Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

• Название: Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939
• Автор: Ингеборг Фляйшхауэр
• Жанр: История

---

В этих словах наряду с фактом санкционирования контактов Гит­лером заключался для Советского правительства важнейший резуль­тат беседы[801]. Заявление Шуленбурга от 28 июня, как подчеркивал позднее Майский[802], шло «по линии советских желаний и означало благоприятный для нас сдвиг в германской политике». Вместе с тем, по всей вероятности, разъяснения Шуленбурга оказались ниже советских ожиданий. По целому ряду причин Советское правительство должно было ожидать к этому времени предложения пакта о ненападении с га­рантиями для Прибалтийских стран, о чем мечтал и Шуленбург[803].

В докладе американского поверенного в делах, который основывал­ся на информации Херварта, имелась, кроме того, следующая харак­терная фраза: «Прежде чем уйти, посол спросил, прав ли он, полагая, что Советский Союз желает нормальных отношений со всеми страна­ми, не ущемляющих советских интересов, и относится ли это также и к Германии. Молотов ответил положительно». То был образцовый при­мер умения пристрастного дипломата заполучить высказывания, нуж­ные для отчета, нацеленного на продолжение процесса сближения!

Посол выразил «удовлетворение» в высшей степени «академиче­ским характером» дискуссии, которая «не привела к какому-то поло­жительному результату». В его записке упоминались «сердечный тон» и «почти дружеское отношение к нему Молотова». В разговоре с Россо он придерживался той точки зрения, что теперь нужно «осторожно и без всякого силового давления» продвигаться дальше[804].

А вот Гитлера исход беседы привел в замешательство. Его чрезвы­чайно бурная реакция косвенно подтверждает слова Молотова о том, что Шуленбург на этот раз впервые сослался на санкцию Гитлера. По­сле ознакомления с первой справкой Шуленбурга Гитлер распорядил­ся: «Русским надо сообщить, что... в настоящее время мы не заинтересованы в возобновлении экономических переговоров с Рос­сией»[805]. На следующий день Вайцзеккер по поручению не менее раз­драженного министра иностранных дел сообщил послу, что Риббентроп «считает, что в политической области уже... сказано достаточно и что в данный момент возобновлять разговор по нашей инициативе не следу­ет»[806]. После этого, как пишет Сиполс, «немцы целый месяц не реша­лись по этой проблеме снова обращаться к Советскому правитель­ству»[807].

Вопрос «косвенной агрессии»

Западные обозреватели и историки неоднократно высказывали предположение, что Сталин летом 1939 г. вел «двойную игру». Совет­ское правительство, мол, использовало немецкие авансы в качестве средства нажима на западные державы и по мере усиления германского домогательства повышало свою «цену» за вхождение в тройственный союз, к которому стремились западные страны. Дескать, эта позиция Сталина стала очевидной самое позднее с выдвижением советских тре­бований о включении Прибалтийских стран в число государств, защиту которых против агрессии, гарантию их нейтралитета или же террито­риальной целостности должны были взять на себя три державы. Совет­ская же сторона постоянно подчеркивала свою неизменную заинтересованность в безопасности Прибалтийских государств.

Если первое предположение из-за недостатка документальных до­казательств пока следует отнести к области политических спекуляций, то второе утверждение покоится на целом ряде серьезных доводов. Яв­ляется сомнительной и, следовательно, предметом дальнейших иссле­дований «экстенсивная» концепция безопасности тогдашнего советского руководства, которая, помимо прочего, нашла свое выраже­ние в стратегии. Остается, таким образом, открытым вопрос, почему Советское правительство пыталось защитить свои государственные границы многосторонней гарантией нейтралитета (и, если возможно, созданием военных баз на территории) сопредельных Прибалтийских стран и почему сознание возраставшей военной мощи не позволило ог­раничиться «действенной» защитой собственных границ. В связи с этим по-прежнему не решенными остаются вопросы, касающиеся порядка принятия в Кремле подобных решений, в том числе и важные подвопросы о том, в какой степени принимал Сталин к сведению — если вообще принимал — информацию, анализы и выводы из них советской развед­ки, Наркомата иностранных дел и Генерального штаба и как при необ­ходимости использовал их в политическом и военном планировании. Ставшие в последнее время известными такие важные подробности, как явно пренебрежительное отношение Сталина к разведывательной деятельности Рихарда Зорге и к другим первоклассным источникам ин­формации[808], а также уничтожение Берией[809] советской военной контрразведки, множат сомнения в деловом подходе к рекомендациям этих учреждений. Поэтому приобретает дополнительный вес гипотеза о том, что Сталин, подобно Гитлеру, принимая главные решения, не обращал внимания на поступавшие к нему объективные анализы, а ру­ководствовался собственной «интуицией». При подобных обстоятельствах могло случиться, что в вопросе Прибалтики над более действенной стратегией защиты территории в пределах существующих собственных границ взяла верх геополитически более объемная страте­гическая концепция «пространственной защиты», сформировавшаяся под влиянием традиционных представлений и окрашенная стремлени­ем к успеху и экспансии. В этом Сталин также походил на немецкого диктатора[810].

Для изучения вопроса о дипломатической инициативе в подготов­ке германо-советского пакта о ненападении важно иметь в виду, что германское посольство в Москве рассматривало советские условия — «известную неуступчивость, касающуюся защиты трех Прибалтий­ских государств», и «обеспечение нейтралитета этих государств, жиз­ненно важного для безопасности Советского Союза»[811] — в качестве заданной наперед величины, которую следовало учитывать в дальней­ших, рассчитанных на успех дипломатических акциях. В этом отно­шении попытки послов обратить внимание Молотова на возможную германскую откровенность в прибалтийском вопросе представляли со­бой заслуживающую внимания инициативу. Они имели целью уменьшить советскую тревогу по поводу того, что для своего запланированного уничтожающего удара против Польши Германия может держать открытым путь в Прибалтику, чтобы сначала «утвер­диться в Прибалтике, в непосредственной близости от Ленинграда»[812]. Эта вторая столица Советского государства находилась в заманчивой близости от Прибалтики. Ни одна армия в мире — тем более все еще ослабленная, для крупных операций на два фронта не подготовленная Красная Армия — не смогла бы успешно противостоять на этой узкой, не защищенной никакими естественными препятствиями полоске земли военному давлению германского вермахта, окрыленного верой в победу после совершенного марша через Польшу и Прибалтийские государства!

У аккредитованных тогда в Москве журналистов не было сомнений в том, что «Советам (на всякий случай)... пришлось подготовиться к на­падению немцев на Польшу, а также к вовсе не исключавшейся воз­можности, что это наступление захватит Прибалтийские государства и, вероятно, Румынию, что означало бы возникновение второго фронта от Балтийского до Черного моря»[813].

В качестве первой явно защитной меры Наркомат обороны опреде­лил, что ежегодные большие осенние маневры Красной Армии, кото­рые в предыдущем году (во время судетского кризиса) проводились в Белорусском и Киевском военных округах вдоль польско-советской границы, на этот раз состоятся в сентябре уже в Ленинградском воен­ном округе[814]. Польская кампания — об этом совершенно определенно говорили различные (разведывательные) донесения и предупреждения Советскому правительству — должна была начаться в конце августа — первых числах сентября, и предполагалось, что вермахт победоносно завершит «блицкриг» за несколько недель. При этом оставался откры­тым вопрос, действительно ли вермахт остановится на предусмотрен­ной линии или же, напротив, — как сообщал Петер Клейст и указывалось в первом варианте плана «Вайс» в качестве оперативной возможности — зона боевых действий распространится и на соседнюю

Прибалтику. Сконцентрированная в Ленинградском военном округе, готовая к бою Красная Армия могла бы остановить немецкие войска.

Опубликованное 29 июня сообщение об этих маневрах явилось для дипломатических кругов Москвы неожиданностью. Итальянский по­сол увидел в этом решении намерение «показать особую заинтересованность СССР в собственной безопасности вдоль границы с Прибалтийскими странами и, возможно, также запугать правительст­ва этих стран». Шуленбург передал это известие в Берлин без всяких комментариев. Германская сторона могла истолковать сообщение и по-другому: перенесением маневров с советско-польской границы к грани­це с Латвией и Эстонией Советское правительство демонстрировало свою пассивную позицию по отношению к Польше. Правительство Сталина, по всей видимости, считало немецкое нападение на Польшу и (частичную) оккупацию страны неизбежными. Оно сосредоточило внимание главным образом на том, чтобы конфликт не распространил­ся на Прибалтийские государства и затем на советскую территорию.