Питер Хэйнинг - Комната с призраком

• Название: Комната с призраком
• Автор: Питер Хэйнинг
• Издательство: Деком, ИМА-пресс
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1993
• ISBN: 5-80050-011-X

Готический ужас и тайна составляют основу содержания книги известного английского исследователя Питера Хэйнинга. Потусторонний мир очаровывает своими видениями: демонические силы и посещения со злой целью; явление призрака и страшная болезнь; неупокоенная душа, живые мертвецы; возвращение из могилы; исполнение клятвы; загадочное предначертание… Трудно понять, что заставляет мертвецов вставать из могил и приходить к людям. Но они приходят…

---

Анри сам бросился к окну, и когда он открыл одну из ставен, то увидали, что слуга споткнулся об кресло у камина, — то самое, на котором вчера сидел Людовико; но теперь его уже там не было, да и нигде, насколько могли рассмотреть при неполном свете одного окна. Граф серьезно встревожился; он велел открыть и другие ставни, чтобы продолжать поиски. Никаких следов Людовико… Граф постоял с минуту, ошеломленный, едва доверяя своим чувствам. Наконец глаза его невольно скользнули по постели; он подошел посмотреть, не спит ли там юноша; но и там оказалось пусто. Тогда граф заглянул в нишу — очевидно, и туда никто не заходил… Людовико точно в воду канул…

Граф старался разумно объяснить себе это необыкновенное явление: ему приходило в голову, не убежал ли Людовико еще ночью, подавленный ужасом в этих пустынных, мрачных покоях, под влиянием страшных слухов, ходивших о них между прислугой. Но ведь в таком случае Людовико с перепугу, естественно, первым делом искал бы общества людей, а его товарищи-слуги все уверяли, что не видели его. Дверь последней комнаты также была найдена запертой и с ключом в замке. Следовательно, невозможно было предположить, что он прошел оттуда, да и все наружные двери анфилады оказались запертыми засовами или ключами, так и оставшимися в скважинах. Граф было подумал, что юноша вылез в окно; тогда он осмотрел все окна; те из окон, которые отворялись настолько, чтобы в них мог пролезть человек, были тщательно заперты засовами, и, по-видимому, никто не делал попытки отворить их. Да и трудно было допустить, чтобы Людовико стал подвергаться риску сломать себе шею, прыгая в окно, когда так просто было пройти через дверь.

Граф был до такой степени изумлен, что не находил слов; еще раз он вернулся осмотреть спальню; там не видно было никаких следов беспорядка, кроме разве опрокинутого слугою кресла, возле которого стоял маленький столик, а на нем по-прежнему находился меч Людовико, стояла на столе его лампа, бутылка с остатками вина и лежала книга, которую он читал. У стола, на полу, виднелась корзина с кое-какими остатками провизии и топлива.

Тут Анри и слуги стали уже без стеснения выражать свое удивление; граф говорил мало, но лицо его выражало серьезную тревогу. Приходилось допустить, что Людовико выбрался из этих покоев каким-нибудь тайным ходом: граф не мог предположить, чтобы тут участвовала сверхъестественная сила; а между тем, если б существовал такой ход, оставалось необъяснимым, почему юноша удалился украдкой. Поражало и то, что не замечалось никаких следов, указывавших на такое бегство. В комнатах все было в таком порядке, как будто Людовико ушел обычным путем.

Граф сам помогал приподнимать тканые обои, которыми были увешены спальня, салон и одна из передних, чтобы убедиться, не скрывается ли под ними какая-нибудь потайная дверь; но и после тщательного обыска никакой двери не оказалось. Наконец он ушел из северных покоев, заперев дверь последней из аванзал и взяв ключ с собой.

Удалившись с Анри в свой кабинет, он долго просидел с ним с глазу на глаз. О чем они беседовали — неизвестно, но с тех пор Анри утратил некоторую долю своей обычной живости и всякий раз принимал какой-то печальный, сдержанный вид, когда при нем касались предмета, так сильно волновавшего теперь семейство графа…

Самые усиленные розыски оставались безуспешными: Людовико точно сгинул.[31]

Натан Дрейк АББАТСТВО КЛЮНДЭЙЛ Перевод А. Бутузова

Последние лучи заходящего солнца еще скользили в вершинах гор, окружавших местечко N, когда Эдвард де Кортенэй после двух изнурительных фландрских кампаний, в одной из которых пал мужественно оборонявшийся Сидней, в конце августа 1587-го снова посетил родное поместье. Отец Кортенэя умер за несколько месяцев до его отъезда на континент — потеря, потрясшая Эдварда и побудившая его искать забытье в грохоте битв и блеске парадов. Время, хотя и сгладило первую горечь утраты, не заглушило, однако, его глубокой печали, и столь хорошо знакомое с детских лет окружение будило в его душе целую вереницу немного грустных, но приятных воспоминаний, когда он, медленно ступая, шагал по аллее, ведущей к родительскому дому. Сумерки уже окутали призрачной вуалью предметы; все вокруг затихло в покойном сне, и массивные кроны деревьев, под которыми лежал его путь, величие и гордая уединенность его готического особняка наполняли душу Эдварда чувством глубокого благоговения. Двое седых слуг, которые уже почти полвека жили в семье, встретили молодого хозяина у ворот, их безыскусные благословения смешивались со слезами радости, обильно сбегавшими по высохшим щекам.

После трогательных расспросов, выслушав известия о соседях, узнав, как идут дела у самих стариков, Эдвард выразил желание пройтись до аббатства Клюндэйл, которое лежало примерно в миле от дома. Сыновние чувства, череда освеженных в памяти событий, сладость и спокойствие вечерней поры заронили в его сердце желание ненадолго уединиться и побыть там, где покоился прах его горячо любимых родителей. Только объявил он свое решение — смертельная бледность покрыла лицо челяди, и ужас, который выразили их черты, показал ему, что нечто не совсем обычное произошло за время его отсутствия. После его удивленного вопроса слуги с видимой неохотой поведали ему, что вот уже несколько месяцев округу пугают странные звуки, доносящиеся из аббатства, и что едва ли найдется охотник отправиться туда после захода солнца. Улыбнувшись суеверным страхам, которые он приписал невежеству простых людей и извечной их тяге к чудесам, Эдвард уверил их, что подобные опасения напрасны и что, вернувшись, он покажет им, насколько необоснованны их страхи. Сказав так, он двинулся в путь и вскорости достиг извилистого берега реки, вдоль которого вилась тропинка к аббатству.

В 1540 году войска Генриха VIII сильно повредили почтенное строение; часть крыши обвалилась в тот же злосчастный год, оставшаяся часть грозила скорым падением. Несмотря на это, освященная земля аббатства по-прежнему оставалась местом последнего упокоения членов семьи Кортенэй, и прах многих поколений этой славной фамилии покоился в подвальных склепах у западных ворот. Останки отца Эдварда тоже были погребены там, и туда теперь влекла его сквозь сгущавшиеся сумерки сыновняя любовь и привязанность.

Спокойная неподвижность воздуха, неясные очертания укрытых полумраком предметов, умиротворяющий шепот речной воды, местонахождение которой открывал белесый туман, парящий над гладью; все это вместе с бесшумным полетом печальной совы, что плавно парила над лощиной, вызывало то состояние духа, когда разум более, чем обычно, склонен замечать в природе сверхъестественное начало. Мистическое чувство овладело душою Эдварда, когда он, углубясь в размышления, неторопливо шагал по тропинке, и в пределы аббатства он вошел, серьезно раздумывая о возможности явления среди руин призраков умерших.

Вид аббатства, каменные плиты которого не пощадило время, являл собою напоминание о тщете и конечности человеческого бытия. Высокие готические окна его и арки, увитые плющом, были едва различимы в сгустившихся сумерках, когда Эдвард наконец достиг ограды монастырского кладбища. Склонившись над могилой отца, он, поглощенный нахлынувшими воспоминаниями, оставался недвижим до тех пор, пока не улеглась его печаль. Углубившись в свои мысли, он поднялся с колен и уже был готов удалиться, когда его внимание приковал слабо мерцающий в развалинах луч света. Он замер, изумленный, припоминая недавние предостережения и рассказы слуг о необъяснимых вещах, происходящих в аббатстве. Несколько мгновений он стоял, не двигаясь, и вглядывался в загадочное сияние. Наконец, устыдясь охватившего его испуга, Эдвард решил открыть причину странного явления и, осторожно ступая, направился к западному порталу; отсюда свет казался исходящим с верхних хоров, которые располагались в противоположном конце аббатства. Обогнув здание снаружи, Эдвард миновал рефекторий и часовню во внутреннем дворике и снова вошел в залу через южный портал, ближе всего подводящий к хорам. Легкими как воздух шагами он двинулся по сырым, покрытым мхом ступеням, и вскоре бледный луч блеснул на одной из колонн. Поднявшись по лестнице, он смог теперь отчетливо рассмотреть то место, откуда исходил свет; подойдя еще ближе, ему удалось различить темные очертания человеческой фигуры, склонившейся перед светильником. Ни один звук не нарушал окружавшей руины тьмы; даже шелест крыльев ночных обитателей скрадывала недобрая тишина.

Возбужденное увиденным, любопытство Кортенэя требовало разгадки. Охваченный неясными предчувствиями, он неслышно пробрался в боковой придел, отделенный витой решеткой от залы, и там, укрытый мраком, принялся наблюдать за незнакомцем, стараясь постичь причину, приведшую того в столь поздний час в это безлюдное место. То был средних лет мужчина, стоявший на коленях перед небольшой стенной нишей неподалеку от выступающего из темноты алтаря. Лампада освещала небольшое распятие, помещенное там. На незнакомце был грубый черный плащ, затянутый широким кожаным ремнем; голова его оставалась непокрытой, и стоило неверному отблеску пасть на его лицо — Эдвард едва не вскрикнул, потрясенный: такое беспредельное отчаяние выражало оно. Руки странного человека были сжаты вместе, глаза — устремлены к небу, и тяжелые, прерывистые вздохи вырывались из его вздымавшейся груди. Свежий ночной бриз развевал волосы чужеземца; облик его был ужасен. Черты его, когда-то с любовью изваянные Создателем, ныне покрывала мертвенная бледность: жестокая решимость застыла на его лице. Но даже страсть была не в силах сокрыть бездну вины и раскаяния, взгляд на которую заставил бы похолодеть сердце самого безучастного из наблюдателей и вырвал бы из его сердца самую мысль о сострадании. Эдвард собирался окликнуть незнакомца, когда адский стон исторгся из груди несчастного; в агонии чужеземец простерся на каменных плитах. Несколько мгновений — и он встал; в руках он сжимал сверкающий меч, обращенный острием к небу; лицо его выглядело еще более ужасно, чем прежде, в глазах горел безумный огонь. Опасаясь за жизнь незнакомца, Эдвард выступил из укрытия, как вдруг внимание обоих отвлекла нежная мелодия, струившаяся из отдаленной части аббатства. Восхитительная, умиротворяющая гармония ее казалась наваждением, игрою арф небесных весталок. Подобно бальзаму музыка пролилась на смятенную душу незнакомца; его черты разгладились, во взгляде погасло адское пламя; словно повинуясь нежным аккордам, он выпрямился — слезы брызнули из его глаз. Скатываясь по щекам, они падали на рукоять меча, который продолжали сжимать его руки. С тяжелым вздохом, но и этот предмет был поставлен в нишу; незнакомец, пав на колени перед распятием, молился. Напряжение оставило его сведенные судорогой члены, спокойствием теперь дышало его лицо: мимолетные, дурные чувства покинули его — все изгнала прочь небесная музыка: аббатство было наполнено ею.