Журнал «Если» - «Если», 2011 № 10

• Название: «Если», 2011 № 10
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Издательский дом «Любимая книга»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2011
• ISBN: ISSN 1680-645X

Евгений ЛУКИН. АНДРОИДЫ СРАМУ НЕ ИМУТ

Американский писатель задавался вопросом, снятся ли андроидам электрические овцы. Ну а наши люди способны на такое, что его героям и не снилось.

Армин РОСЛЕР. ЛОВЦЫ

…не душ, но тел, при этом понять их намерения непросто.

Брэд ТОРГЕРСЕН. БРОДЯГА

Он потерял отца, мать, сестренку вместе со всем населением Земли и самой Землей, оставив себе одно — надежду.

Марианна ДАЙСОН. ОТПРАВИМСЯ НА ЛУНУ

Любимая забава ветхого старика — детский имитатор полетов. Никто и не предполагает, что это увлечение мистера Смита не случайно.

Шон МАКМАЛЛЕН. ВОСЕМЬ МИЛЬ

Мало кому известно, что воздухоплавание у самых истоков совершало открытия, шагнувшие через миры и века.

Бад СПАРХОУК. ПАПАШИНО ЛУЧШЕЕ

Или особенности национального пивоварения в окрестностях Юпитера.

Николай КАЛИНИЧЕНКО. КОГДА ВСЁ ХОРОШО…

По мнению критика, зрителю предложен НФ-фильм новой формации.

Валерий ОКУЛОВ, Аркадий ШУШПАНОВ. НАШ ВИЛЬЯМ

Самая загадочная личность в мировой литературе. Самый экранизируемый из драматургов. Поэтов много. Бард — один.

ВИДЕОРЕЦЕНЗИИ

Супергерой за годы своего существования в комиксах успел повоевать со всеми, начиная с нацистов и кончая террористами. Ну а другой, даже скончавшись, не прекращает сражений.

Сергей ШИКАРЕВ. ПОЧИТАТЬ И ПОСЧИТАТЬ

Ничего хорошего ожидать не приходится. Миром правят проекты. Так ли это на самом деле?

РЕЦЕНЗИИ

Статистика статистикой, но на нашей книжной полке есть место и «возрожденческой» НФ, и фэнтези, и фантасмагориям, и все тем же межавторским проектам.

КУРСОР

Российские критики выбрали три лучших НФ-произведения года… Названы лауреаты премии «Хьюго»… Вручен приз самому многообещающему фантасту.

Николай РОМАНЕЦКИЙ. ГЕРОЙ НА ВСЕ ВРЕМЕНА

Писатель попытался выяснить, какие герои по сердцу нынешнему поколению читателей. Результатами эксперт удовлетворен, но тревога осталась… Почему?

Вл. ГАКОВ. БЕГЛЕЦ В ПРОШЛОЕ

Однако литературными почестями одарило автора все-таки настоящее. И сейчас его творчество не оказалось в забвении.

ПЕРСОНАЛИИ

Свой среди чужих… Хотя какие же они чужие! В фантаграде все свои.

---

Закончив с приготовлениями, я сел и стал обдумывать свои последние слова. За всю свою жизнь я ни разу еще не задумывался о том, что стоило оставить после себя. Всегда получалось так, что кто-то другой оставлял что-нибудь для меня, а мне приходилось подбирать эти кусочки и двигаться дальше. Поэтому я сидел перед компьютером, занеся палец над кнопкой, и злился на самого себя за полное отсутствие хоть каких-нибудь слов.

Спустя десять минут я все же запустил запись и заговорил на транскоме, чтобы люди, которым, возможно, доведется посмотреть сообщение, смогли меня понять:

— Меня зовут Мирослав Яровски. Возможно, я единственный, выживший после уничтожения Земли. Если вы смотрите эту запись, значит, я уже мертв. Если вас это не слишком затруднит, я бы хотел, чтобы вы поместили где-нибудь мемориальную табличку с моим именем и именами членов моей семьи.

Я медленно повторил полные имена сестры, матери, отца, а также бабушки с дедушкой и еще нескольких членов семьи, которые еще оставались в живых в тот момент, когда бомбы из антиматерии начали выжигать Землю. Я решил, что добавить их в список — хорошая идея, ведь все мы жертвы, и мне хотелось бы оставить воспоминания о наших жизнях хоть в чьей-нибудь памяти.

— Дальнейшее меня не особенно интересует. Тэбита и Говард Маршалл находятся в склепе на другом конце обсерватории, и им, думаю, стоит остаться там. Моим телом, равно как и всей станцией, вы можете распорядиться так, как сочтете нужным. Конец.

Я нажал на «стоп», проверил результаты копирования файла по бестолково организованной сети, затем встал и отправился в комнату записи. Там осторожно закрыл дверь, поставил себе капельницу — перспектива смерти от обезвоживания до окончания процесса меня не прельщала — и опустился на кушетку.

«Корона» — так я назвал про себя это устройство — висела в нескольких сантиметрах над моей головой. Активатор я отсоединил, подключил к кабелю и теперь держал в руке.

Подумав о Говарде, который когда-то прошел через это, и о Тэб, когда она наблюдала за ним, я сглотнул и нажал кнопку.

Вселенная растворилась в водовороте цвета и звуков.

Вряд ли я бы сумел подготовиться к тому, что случилось потом.

Я купался в бескрайнем море хаотических образов. Звуки прокатывались эхом в моем сознании. Затем все это неожиданно сменилось холодной и вполне материальной реальностью. Вот только обсерватория теперь воспринималась пятью десятками разных глаз и ушей, а моргнуть или отключить входной сигнал не получалось. Я закричал, но сделалось только хуже, потому что звук, вырвавшийся из пятидесяти динамиков, вызвал перегрузку моих же пятидесяти микрофонов. В результате чудовищный визг впился в мое сознание, как приступ мигрени.

Спас меня Говард — вернее, его воспоминания.

Надеясь связаться с остатками его разума, я подключил уцелевшие массивы дополнительным кластером к тем, что использовал для себя. Запаниковав, я неосознанно бросился к нему и тут же получил порцию нужной информации. Разум вернулся в норму, поле зрения сузилось до одной камеры, а способность слышать — до одного-единственного монотонного голоса:

— Доступ разрешен, Мирек. Жду дальнейших инструкций.

Система знала мое имя.

У меня получилось.

Вот только особой радости я не испытал. Конечно, я понимал, что должен чувствовать облегчение. Но теплое ощущение триумфа, удовлетворения, свойственное людям, исчезло. Остались лишь стремительные чистые мысли — и головокружительные возможности. Любые вычисления теперь в моей власти. Стоит лишь сформулировать задачу, как ответ тут же возникнет в сознании. Память оказалась столь же стремительной — теперь, когда в системе появилась надежная церебральная матрица, данные Говарда объединились с моими.

За пару минут я выстроил сеть и протестировал все уцелевшие системы обсерватории.

И сразу же осознал, насколько неуклюжими выглядели мои прежние попытки управиться с ними. Общая эффективность упала до сорока двух процентов, а количество желтых, оранжевых и красных узлов перевалило за сотни. Продолжая сканирование и расстановку приоритетов, я в то же время получал данные из массивов Говарда. Едва подумав о решении какой-нибудь проблемы, я тут же видел ответ, как будто находил его уже сотни раз.

Хотя присутствие Говарда и ощущалось (как слабое послевкусие), я понимал: его уже не вернуть. Мысленно поблагодарив своего спасителя в сотый раз, я продолжил путешествие.

У помещенного в компьютер разума есть одно преимущество: можно заставить время двигаться с нужной тебе скоростью. Недели и месяцы казались мгновениями, пока я чинил реакторы и составлял расписание расхода топлива, постепенно ускорялся и в то же время следил, чтобы оставшихся ресурсов хватило для торможения. Не имея ни малейшего представления о том, что ждет меня в конце пути, я все же считал дурным тоном пронестись мимо Бродяг, как прицеп, скатившийся с крутого холма.

Направив передатчики вперед, я предварил свое появление многочисленными приветствиями.

Хотя маяк и выглядел обнадеживающе, я, конечно же, понимал, что он может оказаться лишь артефактом, пережившим Бродяг. К счастью, мой компьютерный разум не мог испугаться по-настоящему. Столь сильные эмоции теперь доходили до меня будто бы с опозданием. Осмысливая страх, я воспринимал его лишь как далекое, никак не мешающее моей задаче и не подтачивающее моей решимости прошлое.

О конечном пункте моего путешествия я пытался не думать. Что толку Бродягам от моего компьютерного сознания? Вряд ли мне удастся вернуться в свою прежнюю голову. Впрочем, желание это ослабевало с каждым днем. Новые возможности затягивали, как наркотик, и через пару лет уже стало казаться, что возвращение к одному-единственному набору глаз и ушей вызовет лишь сводящую с ума клаустрофобию.

Микрометеоритный шторм лишил обсерваторию главного телескопа, поэтому, когда мои процессоры простаивали, я сканировал узкий отрезок пояса Койпера, по которому пролетал.

Хотя многие люди и считали даже на протяжении двадцать второго столетия эту часть космоса абсолютно пустой, я обнаружил огромное количество осколков. Гипотеза Бродяг подтверждалась: похоже, меня окружали следы былых катастроф, погубивших планеты Солнечной системы. О причинах этих давних событий оставалось только гадать: ими могли стать и кометы, и сильные вспышки на Солнце, и коллективная глупость человечества.

Потеряться на просторах пояса Койпера не составляло труда. Я чувствовал себя отшельником, выискивающим необходимые для выживания ресурсы и сторонящимся других людей.

Со временем я нашел еще два маяка — они передавали сообщения, аналогичные первому.

Оставшееся в моем распоряжении количество антиматерии перевалило за точку невозвращения, но меня это не волновало. Я стал Бродягой, и мне незачем поворачивать назад.

С поразительной легкостью минуло целое десятилетие, после чего я вновь столкнулся с микрометеоритами. Защита, которую я некогда возвел вокруг компьютеров, не подвела, и на сей раз обсерватория не лишилась ничего важного — если не считать гидропоники и систем жизнеобеспечения.

Я продолжал рассылать свои сообщения, но они лишь улетали, как брошенные в пруд камни, и не находили ответа.

Возможно, Бродяги по природе своей никогда не показывались без крайней необходимости.

Двадцать девять лет спустя после того, как обсерватория покинула Юпитер, меня, вопреки ожиданиям, не охватило радостное предчувствие.

Я не видел ни одного корабля. Меня окружали лишь призраки.

И вдруг — совершенно неожиданно — рядом со мной возник конус пятидесяти метров в длину, который синхронизировал со мной свою скорость и курс.

Я окатил его дождем приветствий и стал ждать ответа. Реакция оказалась весьма неожиданной: конус выпустил множество крошечных кораблей, которые вцепились в обсерваторию, словно блохи в собаку. И тогда до меня дошло: я в ловушке.

Из каждого корабля высыпалось множество паучков. Разрезая камень и металл, они, это было понятно, направлялись внутрь обсерватории.

Мои приветствия стали сначала настойчивыми, а после и вовсе отчаянными, но паучки игнорировали все мои потуги и целеустремленно направлялись к комнате, в которой хранился мой разум. Я следил за ними с помощью камер и, наверное, закричал бы, если бы счел такое проявление паники необходимым.

Помню, что передавала последняя камера: один из паучков забрался на мои массивы, жадно потер свои острые лапки, а затем я почувствовал, как мой разум рассыпается на множество отдельных частей, будто меня охватила самая страшная форма безумия. Потом наступила милосердная тьма.

Следующее включение меня не слишком обрадовало, поскольку я оказался лишен всех органов чувств. Единственное ощущение — будто кто-то просит меня потерпеть. Я ждал, оставаясь наедине со своими мыслями, казавшимися какими-то… урезанными. Ограниченными. Привычная скорость и точность компьютеров обсерватории исчезли, как будто… как будто…