Владимир Корнилов - Семигорье

• Название: Семигорье
• Автор: Владимир Корнилов
• Издательство: Гуманитарный фонд «СВЕТ»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2011

Вниманию сегодняшних читателей представляется первая Интернет-публикация первой книги из знаменитой трилогии писателя («Семигорье», «Годины», «Идеалист»), которая с успехом выдержала более шести переизданий. Ибо именно этот роман, как и его герои, всегда и по праву оставался наиболее востребованным и любимым читателями самых разных категорий и возраста.

Он начинает повествование о разных и увлекательных судьбах своих героев на фоне сложных и противоречивых событий, происходящих в нашей стране на протяжении середины и до конца прошлого XX века. Эта книга трилогии — о событиях предвоенных 30-х — 40-х годов, пропущенных через пытливый ум и чуткую душу главного героя трилогии — Алексея Полянина, которого автор сделал выразителем для своих впечатлений, пережитых за долгую и трудную, но общепризнанно выдающуюся жизнь. В этой книге мы также начинаем знакомиться и со многими другими персонажами трилогии, которые потом пойдут по жизни рядом с Алексеем, либо, так или иначе, окажут своё влияние на становление в нём настоящего Человека…

---

Алёшка, занятый своими переживаниями, не сразу почувствовал, что рядом кто-то стоит, он подумал, что это Юрочка, не поладив со своей совестью, догнал его. Резко повернулся, готовый на злые слова. Рядом стояла Зойка, обратив к нему круглое, красное от ветра лицо, и всматривалась в него встревоженными глазами.

— Витька сказывал… Тебя обсуждали, да?.. — Зойка улыбнулась виноватой и жалкой улыбкой. — А я туточки призадержалась. Шла из города.

Как Алёшка ни был душевно смят, обижен и зол, он рад был увидеть эту всегда чем-то смешную, сейчас такую трогательную в своей привязанности к нему девчонку.

— Зоинька! — сказал Алёшка, сам удивляясь ласкающему звуку своего голоса. — Как хорошо, что ты здесь! Только ты ничего не придумывай. Я всё понимаю. И давай вот так: постоим рядом и помолчим. Ладно?!

— Давай, Алёша! — обрадовалась Зойка. — Рядом и помолчим! — Она встала близко и, как Алёшка, молча и серьёзно стала глядеть на воду.

— А ты знаешь, Алёш, у тётки Кати летось корова клевером объелась. Лежит на боку, живот как цистерна, и глаза уж закатывает. Ужас! Фельдшера привезли, он трубкой ей живот как проколет! Оттуда дух как пойдёт! Весь плохой дух вышел, живот стал как был. И корова ничего, оздоровилась…

— Зоинька! — Алёшка с трудом сдержался, чтобы не засмеяться. — Мы же договорились!

— Ой, я забыла! Ну, ладно, будем молчать.

Паром снесло вниз, и катерок теперь медленно вытягивал вверх, к причалу, вдоль недалёкого берега. Дым густо накрывал людей и лошадей на пароме, приходилось отворачивать от дыма лицо.

— Алёш, а ты знаешь, в Вал… в Вал… в Валнавине… — Зойка никак не могла выговорить «р». Алёшка, закрываясь от дыма воротником куртки, смеясь, посмотрел на Зойку и только теперь увидел, что у Зойки дрожат посиневшие губы, что она в лёгком платье и шея у неё сплошь покрыта гусиной кожей.

— Ты же замёрзла! — крикнул Алёшка, запоздало казня себя за то, что, занятый собой, совсем не думал о Зойке. — Ах, какая ты! — Зойка смотрела на Алёшку и счастливо улыбалась непослушными губами. — Ну-ка, быстро сюда!.. — Алёшка распахнул куртку и упрятал всю Зойку с её озябшими плечами: девчонка сжалась и замерла под его руками, как пойманный воробушек.

Он бережно придерживал Зойку, стараясь согреть её теплом своих рук, подбородком упирался в витой бублик её тугой косички и с вызовом смотрел поверх её головы на томящихся на пароме знакомых и незнакомых людей. Под вызывающим взглядом он скрывал смущение и благодарную нежность к этой удивительной девчонке из Семигорья.

К Семигорью они не пошли мощёным трактом, а свернули на тропку и вдоль Волги, краем поля, побежали, стараясь согреться. Зойка бежала, по-девичьи крылышками расставив руки, и заглядывала в лицо Алёшки сияющими глазами. Алёшке было по-детски легко и радостно рядом с Зойкой, среди простора и зелени озимого поля. Он как будто забыл, что в его жизни есть ещё не распутанные вопросы, что есть Вася Обухов и Юрочка Кобликов, что впереди у него ещё много обид и душевных тягот, которыми предстоит переболеть. Он не хотел ни о чём помнить. Он только знал, что давно не было ему так легко, как сейчас, рядом с этой ясной девчонкой с чёрными сияющими глазами.

Под нахмуренным небом они бежали, обгоняя друг друга, счастливые от того, что каждый из них не один.

— Мухи! Белые мухи! — кричала Зойка, и прыгала, и, как бабочек, ловила первые быстрые снежинки. И Алёшка, разгорячённый бегом, тоже прыгал и пытался поймать хоть одну неуловимую снежинку на радость Зойке.

Счастливая Зойка убежала в гору, к далёким домам, чернеющим острыми углами крыш.

Алёшка шёл к Нёмде, удивлялся перемене, которая произошла в нём, и громко кому-то говорил: «Ну и день!.. Года не хватит разобраться в том, что сегодня я потерял, а что нашёл!..»

2

— Алёшенька!

Алёшка поднял голову, опять уронил на подушку.

— Ой, мама! Я так спать хочу!..

— Что поделаешь! Надо…

Алёшка сдвинул с себя одеяло, свесил с кровати босые ноги в кальсонах с развязанными тесёмками, хрустнул коленями, встал на холодный пол. Расправляя мускулы, потянулся, зевая, и тут же, прижав к груди руки, бросился к окну. Огород, кусты, забор, деревья — все одинаково белело в предрассветном сумраке. Снег! За ночь первый снег покрыл землю!

Алёшка запрыгал по комнате, выкрикивая: «Снег, снег, снег…» Сонливости как не бывало! Быстро до пояса умылся, оделся. Торопясь и поглядывая в окно, поглотал на кухне прямо со сковороды пшённой каши. Забежал в комнату. Схватил портфель, надел пальто, кепку и выбежал на двор. В глаза ударило белизной, он зажмурился, вдохнул свежий запах зимы и, тихо смеясь, ступил на снег.

Берегом Волги он шёл к перевозу. Волга лежала в белых берегах. И на всю её ширь и длину, насколько охватывал глаз, резко пролегла граница между её извилистыми берегами и водой. Тяжёлая вода медленно двигалась, будто задрёмывала у белых окраин, в её остывающей глубине не угадать было и следов бывшего лета.

Алёшка шёл, бережно опуская ноги на покрытую снегом тропу. Он делал шагов двадцать и оглядывался: с каким-то мальчишеским старанием он заботился о том, чтобы первый в эту зиму его след на снегу был прямым и красивым.

У парома нос к носу Алёшка столкнулся с Обуховым и Витькой Гужавиным. Он знал, что оба они каждый день возвращаются из школы домой, в Семигорье, но встречался с ними на переправе редко. Они жили по разному графику: Гужавин и Обухов обычно возвращались из школы много позже Алёшки. Теперь у паромных сходен они сошлись, как у дверей дома, и Алёшка даже замешкался, не зная, как держать себя после вчерашнего дня.

— Здорово. С зимой тебя! — первым сказал Витька и, пропустив Алёшку, следом за ним ступил на паром. Обухов молча кивнул. Он держался замкнуто, похоже, он ещё не определил своего отношения к тому, что случилось на собрании.

Витька сунул за пазуху учебники и тетради, завёрнутые в холстину, придерживал их подбородком. Он стеснялся своих длинных рук, торчащих из коротких рукавов старенького пальто, и держал руки в карманах. Он был задумчив, рассеянно поглядывал на Алёшку, как будто хотел о чём-то спросить и не решался.

Под тарахтенье катера паром плыл к городу. Все трое стояли у заледенелой, покрытой снегом опалубки, молча разглядывали Волгу. На время ледостава семигорские и поселковые старшеклассники переезжали в город, в общежитие, скоро всем троим жить под одной крышей, и Алёшка поймал себя на том, что впервые думает о самом тоскливом для себя времени без уныния, даже с ожиданием каких-то новых, необычных открытий. Рядом он видел прямой, твёрдый, как будто застывший профиль Васи Обухова и, странно, не ощущал в нём вчерашнего врага.

Обухов, не отводя взгляда от реки, вдруг спросил:

— Как у тебя с лыжами, Полянин? — и уточнил, заметив удивлённый взгляд Алёшки: — В кроссах участвовал?

— Нет. На охоте выхаживал километров по двадцать. А что?

Обухов, не отвечая, смотрел на Гужавина.

— Пойдёт у него с лыжами? — спросил он Витьку.

— Потренировать, так пойдёт… По плаванью он бы его запросто. Обухов и Гужавин разговаривали на языке, понятном им, но ещё непонятном Алёшке.

Алёшка догадывался, что разговор имеет какое-то отношение к давней их заботе, и терпеливо ждал, сочтут ли они его лишним в этом разговоре или признают за своего. Под равнодушием он старательно скрывал неясное ему самому волнение.

— Тут вот какое дело, Полянин, — Обухов хмурился, но своё отношение к Полянину он, видимо, определил и действовал теперь напрямую. — Дело такое. Перед Новым годом начнётся общегородской лыжный кросс. Надо, чтобы кто-то из нас победил Кобликова…

Алёшка откинул голову, и Обухов заметил и настороженный прищур его глаз, и ироническую усмешку на губах, но подчёркнуто не обратил внимания на эти знаки затронутого самолюбия.

— Я не верю в героя без скромности, Полянин! А Кобликов на всех плюёт из своей рамки героя. Исключительность положения вредит ему, как лишняя вода земле. Надо сбить его с чемпионства. Дело не лёгкое. Пробовали обойти его и в беге, и в лыжах — не вышло. На лыжне он бешеный. Техникой бьёт. И расчёт у него точен, как у бухгалтера… Не возьмёшь на себя это дело? — светлые умные глазки Васи Обухова без улыбки, в упор смотрели на Алёшку. — Знаем, что дружишь с Кобликовым. Вот и спасай друга!

Алёшка навалился на заледенелую опалубку, глядел, как паром давит и отваливает в сторону тяжёлую воду. Он вслушивался в медленный, округлый басок Васи Обухова и не знал, радоваться ли тому, что Обухов звал его на помощь. Случись такой разговор раньше, Алёшка, наверное, встал бы на дыбы — он не потерпел бы вмешательства в свои отношения с другом. Но между «раньше» и «теперь» было «вчера», было собрание, был Юрочка с потрясшей Алёшку изворотливостью. И это «вчера» стояло не между ним и Обуховым — оно стояло между ним и Кобликовым.