Жюль Верн - Город будущего

• Название: Город будущего
• Автор: Жюль Верн
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 5-86218-022-2, 5-86218-309-4

«Париж в ХХ веке» содержит в себе характерные признаки «классического» Жюля Верна — то, что называют научной фантастикой, но что у него скорее было научным предвидением (в романе уже есть и метро, и автомобили с двигателем внутреннего сгорания, работающем на водороде, и факсы, и вычислительные машины, и электрические машины и многое другое). Но знакомое нам по другим произведениям писателя восхищение научно-техническим гением здесь соединяется с предупреждением человечеству: цивилизация, где поклоняются двум богам — машине и деньгам, несёт в себе угрозу духовной деградации. И наконец, еще один оттенок новизны: вместо путешествий и приключений в основе сюжета — любовная история.

---

И талантливым чиновникам удалось совершить сей подвиг! Однако Мишель к этому шедевру не имел ни малейшего отношения. Он не предложил ни одной идеи, не сумел воспользоваться предоставленной ему возможностью, и его никчемность стала очевидной. Приговор был суров: бездарен.

Тут же в дирекцию пошел рапорт, отнюдь не лестный для Мишеля, и после месячного пребывания в Управлении драмы он был понижен до третьего управления.

«Я ни на что не гожусь, — говорил себе молодой человек. — У меня нет ни воображения, ни остроты ума! Но, с другой стороны, что за дикая манера так работать над пьесой!»

Мишель был в отчаянии, он проклинал свое учреждение, вовсе не осознавая, что возникшая в прошлом веке практика соавторства уже содержала в зародыше всю структуру Драматического склада.

Это был коллективизм, доведенный до абсурда!

Итак, падение Мишеля из драмы в водевиль совершилось! В Управлении водевиля собрались самые бесшабашные весельчаки со всех сторон Франции. Ответственный за репризы состязался в остроумии с автором куплетов; отделом скабрезных шуточек и двусмысленных ситуаций руководил приятнейший молодой человек. А отдел каламбуров был просто неподражаем!

Кстати, действовало и центральное бюро по остротам, ведавшее пикантными репликами и прочими забавными несуразностями, удовлетворявшее запросы всех пяти управлений. Дирекция допускала повторное использование остроты лишь через полтора года со дня ее первого произнесения. По указанию администрации въедливо штудировались словари, откуда извлекались всевозможные фразы, галлицизмы, легко обыгрываемые слова с двойным смыслом. В отчете о последней инвентаризации Драматический склад зачислил себе в актив семьдесят пять тысяч каламбуров; из навязших в зубах шуточек четверть оказались совершенно свеженькими и, соответственно, были оценены гораздо дороже.

Благодаря такому умелому ведению дела, наличным резервам и рациональному разделению обязанностей, продукция Управления водевиля была выше всяческих похвал.

Когда стало известно, что Мишеля выставили из двух высших управлений, ему заботливо предоставили самую простую работу. От него не требовалось ни острот, ни новых идей. Ему выдали некую завязку, и надо было просто развить ее.

Речь шла об одноактной пьесе для театра «Пале-Руаяль». Основа ее сюжета была новым словом в театре и содержала массу беспроигрышных эффектов. Подобная ситуация в общих чертах уже была обрисована Л. Стерном в 73-й главе второй книги «Тристрам Шенди» в эпизоде с Футаториусом.[182]

Само заглавие пьесы давало представление об интриге. Оно гласило: «А ну-ка застегни свои панталоны!»

Легко понять, сколь много можно извлечь из пикантного положения героя, забывшего управиться с непременной деталью мужского туалета. К нескрываемому ужасу друга, который должен представить его в великосветском салоне, к смущению хозяйки дома прибавьте умение актера заставить публику вздрогнуть при опасности в любую минуту… и наигранный испуг дам, которые… Несомненно, все предвещало грандиозный успех.[183]

Ну а Мишель, столкнувшись с этим столь оригинальным решением, ужаснулся и разорвал врученный ему шедевр!

— О! — простонал он. — Я ни минуты не останусь в этой ужасной клоаке! Уж лучше умереть с голоду!

Он был прав! Но что ему оставалось? Неужели опускаться все ниже, до Управления классической и комической оперы! Сочинять бессмысленные стишки на потребу современных музыкантов! Он никогда не пошел бы на это!

Неужели все-таки ему придется докатиться до Управления ревю, феерий и официальных торжеств?

Но для этого следовало быть либо механиком, либо оформителем, а вовсе не драматургом, уметь придумать и соорудить новые декорации, и не более! В деле оформительства с помощью физики и механики добивались замечательных успехов. На сцену помещали огромные клумбы, естественные рощи, настоящие деревья, чьи корни надежно скрывались в невидимых ящиках; здесь воздвигались огромные каменные дома. Создавали даже иллюзию океана, заполняя бассейн настоящей морской водой, которую вечером на глазах у зрителей спускали, а на следующий день заливали снова.

Способен ли был Мишель даже вообразить нечто подобное? Мог ли он заставить публику в кассе театра расстаться с избытком монет, наполнявших ее карманы?

Нет! Сто раз нет!

Оставалось только одно — уйти!

Так он и сделал.

Глава XV НИЩЕТА

Работа в Большом драматическом складе не принесла Мишелю ничего, кроме разочарования и глубокого отвращения. Однако в течение этих пяти мучительно долгих месяцев — с апреля по сентябрь — молодой человек не забывал ни о дядюшке Югнэне, ни о своем преподавателе Ришло.

Сколько чудных вечеров провел он либо у одного, либо у другого! С преподавателем он говорил о библиотекаре, а с библиотекарем — вовсе не о профессоре! Он заводил разговор о его внучке Люси, да еще с каким чувством, в каких восторженных выражениях!

— Даже незрячему видно, что ты влюблен! — сказал однажды Мишелю дядюшка Югнэн.

— Да, дядя, как безумный!

— Ты можешь ее любить как безумец, но жениться изволь как мудрец, когда…

— Когда же? — с трепетом спросил молодой человек.

— Когда ты встанешь на ноги! И постарайся если не для себя, то хотя бы ради нее!

Мишель ничего не ответил, глухая ярость душила его.

— А Люси любит тебя? — спросил однажды дядюшка Югнэн.

— Не знаю, — отозвался молодой человек. — К чему ей меня любить? Я ничем не заслужил ее любви.

В тот вечер, когда был задан этот вопрос, Мишель почувствовал себя самым несчастным человеком на свете.

Однако девушку нисколько не интересовало, есть ли у юноши положение в обществе или нет. Ее это не занимало вовсе. Она мало-помалу привыкала видеть Мишеля у себя в доме, слушать его, когда он приходил, ждать, когда его не было. Молодые люди болтали обо всем и ни о чем. Старики им не препятствовали. Да и зачем мешать влюбленным? Хотя сами влюбленные о любви не говорили, а больше размышляли о будущем. О настоящем Мишель не осмеливался даже подумать.

— В тот день, когда я вас полюблю… — повторял он.

И Люси, улавливая в этом полупризнании некий скрытый смысл, понимала, что не стоит подгонять время.

Зато теперь Мишель Дюфренуа был целиком во власти поэзии! Он знал, что его слушают, понимают, и самозабвенно изливал душу девушке! Возле нее он становился самим собой! Однако он не отважился посвятить ей ни строчки, ибо слишком любил ее! Он не улавливал связи между страстью и рифмой, не понимая, как можно собственные чувства подчинить требованиям стихосложения.

Однако, помимо воли Мишеля, его поэзия отражала самые сокровенные мысли; и когда он читал Люси свои стихи, а она слушала их, то ей казалось, что это она сама их сочинила, настолько созвучны были они ее потаенным чувствам.

Однажды вечером Мишель вдруг торжественно произнес:

— День приближается!

— Какой день? — спросила девушка.

— День, когда я полюблю вас.

— Ах! — вздохнула Люси.

И отныне время от времени он повторял:

— День приближается.

Наконец одним прекрасным августовским вечером Мишель взял Люси за руку и произнес:

— День настал!

— День, когда вы меня полюбите? — прошептала девушка.

— День, когда я вас полюбил, — признался Мишель.

Когда дядюшка Югнэн и господин Ришло заметили, что молодые люди перевернули главную страницу своего романа, они заявили:

— Ну хватит, дети мои! Пора браться за дело! А тебе, Мишель, теперь следует работать за двоих!

Вот и все поздравления по случаю помолвки.

Вполне понятно, что в такой ситуации Мишель предпочел не рассказывать о своих неприятностях. Если вдруг заходила речь о его делах в Большом драматическом складе, он отвечал уклончиво: в общем-то далеко от идеала, надо привыкнуть, но рано или поздно он привыкнет.

Старики большего и не требовали. Люси догадывалась о терзаниях Мишеля и подбадривала его как могла. При этом она сохраняла некую сдержанность, ибо понимала, что здесь она — заинтересованная сторона.

Каково же было отчаяние юноши, какое уныние его охватило, когда он снова оказался во власти случая! Удар был ужасен, жизнь открылась ему в истинном свете, со всеми ее превратностями, разочарованиями и бедами. Более чем когда-либо он чувствовал себя обездоленным, бесполезным, отверженным.

— Зачем я пришел в этот мир? — спрашивал он себя. — Никто меня не звал, а значит, пора уходить!

Мысль о Люси удерживала его.

Молодой человек побежал к Кэнсоннасу. Он застал музыканта, когда тот собирал свой чемодан, такой малюсенький, что даже несессер мог бы взирать на него свысока.

Мишель рассказал о своих злоключениях.

— Меня это не удивляет, — проговорил Кэнсоннас. — Ты не создан для коллективной работы. Ну и что ты теперь собираешься делать?