Вильям Александров - Блуждающие токи

• Название: Блуждающие токи
• Автор: Вильям Александров
• Издательство: Издательство литературы и искусства им.Гафура Гуляма
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1973

Что должен оствить человек после себя на земле? Что нужно человеку для полноты счастья? Что есть подлинное творчество. Не принимаем ли мы иногда показную деловитость, стремление любыми средствами утвердить себя за истинно творческое отношение к делу, за самоотверженное служение людям?

Эти вопросы в какой-то момент со всей обнаженностью встают перед героями повести "Блуждающие токи", оказавшимися в критических, переломных ситуациях

---

— А я бы теперь еще подумал — брать вас к себе или нет. Скорей всего не взял бы!

В перепалку вмешался инструктор горкома. Он сказал, что городской комитет партии придает большое значение начинанию, родившемуся в отделе защиты. Тот факт, что ученые сами пошли на производство, можно только приветствовать, и партийные органы всемерно поддерживают эту инициативу. В то же время необходимо обратить внимание на то, о чем говорил товарищ Далимов. Любой самый хороший почин можно загубить, если увлечься им без меры, превратить его в самоцель. Мы все делаем одно общее дело, и все наши усилия должны быть направлены только на пользу дела.

— Я надеюсь, — сказал он, — что товарищи, которые занимаются защитой по разным линиям — научной, практической, а также эксплуатационники, разумно скоординируют свои действия, договорятся между собой — кому чем следует заниматься.

Продолжение происходило уже в отделе. Мы вернулись к себе, и Ким вдруг сказал:

— А ведь он прав, Далимов. Мне надоело подключать провода, это они сделают гораздо лучше.

— Конечно, лучше, — согласился Хатаев. — Но мы им этот лакомый кусочек не отдадим. Сами будем и паять, и таскать трансформаторы, и бетон долбать, если понадобится, но зато выжмем все, что можно, из данного факта. Слыхал — ученые пошли на производство! Вот что важно!

— Что же мы выжмем, как ты выражаешься?

— Все! — Он обвел руками помещение. — Все, что нам надо. Штаты, средства, оборудование! Все! Разве игра не стоит свеч?

— Игра должна быть честной, Федор Михайлович, — тихо сказал Гурьев, — а мы сейчас, по-моему, передергиваем карты.

— Как? Как вы сказали? — Он насторожился.

— Да бросьте вы! — вскочил Жора. — Правки! Тыщу раз прав! Система! Система! Бились мы об эту вашу универсальную систему пять лет — много выбили? А он дал результат. Какой-никакой, а результат. И вот, пожалуйста! Все наши дела пошли зеленой улицей — слепые вы, что ли?!

— Погоди, погоди, не горячись, — стал успокаивать его Федор. Потом он обернулся к Гурьеву. — Я все-таки хотел бы знать, что вы имели в виду, когда сказали о передернутых картах?

— Сам прекрасно знаешь… — Ким сказал это негромко, но Федор вскинулся, будто его хлестнули.

— Ничего я не знаю, говори все!

— Твою установку еще испытывать надо, испытывать? А мы суем ее, куда только можно, шум подняли… Какой эффект она дает, ты знаешь? Не знаешь! И я не знаю. Может, обратный!

— Доказательства?!

— У меня их нет. И у тебя нет. Это время покажет, время!

— Правильно, время! А я и не отрицаю! — Он обвел нас своим лучистым взглядом, и я почувствовала, что у него уже наготове обезоруживающий довод. Я всегда поражалась его умению мгновенно выдвигать контрдоводы. Ты еще не успел досказать свою мысль, а он уже подхватил ее, вывернул, нашел уязвимое место и тут же ударил по нему. — За это время мы ее и проверим, а если что не так, переделаем. Зато представляете, сколько мы выиграем! И сколько проиграем, если сейчас начнем сомневаться вслух!

Все умолкли, видимо, переваривая, что он сказал, а он продолжал, вдохновляясь все больше:

— Неужели вы не понимаете, как это сейчас нужно, как это необходимо сейчас?! Я уверен, Лаврецкий вернется, он всем нам спасибо скажет, ведь такой воз мы с места сдвинули, а дальше само пойдет, вот увидите, только нельзя останавливаться, оглядываться, нужно идти сейчас вперед, только вперед, в гору, и мы выйдем на вершину, вот увидите, поверьте мне! Я ручаюсь за это!

Он говорил с такой убежденностью, с такой искренней дрожью в голосе, что мне даже показалось — в глазах у него блеснули слезы.

А может, не показалось? Может, так оно и было?

И все-таки мы решили идти к директору. Мы — это я и Гурьев. Ким как-то остыл после того разговора, Федор, видимо, поколебал его сомнения, он вообще легко поддавался Катаеву. О Жоре говорить нечего, тот вообще без ума от Федора. Да что Жора, даже Гурьев и тот, я видела, пытался найти какое-то оправдание действиям Хатаева.

Когда мы с ним разговаривали на следующий день, думали, что делать, он сидел мрачный, набычив свою лысую голову, потом вдруг сказал:

— А может быть, мы действительно чего-то не понимаем, может, действительно так надо сейчас, ведь не стал бы он просто так, для рекламы… Может, лабораторию хотели закрыть, ведь были такие разговоры…

"Боже мой, — подумала я тогда, — и он ищет Федору оправдание!"

И еще я подумала тогда — не в этом ли сила таких, как Федор. Его фанатическая убежденность заставляет людей сомневаться в очевидных вещах: если человек так убежден, если он так самоотверженно, так самозабвенно добивается чего-то, может быть, и вправду что-то есть, думают люди и начинают сомневаться в самих себе. Я поймала себя на том же…

И все-таки я уговорила Гурьева. Он долго не решался, считал, что надо еще раз попытаться поговорить с Федором, прежде чем идти к директору, но я убедила его, доказала, что это ни к чему не приведет, вернее приведет к тому, что он просто опередит нас, как обычно. Гурьев согласился.

В приемной сидели человек десять из разных отделов, но как только секретарша доложила, директор тут же нас принял. Мы еще не успели осознать причину такого внимания, как он вышел из-за своего стола нам на встречу.

— Хатаевцам привет! — Он поднял обе руки и улыбнулся. — Только закончил разговаривать о вашем почине с отделом промышленности, только подумал: надо и другими делами заняться, не один же Катаев в институте, а они уже тут как тут! Ну, ничего, молодцы, так и надо! Чем могу служить?

Он усадил нас за маленький столик, сам сел напротив,

— Мы решили с вами посоветоваться… — сказал Гурьев, — поделиться своими сомнениями…

— Я весь внимание.

Но Гурьев медлил, он, видимо, никак не мог начать…

— Я вам помогу, — сказал директор, — вас, видимо, смущает то, что все это происходит в отсутствие Лаврецкого?

— Нас смущает то, что вообще происходит! — выпалила я

Директор поднял брови.

— Да, — вздохнул Гурьев. — Слишком много шума, разговоров, рекламы… И слишком мало научной обоснованности…

— У вас есть сомнения в эффективности схемы, предложенной Хатаевым?

— Ее надо проверять. Испытывать в разных условиях. Только после этого можно сказать что-то определенное. А весь этот бум создает иллюзию, будто она решает проблему в целом. Она ее вообще не решает, она лишь может сигнализировать, предупредить, и это надо еще проверить на практике.

— Но ведь вы этим, кажется, занимаетесь?

— Там, где есть рекламный ажиотаж, не может быть объективного анализа.

— Да… Я понимаю… Понимаю ваши сомнения… Но видите ли, какое дело… — Он пошевелил пальцами, будто прощупывал невидимую ткань, — внимание, которое привлек Федор Михайлович к нашему институту, оказалось весьма, я бы сказал, кстати… Вы видите, как нам всюду идут сейчас навстречу… Кроме того, ученые пошли в цеха, они работают в тесном контакте с производственниками, — все это приобрело такое звучание, что… Словом, это сейчас воспринимается как некий почин, если хотите, а это, сами понимаете, выходит за рамки чисто научной проблемы… Это уже факт общественного значения, не так ли?

— Вероятно,

— Ну вот… Поэтому я думаю так… То, что вы зашли ко мне, поделились,

— это хорошо, правильно. Мы ко всему этому делу присмотримся внимательно, поправим, где надо. Да и Лаврецкий, насколько мне известно, возвращается вскоре… Но если мы остановим сейчас то, что так широко начато, и… — он, видимо, хотел сказать "разрекламировано", однако передумал, — и популяризировано, вы представляете, что это будет означать не только для вас, но и для всего института? Будет скандал, после которого… — Он замолк и весьма выразительно посмотрел на Гурьева. — В общем, я думаю, не требуется уточнять! Значит, выход один — продолжать начатое и — исправлять на ходу! И вас, как старшего, я попрошу следить за этим…

Гурьев хотел что-то сказать, но не успел. Директор встал, пожал нам руки.

— Договорились? Ну вот. Желаю успеха.

18

Лаврецкий получил телеграмму в конце дня. Шел второй месяц его пребывания в приморском санатории Академии наук. Весь день он провел как обычно, за письменным столом в своей комнате, выходил ненадолго — на завтрак и на обед и тут же возвращался к себе. Он должен был пойти еще на две лечебные процедуры, но не пошел, решил сэкономить время, — а главное, боялся потерять нить в своих размышлениях.

Лишь под вечер, где-то около семи, он встал, кинул через плечо полотенце и уже собрался идти вниз, к морю, когда в дверь постучали, и вошла маленькая, сухонькая седая женщина в белом халате.

Целый день он избегал, как только мог, встречи с этой женщиной, а тут попался.

Она вошла, остановилась возле стола и, не говоря ни слова, глядела на Лаврецкого в упор. А он, как провинившийся школьник, комкал в руках полотенце.