-то не надо бы… Ну, жди, я быстро.

Лаврецкий вышел из будки и пошел к кассе. Очередь взволнованно гудела, говорили, что все билеты проданы, что на утренний рейс рассчитывать нечего, что надо запастись терпением до середины завтрашнего дня или лететь через Москву…

И тут Лаврецкому показалось, что он услышал свою фамилию. Он оглянулся, прислушался.

"Товарищ Лаврецкий Игорь Владимирович, — услышал он явственно из репродуктора, — зайдите к дежурному по вокзалу".

Удивляясь и недоумевая, Лаврецкий вошел в комнату дежурного, назвал себя.

— Нам только что звонил Александр Васильевич Карелин, он сказал, что вам необходимо вылететь по срочному вызову- Дежурный, пожилой человек в серой фуражке гражданского флота, протянул Лаврецкому голубоватый квадратик.