Валентин Рыбин - Море согласия

• Название: Море согласия
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Историческая проза

Творчеству писателя Валентина Рыбина — автора поэтических сборников «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести о пограничниках «Тайна лысого камня», — присуща приверженность к историческим темам.

История зарождения великой дружбы русского и туркменского народов с особой силой волнует писателя. Изучению ее В. Рыбин отдал немало творческих сил и энергии. Роман «Море согласия» — плод напряженного труда писателя. Он повествует о первых шагах сближения русских и туркмен, о тех драматических событиях, которые разыгрались у берегов Каспия полтора столетия назад.

---

Только теперь он понял, как зависим от русских, как далеко зашел в своих связях с ними. Выходило так: Кият, чтобы не пропасть самому и не дать погибнуть сыну, должен был выручить Муравьева. Любым способом, только не ссорой с Джадукяром, иначе успеха не будет. И Кият беспрестанно думал.

В кочевье Махтум-Кули-хана приехали после полудня. Джигиты Джадукяра обедали на задворках за кибитками. Сидели на кошмах. Кони были привязаны к деревьям, к плетням аилов. Кият предусмотрительно велел своей дружине расположиться подальше от хивинцев.

Конский топот и людские голоса заставили выйти из кибитки Джадукяра. Он пил чай с отцом Махтум-Кули-хана. Увидев своих старых друзей, Джадукяр обрадованно всплеснул руками:

— Хов, Кият-ага! Хов, Махтум-Кули! Да ниспошлет аллах...

На Джадукяре был позолоченный шлем с султаном, с плеч небрежно свисала черная накидка, под которой угадывались воинские доспехи. Обличием Джадукяр не походил на других: лицо оливковое, черная курчавая борода, губы толстые, как у чистокровного араба... Это был тот самый Султан-хан Джадукяр — последний предводитель объединенного войска туркмен в их кровопролитной минувшей войне с персиянами. После поражения под Астраба дом он, оставшись без войска, подался в Хиву и принят был Мухаммед-Рахим-ханом. Ныне он приехал сюда выполнить волю своего повелителя ...

Начались приветствия. Затем все вместе вошли в кибитку и сели за сачак. Старик-отец распорядился, чтобы побыстрее несли чай и жаркое. Долго вспоминали былые дни: сражения и походы. Наконец, Джадукяр добрался до главного: вспомнил, как ездил Кият на Кавказ к генералу Ртищеву и как вернулся ни с чем и проклял урусов. Тут же с усмеш кой сказал:

— В Хиве ходят слухи, будто Кият-ага снаряжал урусов к Мухаммед-Рахиму. Но я не верю такому... Не может

Кият служить урусам, после того, как они обманули иому-дов, не такой он человек...

— Я помог им, — твердо отозвался Кият. — С добрыми делами отправился посол. Торговлю на нашем берегу завести урусы хотят...

— Значит, ты опять вошел в дружбу с неверными, — печально произнес Джадукяр. — Плохо кончишь, Кият-ага. Будь это не ты, а кто-то другой, менее заслуженный и уважаемый человек, мне пришлось бы говорить с тобой по-иному. Каждый, кто указывает дорогу в священное ханство неверному, достоин смерти...

Зрачки Кията вспыхнули красным огнем. Подобного оскорбления он никогда не слышал. Будь в другом положении, не вынес бы такого. Но сейчас нашел в себе силы подавить гнев. Сказал хладнокровно:

— Смерти не боюсь, Султан-хан. Она всегда со мной в соседстве черными крыльями машет. С тех пор, как распалось наше войско, нет ни одного спокойного дня в атрекских кочевьях. Прошлым летом чудом от хивинцев отбились: жен и детей в море, в киржимах спрятали, не дали врагам на поругание. А другие кочевья в крови потонули. Вода по Атре-ку красная текла. Ты-то, Султан-Хан, не знаю, был ли с хивинцами, но кровожадный шакал шейх Кутбэддин-ходжа весь Сумбар и Атрек разорил...

— Не бери грех на свою голову — не думай плохо обо мне, Кият, — внушительно вымолвил Джадукяр. — Ни одного туркмена не ударил я саблей по голове, ни одному не причинил несчастья...

— Ходит слух, что Аркач по твоей воле в услужение Мухаммед-Рахим-хану пошел. Так ли это?

— Так-то оно так, но не силой взяты текинцы, а словом добрым, ласковым. И к тебе, Кият-ага, приехал я не карать, а сказать, как другу: брось урусов!

Кият опустил голову, насупился.

— Почему же ты, Султан-хан, если другом нашим себя считаешь, прошлым летом сюда не пришел, не отвратил смерть от иомудских кочевий?

— Я не могу отвратить меч Кути-паши, но я и не поехал с ним на Сумбар и Атрек! — гордо выговорил Джадукяр.

— Истинные друзья так не поступают, — продолжал, не слыша отговорки, Кият. — Разве теперь оправдаешься перед теми, чьи кости гниют по берегам Сумбара, Атрека, вдоль всей дороги от Балхан до Хивы? Разве оправдаешься перед отцами и матерями погибших?

— Время залечит раны, — смиренно вымолвил Джадукяр. — Поднимай свои кочевья и переселяйся в Хиву. Будешь у хана на правах советника, а может тысячу воинов даст... Сам сыт будешь и народ накормишь...

Кият гневно, с презрением оглядел Джадукяра. То, что сейчас предлагал он, не укладывалось в голове у Кията.

— Эй, хан, не оскверняй своими словами кибитку достойных людей! Махтум-Кули-хан и отец его никогда не предавали свой народ. Да и я шестой десяток живу на свете и ничем не запятнал себя перед людьми...

— Так ли, Кият-ага? — хохотнул Джадукяр. — Разве не богохульство, не предательство веры то, что ты с урусами дружбу завел?

— Дружбу завел, но веру не предал, — достойно ответил Кият. — Я был и останусь мусульманином. И я никогда не отдам мой народ в рабство. Я ищу защиты у ак-паши, чтобы сплотить туркмен побережья, в государство одно всех свести. Если добьюсь своего, то ни Хива-хан, ни Фетх-Али-шах устрашить меня не смогут. Мы — люди вольные, Султан-хан. Родились вольными, вольными и умрем.

Наступило тяжкое, неловкое молчание. Джадукяр понимал, что Кият не свернет с намеченного: давно он уже на русских смотрит, опору в них видит. А Кият думал: «Только бы Муравьева живым оставили! А как заведут урусы иа нашем берегу фактории, гарнизоны воинские, тогда хивинцы дорогу сюда забудут...»

— Значит, у русских покровительства ищешь?— угрюмо выдавил Джадукяр. — Ну, что ж, делай по-своему, только помни: если русские встанут одной ногой на наш берег, то и другую поставят. А потом и дальше пойдут. Они сильны. Они всех заставят встать на колени: и нас, и жен наших, и детей. Пока не поздно, уйди от них, Кият-ага. Знаю, что сын твой старший в аманатах, и то, что грамоту ак-паше направили. Но еще не поздно уйти от урусов. Мухаммед-Рахим-хану скажу: «Войско за послом не идет, а дорогу в Хиву указал один старый человек... По недоразумению...» Жив останется твой посол, отпустит его хан. Если же не сделаешь, как я скажу — казнят уруса, а там и до тебя очередь дойдет...

Кият сидел не поднимая головы, чтобы не показать злых глаз Джадукяру. Султан-хан подумал: Кият склонил повинную голову, согласие дает. Продолжал пылко:

— Есть выход, Кият-ага... Не будут иомуды зависимы ни от кого. Я сам приведу воинов хана и побью каджа-ров на Гургене. Прогоню их в леса мазандеранские, чтобы их ноги на иомудской земле не было...

— Когда приедешь с войском, Султан-хан?— спросил, приподняв голову, Кият. В глазах у него светилось лукавство.

— Жди весной, яшули... Весной по первой травке тысячи воинов придут на Гурген...

Кият в знак согласия и покорности склонил голову...

К вечеру Султан-хан Джадукяр покинул кочевье. Как только его всадники скрылись из виду, Кият-ага тоже стал собираться в дорогу. Махтум-Кули-хан за все время бесе-ды не вступавший в разговор, как и другие ханы, сказал угрюмо:

— Выходит, Кият-ага, зря на маслахат собирались? Зря письмо писали ак-паше?

Кият насмешливо посмотрел на молодого хана, положил тяжелую костлявую руку на плечо:

— Всё будет так, как есть, Махтум-Кули. Подождем возвращения уруса...

Вскоре атрекские ханы сели на коней и поскакали обратно, в Гасан-Кули.

ДЫХАНИЕ ОСЕНИ

Не угроз Джадукяра испугался Кият, не карающего меча персов, когда вдруг погрузив кибитки и скарб на верб людов, а людей и лошадей на киржимы, двинулся к Челе-кену. И не хныканье молодой жены Тувак, не тоска по ее родным местам заставили Кията переселиться на остров. Недоброжелатели — а их было у Кията немало — злорадно посмеивались ему вслед: бежишь, мол, старый верблюд, смерти перепугался, под подол третьей жены прячешься.

Не слушал Кият людей. Слишком далеки они были от истины. Кият спокойно, с завидной последовательностью, осуществлял намеченное. По его расчетам Муравьев должен был возвратиться из Хивы в ноябре; если хан не задавит его, если Джадукяр не науськает хана на расправу. До возвращения русского посла было еще много времени, и хан решил — переселиться на Челекен, обжить новое место, познакомиться с людьми острова, затем отправить Тувак в кибитку, ее отца — на кайтарму— и ехать на Красную косу, встречать Муравьева.

Все свершалось именно так, как того хотел Кият. В Гасан-Кули он оставил старшую жену с сыном Казыром и множество родственников. Полномочия старшины передал Гусейн-хану. Махтум-Кули-хана с дружиной оставил. Обговорил все дела с ними. Наказал: если будут донимать персы или хивинцы, пусть снимают юрты и едут на Челекен. Кият всех примет и разместит. Но еще лучше, если сумеют постоять за себя, за людей своих: устье Атрека всем покидать нельзя — благодатная эта река издавна кормит и поит иомудов. Пусть же навсегда здесь останутся хозяевами иомуды.

Восемь киржимов Кията поплыли на север к Балханско-му заливу. Больше пятисот верблюдов и несколько отар овен, подгоняемые чабанами, двинулись вдоль каспийского берега. Желтая пыль клубилась над пустыней и морем. Реяли в пожелтевшем небе стервятники в ожидании добычи. Коршуны снижались и камнем падали вниз. Это значило — где-то отбилась овца от отары, издыхает, не в силах дальше передвигаться. Или после ночного разбоя волки оставили потроха овец.