Валентин Рыбин - Море согласия

• Название: Море согласия
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Историческая проза

Творчеству писателя Валентина Рыбина — автора поэтических сборников «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести о пограничниках «Тайна лысого камня», — присуща приверженность к историческим темам.

История зарождения великой дружбы русского и туркменского народов с особой силой волнует писателя. Изучению ее В. Рыбин отдал немало творческих сил и энергии. Роман «Море согласия» — плод напряженного труда писателя. Он повествует о первых шагах сближения русских и туркмен, о тех драматических событиях, которые разыгрались у берегов Каспия полтора столетия назад.

---

— Ох, Кеймир-джан, как бы эта Кейик не наслала на нашу голову беду. Власть у нее, сынок. Нажалуется Кият-хану.

— Ничего, эдже! Пусть у них власть. Но кто им дал право покупать чужие души?

О случае с покупкой евнуха стало известно во всех кочевьях острова. Батраки откровенно посмеивались над старой ханшей и хвалили Черного Джейрана. Булат-хан,

Мулла-Каиб и другие старейшины зло переговаривались: что и говорить, смелыми стали бедняки, дело до рук дошло. Ну, ничего, приедет Кият — во всем разберется.

Кеймир раньше всех других забыл о происшествии на его подворье. С евнухом теперь они были самые близкие друзья. Делил с ним все пополам. Кеймир даже отдал ему единственное теплое, шерстяное одеяло. За евнуха пальван не боялся. Больше беспокоило поведение Лейлы, С того дня, как увидела она Мир-Садыка, страх поселился в ней. По вечерам, едва начинало темнеть, она брала на руки сына и скрывалась в кибитке. Бостан-эдже пекла в тамдыре чуреки, кипятила чай на очаге, а Лейла боялась выйти, чтобы помочь ей. Сначала Бостан-эдже смеялась над странностью Лейлы, потом пообижалась немного, а теперь заговорила о табибе: не полечить ли невестку? Страшный дэв поселился в ее теле, мутит, пугает. Ночами ми Лейла, прижимаясь к Кеймиру, упрашивала} — Уедем отсюда. Мне страшно... Слышишь вой? Кеймир прислушивался к ночи, но ничего постороннего не улавливал его слух. Гудел ветер, шумело море, ревели ослы — все было обычным. — Ханым, почему ты трусишь? — смеялся он с тревогой. — Когда я здесь, разве кто-нибудь посмеет тебя тронуть?

— Они вернутся за мной, — шептала она. — Отец, Мир-Садык, Мерген...

Пальван, как мог, успокаивал жену. Поздно ночью она, наконец, засыпала. Днем была весела и подвижна, будто ночью не пугали ее никакие страхи. Но наступал вечер — и все повторялось.

Незаметно надвинулась осень. Засвистели в туйнуке (Туйнук — верхнее отверстие (дымоход) в кибитке) ветры. Летом на соленом озере не было работ — жара мешала. Теперь наступили холода. Тоже помеха. Батраки разбрелись по острову, рубили тамариск на топливо.

Забеспокоился о заготовке соли Мулла-Каиб. Перед отъездом Кият-хан наказал ему нарубить ее побольше: торги намечаются. Но мулла был человеком умеренным и любил умеренность в других. Он не принуждал челекенцев к каждодневному труду. По его соображениям, человек должен был жить, как ему указано всевышним. «Всякий поступок — говорил мулла, — идет от аллаха. Налетел ли голод или пронеслась буря — все во власти милосердного. И если даже ты споткнешься на ровном месте или заболит у тебя живот — обратись к всевышнему. Аллах создал людей — он о них и позаботится: накормит и напоит». Вот почему Мулла-Каиб равнодушно взирал на батраков-солеломщиков, если они сидели на краю озера и ничего не делали.

Теперь же все чаще и чаще он разъезжал по острову, напоминал, чтобы все шли на ломку соли. Скоро приедет Кият, и тогда ленивому несдобровать. Некоторые брали молотки, клинья, но шли неохотно. Другие посмеивались над муллой и занимались всяк своим делом. А когда он взывал к совести, находились и такие, которые вспоминали старое: что толку, что нарубим соли — все равно ничего не получишь. Людям помнилась стычка с Булат-ханом.

В один из дней Мулла-Каиб подъехал на своем жеребце к кибитке Кеймира.

— Хов, пальван! — позвал он, не слезая с коня, и когда Кеймир вышел, сказал ему: — Давай иди на рубку соли. Пойдешь ты — все за тобой пойдут. Кият скоро вернется, как бы чего не вышло.

— Ты что же думаешь, я Кияту соль буду рубить! — усмехнулся пальван. — У меня свой киржим, и сила своя есть. Обойдусь без него.

Мулла-Каиб уехал ни с чем. Кеймир постоял, подумал и решил, что, действительно, скоро приплывут русские купцы, можно заработать на зиму. К вечеру вдвоем с Черным Джейраном они впрягли в арбу верблюда и поехали на соляное озеро.

Человек двадцать возились — вырубали куски соли. Звон железа стоял над котловиной. Пальван с евнухом тотчас приступили к работе. К полуночи отвезли на берег арбу, в утром — вновь на озеро. Трудное занятие. Соляная пыль носится над озером, попадает в глаза, душит горько-соленый кашель, так и хочется выскочить на берег, бросить все и уйти прочь от этого гиблого места. Но где было видано, чтобы борьба за существование проходила легко: без пота и крови! И батраки работали: задыхаясь, кашляя и утирая рукавами слезы.

Купцы приехали после первого осеннего дождя. Две расшивы остановились в полуфарсахе от острова. Кеймир и Черный Джейран тотчас принялись грузить соль в киржим, чтобы отвезти ее русским. Дело спорилось. На помощь пришел Курбан, потом начали помогать мать пальвана и Лейла. Соседи подоспели. Часа через два Кеймир вывел свой парусник на глубину, и, обогнув остров с юга, приблизился к расшивам. На одной из них было четко выведено «Св. Михаил». Возле нее и остановился киржим пальвана.

— Эй, урус-ханы! — позвал Кеймир, увидев у борта русских рыбаков. Они копошились возле баркаса, видимо, хотели спустить его на воду и плыть за солью. Один из русских в тельняшке, с рыжей бородой, разогнулся.

— Чего тебе, джигит! Соль привез? Хорошо, хорошо... Сейчас возьмем!

Кеймир усмехнулся тому, как просто все получается, и посмотрел на берег. Там возле соляных куч толпились батраки и разъезжал на коне Мулла-Каиб. А левее были видны целые горы Киятовой соли. Там тоже виднелись люди. Наверное, Кейик-эдже ждала: вот сейчас к ней приплывут у русы.

Пока Кеймир подмаргивал евнуху: вот, мол, сейчас сдадим свой товар, и поглядывал на берег, из каюты вышел русский купец, нагнулся над бортом и спросил по-туркменски:

— Ярлык есть на продажу?

— Какой ярлык, батька? — не понял Кеймир.

— Какой, какой, — передразнил купец. — Плыви к своему хану, он скажет — какой. Без ярлыка соль взять не могу, — и отвернувшись, он скомандовал морякам: — Скидывай, братва, баркас! Да поживей! Время — деньги!

Кеймир еще раз обратился с той же просьбой к купцу: купи соль. Но тот не стал слушать его, выругался. Пальван тоже выругался по-своему и повел судно к берегу.

Увидев, что пальван не продал урусам и щепотки соли, Мулла-Каиб разразился хохотом. Засмеялись и другие баи. А Булат-хан прищурился, выговорил злобно:

— Нет, пальван, фирман Кията один на всех. Придется отдать тебе третью часть в казну.

— Давай, пальван, расплачивайся: бросай в общую кучу соль. Я тебе ярлык дам, — перестав смеяться, ска-вал Мулла-Каиб и вытащил из кушака печатку с бумагами.

Кеймир побелел от ярости. Его грабили среди бела дня свои же земляки, и он не мог ничего поделать. Но нет, они не получат никакой пошлины! Кеймир вскочил в киржим и направил его вдоль берега к своим кибиткам.

Два дня стояли русские расшивы у Челена, загружаясь солью, и все это время пальван обдумывал, как ему быть, но не находил выхода. Не выдержал, попросил Курбана, чтобы отвез соль Мулле-Каибу, сдал треть, взял ярлык и отправился на расшиву. Сам торговать не поехал — не позволяла гордость.

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА

Кият-хан возвратился из Астрахани с купцом Герасимовым. В шубах с собольими воротниками, в шапках-боярках ступили они на челекенскую землю. Кият нарочно распахнулся, чтобы был виден всем орден Владимира, пожалованный ему русским государем. И без того уважали и боялись своего нового старшину островитяне, но при виде награды вовсе склонили головы. Затрепетали не только беднота, но и достопочтенные ханы. Появилась у него величественная осанка и чопорно-вежливое обращение. Он снисходительно улыбнулся всем и небрежно начал представлять купцу влиятельных людей острова.

До вечера Кият угощал гостей и приближенных. Обговорили все дела за сачаком. Прикинули, сколько купеческих судов прибудет по весне. А когда Кият спросил, много ли заготовлено соли, Мулла-Каиб голову в плечи вобрал:

— Кият-ага, посуди сам... разве заставишь этих лентяев трудиться? Если у них на сегодняшний день есть чурек, то о завтрашнем дне они не думают.

Кият помрачнел. От ругани, однако, воздержался — хватило терпения. Спросил с насмешкой:

— Неужто сопротивлялись?

— Было такое, Кият-ага. Вот Кеймир опять. Хотел без пошлины соль продать.

— Я так и думал, что этот негодник что-нибудь выкинет, — сердито отозвался Кият и выразительно посмотрел на Таган-Нияза.

Уже в потемках Кият проводил ханов, разместил купца с сыном в белой юрте и вернулся к себе. У кибитки его с нетерпением поджидали Мама-карры и Тувак, Хан, не стыдясь старухи, огладил тугие покатые плечи жены, пытливо заглянул ей в глаза. Тувак не выдержала его взгляда, отвела глаза в сторону. Секунду-другую длился безмолвный поединок, не было произнесено ни слова, но сказано столько, что в беседе на это ушел бы вечер.

«Как жила без меня? — спросили глаза Кията. — Не было ли ссор с Кейик-эдже? Не вертелся ли возле порядка Кеймир? Не уходила ли самовольно, без Мама-карры к отцу? Не приходил ли кто из посторонних? Не заговаривала ли с кем из мужчин? Я думал, ты уже шьешь нашему будущему ребенку рубашки, но в руках твоих нет ни иглы, ни шитья! Разве все еще не зачала?»