Валентин Рыбин - Море согласия

• Название: Море согласия
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Историческая проза

Творчеству писателя Валентина Рыбина — автора поэтических сборников «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести о пограничниках «Тайна лысого камня», — присуща приверженность к историческим темам.

История зарождения великой дружбы русского и туркменского народов с особой силой волнует писателя. Изучению ее В. Рыбин отдал немало творческих сил и энергии. Роман «Море согласия» — плод напряженного труда писателя. Он повествует о первых шагах сближения русских и туркмен, о тех драматических событиях, которые разыгрались у берегов Каспия полтора столетия назад.

---

— А что же туркмены?

— Ай, разве поймешь... Одни — на Хиву, другие — на Бухару, а все больше каждый о себе думает.

— Поневоле вспомнишь наших мудрецов, — после непродолжительного молчания сказал Махтум-Кули-хан. — И Фраги, и Сейиди, и все другие наши великие поэты постоянно говорили о разобщенности племен и призывали к объединению. Да что там. Даже русский полковник Муравьев и тот заметил нашу слабость. Вместе, говорит, вы большая сила, но порознь — каждый из вас слаб.

Когда купцы стали не спеша собираться в обратный путь, Махтум-Кули-хан позвал всех на той. Между кибиток, словно снег, забелели кошмы. Иигиты и торговцы усаживались кружками. Им стелили сачаки, ставили чаши с шурпой и жареным мясом, несли верблюжий чал, кипятили и подавали в фарфоровых чайниках чай. Напротив хана устраивался с дутаром бахши. Махтум-Кули-хан приглашал гостей, чтобы подсаживались поближе. Алты-хан, Сапар-ага, Дурды-сердар, Кеймир сели рядом с ним. И он, когда люди немножко освоились, велел бахши петь.

Может быть, хан предупредил бахши, чтобы пел о согласии и дружбе, а может, бахши и сам понял, какие песни сейчас нужны. Зазвучала знакомая с детства мелодия, и над степью понеслась песня Фраги:

Воздвиг туркмен твердыню и создал волю. Никакой враг не сможет взять эту крепость, Стоят войска туркмен — сто тысяч копий. Мечи у них подобны мечу зюльфикару.

Идут в один поход иомуд, теке, языр и гоклен.
Надменный враг бежит, ему не устоять.
Объединившийся народ осенен щитом победы.
Нет помыслов черных, только правда и братство!

И у хозяев, и у гостей сердца переполнялись гордостью. В глазах — преданность и восхищение, будто никогда не было распрей у племен, никто не ссорился и не обижался на другого.

В перерывах между песнями бахши Махтум-Кули-хан, продолжая развивать мысли о союзе туркменских племен, сказал уверенно:

— Если осенит нас аллах своей милостью и если урусы окажут покровительство, Кият-ага сумеет всех примирить. Единое государство туркмен думает сделать наш хан.

Гости соглашались, однако мало верили в успех Кият-хана: слишком много было препятствий. И первое — текинцам надо было выйти из подчинения Хивы, а племенам Лебаба — освободиться от ига бухарского эмира.

Потом заспорили о государстве, стали выяснять, каким оно должно быть. Махтум-Кули-хан заговорил о законах и пошлинах, Алты-хан тут же начал возражать:

— Нет, дорогой хан, хоть убей меня, но я не могу понять — к чему пошлины! То, что Кият-ага решил объединить все туркменские племена — это я понимаю. Это правильно. Но зачем с них брать пошлины?

— Наука о пошлинах — сложная, Алты-хан, — с некоторой напыщенностью отозвался Махтум-Кули-хан. — Государство без пошлин существовать не может.

— Почему не может? — не утерпев, спросил Кеймир.

— Потому что все должны одному подчиняться; только тогда будет согласие между всеми.

— А пошлины при чем?

— Вах, люди! — хлопнул себя по лбу хан. — Деньги казне нужны. Много всякого надо купить. Хлеб надо? — Надо! Сукно, бумазею надо? — Надо! Оружие надо? — Надо!

— Но разве все это каждый купить себе не может?— опять спросил Алты-хан.

— Каждый себе покупать, каждый себе торговать, каждый за себя воевать — какое же это государство будет? — опять принялся объяснять Махтум-Кули-хан. — Поверьте мне, если третью часть дохода от проданных товаров вы отдадите в общую казну, вам же лучше будет, Кият-ага говорит — это государственная политика. С него ведь урусы пошлины берут. Они — с него, он — с нас. Это и есть политика. И не Кият эти пошлины придумал. А если ты, Алты-хан, или ты, Кеймир, захотите продать чего-нибудь урусам, то без Киятова ярлыка они не возьмут у вас ничего: ни соль, ни нефть, ни ковры. Такой уговор у нас с русскими купцами.

— Русские не возьмут, персы возьмут, — спокойно возразил Алты-хан.

Махтум-Кули и на это припас ответ. Сказал, усмехнувшись:

— Персам сюда теперь дорога закрыта. Ярмол-паша приказал у острова Ашир-ада держать корабли. А в Астрабад поедешь после мисрианской стычки — назад не вернешься.

Кеймир рассудил:

— Значит, Кият-ага решил за счет батрацкого пота богатеть?

— Пальван, зачем плакать раньше времени? — пристыдил Кеймира хан. — У тебя свой киржим. Тебе горевать не придется. — Подумав, Махтум-Кули добавил: — . И вам, — он посмотрел на текинцев и гоклена, — бояться не надо. Если признаете Кията — друзьями его будете. А друзей Кият-хан ценит.

Гости задумались, и Махтум-Кули-хан сказал музыканту:

— Эй, бахши, разговорам конца нет. Начинай-ка новый дестан.

Бахши взял в руки дутар, уселся поудобнее и ударил по струнам. Звонкий его голос полетел над тельпеками.

Челекенцы отправились в обратный путь, когда закончился той. Возвращались все целыми и невредимыми, везли с собой пленников. Веселье продолжалось и в море: пели, рассказывали всякие небылицы и хвастались проявленным в бою геройством,

Кеймир в пути подсаживался к связанному Мир-Садыку, заводил разговор о ЛеЙле. Перс рассказывал обо всем, что интересовало пальвана, но отвечал на все подавленным голосом: знал — быть ему в плену до самой осени. Раньше этого времени паломники из Мешхеда не вернутся. Лейлу не украдешь. Махтум-Кули до пиршества, устроенного в честь победы, отправил одного персиянина в Астрабад с письменным условием о возврате пленных каджаров. За каждого из тридцати двух захваченных в сражении была назначена цена. Сарбазы из неимущих ценились значительно дешевле именитых. А за Мир-Садыка вообще выкуп не требовали. Имя его не было указано в списке. Посредник меновой сделки должен был подготовить людей Мир-Садыка, чтобы они похитили Лейлу и привезли ее на Челекен.

В дороге пальван разузнал об участи двух своих друзей, пропавших в Астрабаде. Смельчака убили, а Меджид, оказывается, жив! Работает на рисовых полях, кормит шелковичных червей, делает все, что заставят.

— Меджида тоже отпустишь! — сказал пальван.

Мир-Садык согласно мотнул головой и пояснил, что Меджида вернуть легче всего, только как это сделать? Через кого? И пальван призадумался: не отпускать же самого Мир-Садыка.

Тянулся песчаный берег, плескались синие волны. Киржимы, будто чайки, неслись в синеве. Разговоры, песни, смех долетали с парусников до берега, но никого не пугали они: некому было пугаться.

Последний вечер пути застал челекенцев в десяти фарсахах от острова. Конечно, лучше было причалить к берегу, к своим кочевьям днем, тем более, что возвращались победителями: люди встретили бы с почестями. Но велика была жажда людей ступить на родимую землю, под родной кров, обнять жен и детей. И пальван, уступая настоятельным просьбам, решил не останавливаться. По расчетам, к Челекену должны были прибыть в полночь или чуть позднее. Причалили перед рассветом.

Тишина была нарушена суетливым гомоном прибывших да окриком сторожа, который бесстыдно спал, обняв ружье, и проснулся, когда йигиты уже начали высаживаться. В кочевьях никто не проснулся. Парни сели на лошадей и отправились всяк к своей юрте.

Молча, чтобы не разбудить мать и соседей, пальван вывел из киржима коня и велел вылезать Мир-Садыку.

Курбан проводил пальвана, подгоняя перса до самой кибитки, и отправился к себе. Кеймир по-хозяйски привязал к агилу скакуна, отвел от него подальше верблюда. Затем к териму второй — черной кибитки привязал пленника Подойдя к другой юрте, где спали мать с внуком, Кеймир заглянул в щелку и увидел красные уголья в очаге. «Видимо, спать легли поздно, — подумал пальван и негромко позвал:

— Эдже, открой... это я.

Чуток сон матери. В темноте тотчас скрипнул засов. Кибитка осветилась тусклым огоньком свечи Кеймир обнял мать и, еще не разомкнув объятия, увидел через ее плечо привставшую с постели Лейлу. Вскрикнув, она вскочила на ноги и оказалась в сильных теплых руках мужа.

— О, ханым! — с мучительной радостью выговорил он. — Не сон ли это?

— Нет, нет, Кеймир-джан, не сон, — заговорила она, плача, и слезы ее полились ручейками по лицу. — Мы убежали... Меня спас Джин...

Грубоватый пальван, всегда стеснявшийся женских ласк, прижимал к груди жену, гладил ее черные, перевязанные лентой волосы, поднимал подбородок и целовал в мокрые глаза, в щеки, губы. Раньше он много раз слышал изречение: «С сердца свалился камень», но не верил, что такое бывает. Теперь поверил.

Слезы радости — вот высшее счастье. И разве передашь это счастье словами! Мать выскочила во двор, чтобы развести огонь под казаном, и долго не возвращалась. Лейла, высвободившись из объятий, отодвинула спящего сына к териму, легла под одеяло и с замирающим сердцем следила за тем, как раздевался Кеймир. Отвыкшая от него, она с дрожью в голосе выговаривала каждое слово;