Жюль Верн - Город будущего

• Название: Город будущего
• Автор: Жюль Верн
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 5-86218-022-2, 5-86218-309-4

«Париж в ХХ веке» содержит в себе характерные признаки «классического» Жюля Верна — то, что называют научной фантастикой, но что у него скорее было научным предвидением (в романе уже есть и метро, и автомобили с двигателем внутреннего сгорания, работающем на водороде, и факсы, и вычислительные машины, и электрические машины и многое другое). Но знакомое нам по другим произведениям писателя восхищение научно-техническим гением здесь соединяется с предупреждением человечеству: цивилизация, где поклоняются двум богам — машине и деньгам, несёт в себе угрозу духовной деградации. И наконец, еще один оттенок новизны: вместо путешествий и приключений в основе сюжета — любовная история.

---

Жюль Верн Город будущего

О пагубное воздействие породы, предавшейся светским наукам и презренным техническим ухищрениям, — нет для нее ни короля, ни Бога! Злокозненное отродье! На что оно только не способно! Дай ему волю, и оно без удержу отдастся своему роковому влечению к знанию, изобретательству и совершенствованию.

Поль-Луи Курье

Глава I ГЕНЕРАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО КРЕДИТА

Тринадцатого августа 1960 года на многочисленных станциях парижского метрополитена наблюдалось небывалое оживление. Толпы столичных жителей с разных концов города устремились к тому месту, где прежде находилось Марсово поле.

То был день вручения наград в Генеральном обществе образовательного кредита, так сказать, пантеоне народного просвещения. Его превосходительство министр Украшательства города Парижа собственной персоной должен был председательствовать на этом торжестве.

Генеральное общество образовательного кредита как нельзя лучше отвечало тенденциям индустриального века: то, что сто лет назад именовалось Прогрессом, двинулось вперед семимильными шагами. Монополия — этот истинный венец совершенства, — можно сказать, nec plus ultra,[1] держал в тисках всю страну; создавались, множились, обустраивались общества, — неожиданные результаты их деятельности немало удивили бы наших отцов.

В деньгах недостатка не было, но в какой-то момент, когда железные дороги перешли из частных рук в государственные, средства эти чуть было не оказались невостребованными. В результате возникли избытки капиталов, но еще больше — капиталистов, заинтересованных в финансовых операциях или промышленных сделках.

Отныне не будем удивляться тому, что повергло бы в немалое изумление парижанина девятнадцатого столетия: среди прочих чудес явился Образовательный кредит. Сие общество успешно функционировало вот уже тридцать лет; финансовым главой его являлся барон де Веркампэн.

По мере того как множились новые университеты, лицеи, начальные школы, христианские интернаты, ночлежки, сиротские приюты, работали подготовительные курсы, семинары, конференции, кое-какое образование проникало даже в самые низы общества. И хотя потребность в чтении была начисто утрачена, но, во всяком случае, умение читать и даже писать распространилось повсеместно. Не существовало ни единого отпрыска честолюбивого ремесленника или деклассированного крестьянина, который бы не претендовал на место в администрации. Чиновничество заполонило всю страну. Позже мы увидим, каким бесчисленным легионом служащих прямо-таки по-военному приходилось командовать правительству.

Пока же нам надобно лишь объяснить, каким образом одновременно с приумножением числа людей, нуждающихся в образовании, росло число заведений, где они могли это образование получить. Но разве в прошлом столетии, едва речь заходила о создании новой Франции и обновленном Париже, не были выдуманы все эти общества недвижимости, предпринимательские конторы, Земельный кредит? А строить ли, обучать ли — для деловых людей все едино, ведь, в сущности, образование — это тоже возведение здания, только невидимого.

Так в 1937 году думал барон де Веркампэн, хорошо известный своими грандиозными финансовыми предприятиями. Его посетила идея создать огромный коллеж, где древо познания раскинуло бы все свои ветви, предоставив, впрочем, государству заботу подрезать и прореживать их по собственному усмотрению.

Барон объединил парижские лицеи с провинциальными, Сент-Барб с лицеем Роллена[2] и всякого рода частными заведениями. Образование во Франции стало полностью централизованным. Держатели капиталов откликнулись на его призыв, ибо дело преподносилось под видом промышленного начинания, а сам многоопытный делец был гарантом финансового успеха. Деньги нашлись. Общество учредили.

Барон де Веркампэн затеял этот проект в 1937 году, в эпоху правления Наполеона V.

Проспект компании, выпущенный в количестве сорока миллионов экземпляров, гласил:

«Генеральное общество образовательного кредита

Акционерное общество закрытого типа, зарегистрированное в парижской нотариальной конторе Мокара и Кº 6 апреля 1937 года и утвержденное Императорским декретом от 19 мая того же года.

Уставной капитал: сто миллионов франков, вложенный в 100 000 акций по 1000 франков каждая.

Административный совет:

барон де Веркампэн, командор ордена Почетного легиона, президент; де Монто, офицер ордена Почетного легиона, директор Орлеанской железной дороги.

Вице-президенты:

Гарассю, банкир,

маркиз д'Амфисбон, высший офицер ордена Почетного легиона, сенатор,

Рокамон, полковник жандармерии, кавалер Большого Креста,

Дерманжан, депутат,

Фрапплу,[3] кавалер ордена Почетного легиона, генеральный директор Образовательного кредита».

Затем следовал тщательно переложенный на язык цифр Устав общества. Как мы убедились выше, в его правлении не числилось ни единого ученого, ни единого профессора. Так оно было надежнее для коммерческого предприятия.

За деятельностью компании надзирал правительственный инспектор, подчинявшийся министру Украшательства.

Поскольку проект барона оказался удачным и на редкость практичным, то успех превзошел все ожидания. В 1960 году Образовательный кредит насчитывал не менее 157 342 учеников, а сам процесс обучения был механизирован.

Должно признать, что изучение словесности и древних языков (французского в том числе) почти полностью исключалось, латынь и греческий считались языками не только мертвыми, но и похороненными. Правда, для виду еще существовали литературные классы, но им, однако, придавали не слишком большое значение.

Словари, грамматики, сборники переводов с родного на иностранный и обратно, классические авторы — все это чтиво о славных мужьях города Рима, эти Курции Квинты,[4] Саллюстии,[5] Титы Ливии[6] преспокойно пылились на полках почтенного издательства «Ашетт». Что ж до учебников математики, механики, физики, химии, астрономии, всяческих курсов инженерии, коммерции, финансов, промышленных ремесел, то литература подобного рода, отвечая сиюминутным потребностям общества, расходилась во множестве экземпляров. Одним словом, акции компании, невероятно выросшие за двадцать два года, стоили в 1960 году по 10 000 франков каждая.

Не станем более распространяться о процветании Образовательного кредита, ибо, выражаясь языком банкиров, цифры говорят сами за себя.

В конце прошлого века Эколь Нормаль[7] уже заметно пришла в упадок, и мало кто из молодых людей, коих влекло к себе литературное поприще, хотел туда поступить. Многие из них, и отнюдь не самые худшие, забросив свои профессорские мантии, хлынули в журналистику и публицистику. Впрочем, это досадное явление больше не повторялось, ибо вот уже десять лет, как все абитуриенты норовили попасть на факультеты точных наук. Но если преподаватели греческого и латыни тихо угасали в своих опустевших классах, то их дипломированные собратья, доктора точных наук, вознеслись сверх всякой меры, с непревзойденным изяществом расписываясь в платежных ведомостях!

Технические науки преподавали на шести отделениях: математическом, с подразделениями арифметики, геометрии, алгебры; астрономическом, механическом, химическом и, наконец, наиважнейшем — отделении прикладных наук, с подразделениями металлургии, заводостроения, механики и химии, приспособленной для нужд изящных искусств.

Отделению живых языков, бывших в большом почете (кроме французского), придавалось особое значение. Одержимый филолог смог бы изучить здесь две тысячи языков и четыре тысячи наречий, употребляемых во всем мире. Подразделение китайского языка не имело такого множества студентов со времен колонизации Кохинхины.[8]

Общество образовательного кредита владело огромными зданиями, воздвигнутыми на месте бывшего Марсова поля, ставшего ненужным с тех пор, как Марс[9] перестал финансироваться из бюджета. Здесь вырос огромный район, настоящий город с кварталами, площадями, улицами, дворцами, церквями, казармами, похожий на Бордо или Нант и вмещающий сто восемьдесят тысяч душ, включая души преподавательские.

Монументальная арка вела в обширный внутренний двор, названный Вокзалом просвещения и опоясанный учебными корпусами. Столовые, дортуары, зала общего конкурса, где свободно размещались три тысячи учеников, стоили того, чтоб на них взглянуть. Впрочем, старожилов, привыкших за полвека ко всяким чудесам, все это ничуть не удивляло.

Итак, толпа жадно устремилась к месту раздачи наград; подобное торжество — всегда событие, пробуждающее любопытство и вызывающее живой интерес у родственников, друзей и знакомых, коих набиралось до пятисот тысяч. Немудрено, что особое столпотворение отмечалось на станции «Гренель», расположенной тогда в конце Университетской улицы.