Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

Ты сам кажешься мне пробудившимся — что делал ты? что ты ниспровергал? В чём ты убеждал себя? Говори, неизречённый!»

«О Заратустра, — отвечал самый безобразный человек, — ты плут!

Жив он ещё, или воскрес, или окончательно умер, — кто из нас двоих знает это лучше? Я спрашиваю тебя.

Одно только знаю я, — от тебя самого однажды научился я этому, о Заратустра: кто хочет окончательно убить, тот смеётся.

“Убивают не гневом, а смехом”, — так говорил ты однажды.{735} О Заратустра, скрывающийся, разрушитель без гнева, опасный святой, ты — плут!»

2

Но тут Заратустра, удивлённый плутовскими ответами, бросился ко входу в свою пещеру и, обращаясь к гостям, крикнул громким голосом:

«О все вы, проныры и шуты! Что притворяетесь и скрываетесь вы предо мной!

Как трепетало сердце каждого из вас от радости и злобы, что вы опять стали, как дети, благочестивы, —

— что вы опять поступали, как поступают дети, — молились, складывали руки крестом и говорили: “Боже милостивый!”{736}

Но теперь оставьте для меня эту детскую комнату, мою собственную пещеру, где сегодня было столько ребячества. Остудите на воздухе ваш горячий детский задор и пыл ваших сердец!

Правда: если не будете вы как дети, то не войдёте в это Небесное Царство.{737} (И Заратустра показал рукою наверх.)

Но мы и не хотим войти в Небесное Царство: мужами стали мы, — и хотим Царства Земного».

3

И ещё раз начал говорить Заратустра: «О мои новые друзья, — говорил он, — странные, высшие люди, как нравитесь вы мне теперь, —

— с тех пор как стали вы опять весёлыми! Поистине, вы все расцвели: мне кажется, таким цветам нужны новые праздники,

— какая-нибудь маленькая смелая чепуха, какое-нибудь богослужение и праздник осла, какой-нибудь старый весёлый дурень Заратустра, вихрь, который дыханием своим очистил бы вам души.

Не забывайте этой ночи и этого праздника осла, высшие люди! Это изобрели вы у меня, это принимаю я как доброе знамение: подобное изобретают только выздоравливающие!

И если будете вы вновь праздновать этот праздник осла, делайте это ради себя, делайте также ради меня! И в память обо мне!»{738}

Так говорил Заратустра.

Песнь скитальца в ночи{739}

1

Тем временем они вышли один за другим на чистый воздух, в прохладную задумчивую ночь; Заратустра же вёл за руку самого безобразного человека, чтобы показать ему свой ночной мир, большую круглую луну и серебряные водопады у своей пещеры. И вот, наконец, они стояли безмолвно все вместе; это были старые люди, но сердца их утешились, исполнились решимости, и дивились они про себя, что им так хорошо на земле; а тайна ночи всё ближе подступала к их сердцам. И снова думал Заратустра: «О, как нравятся мне теперь эти высшие люди!», — но он не сказал этого, ибо чтил счастье и молчание их. —

И тогда случилось самое удивительное в тот долгий удивительный день: самый безобразный человек во второй и последний раз принялся пыхтеть и клокотать, но когда он добрался до слов, смотрите, из уст его вдруг отчётливо и чисто вылетел вопрос — хороший, глубокий, ясный вопрос, от которого у всех слышавших его шевельнулось сердце в груди.

«Друзья мои, как кажется вам? — спросил самый безобразный человек. — Ради этого дня — я впервые доволен, что жил всю свою жизнь.

И засвидетельствовать столь многое — этого для меня ещё недостаточно. Стоит жить на земле: один день, один праздник с Заратустрой, научил меня любить землю.

“Так это была — жизнь? — хочу сказать я смерти. — Ну что ж! Ещё раз!”{740}

Друзья мои, как кажется вам? Не хотите ли вы сказать смерти, подобно мне: “Так это была — жизнь? Ну что ж, ради Заратустры, — ещё раз!”» —

Так говорил самый безобразный человек; но было уже близко к полуночи. И как вы думаете, что случилось тогда? Как только высшие люди услышали его вопрос, они сразу осознали превращение и выздоровление своё и кто дал им всё это, — тогда они бросились к Заратустре, стали благодарить, выражать почтение, ласкать, целовать ему руки, и каждый на свой лад: одни смеялись, другие плакали. Старый же прорицатель пританцовывал от удовольствия; и если, как думают некоторые повествователи, он был тогда пьян от сладкого вина, то, несомненно, он был ещё более пьян сладостью жизни, — он позабыл всякую усталость.{741} А есть и такие, кто рассказывает, что тогда плясал и осёл: ибо не напрасно самый безобразный человек поил его вином. Это было так, а может быть и иначе; и если действительно осёл не плясал в тот вечер, то всё-таки случились тогда ещё более великие и диковинные вещи, чем танец осла. Одним словом, как гласит поговорка Заратустры: «Какая разница!»

2

Пока всё это происходило с самым безобразным человеком, Заратустра стоял как опьянённый: его взор потух, язык заплетался, ноги дрожали. И кто сумел бы отгадать, какие мысли пробегали тогда в его душе? Но видно было, что дух отступил от него, бежал впереди и находился где-то в широкой дали, блуждая, как сказано в писании, «над высокой скалой, между двух морей,{742}

— между прошедшим и будущим, как тяжёлая туча». Но мало-помалу, пока высшие люди поддерживали его руками, немного пришёл он в себя и жестом отстранил толпу заботливых почитателей; однако он не говорил. Вдруг повернул он быстро голову: казалось, он что-то услышал; тогда приложил он палец к губам и сказал: «Идём!»

И тотчас стало тихо и таинственно вокруг, а из глубины медленно доносился звук колокола. Заратустра прислушивался к нему, как и высшие люди; затем он снова приложил палец к губам и сказал: «Идём! Идём! Полночь приближается!», — и голос его изменился. Но он всё ещё не трогался с места; тогда стало ещё более тихо и таинственно, всё прислушивалось, даже осёл и почитаемые звери Заратустры, орёл и змея, а также пещера Заратустры, большая холодная луна и сама ночь. Заратустра же в третий раз поднёс руку к губам и сказал:

— Идём! Идём! Идём! Будем теперь странствовать! Час настал! Начнём странствовать в ночи!

3

Полночь приближается, высшие люди, — и вот хочу я сказать вам кое-что на ухо, как тот старый колокол говорит мне на ухо, —

— с такой же таинственностью, так же зловеще, с такой же сердечностью, с какой говорит ко мне этот полночный колокол, переживший больше, чем любой человек:

— уже отсчитавший болезненные удары сердца ваших отцов, — ах! ах! как она вздыхает! как она смеётся во сне! старая, глубокая, глубокая полночь!

Тише! Тише! Слышится многое, что не смеет днём говорить; но теперь, когда воздух свеж, когда стихает шум сердец ваших, —

— теперь говорит оно, теперь слышится, теперь крадётся оно в ночные бодрствующие души: ах! ах! как она вздыхает! как она смеётся во сне!

— разве не слышишь ты, как таинственно, с каким ужасом, с какой сердечностью говорит к тебе старая, глубокая, глубокая полночь?

О друг, вникай!

4

Горе мне! Куда девалось время? Не опустился ли я в глубокие колодцы? Мир спит —

Ах! Ах! Пёс воет, месяц сияет. Лучше мне умереть, умереть, чем сказать вам, о чём думает теперь моё полночное сердце.

Вот я уже умер. Кончено. Паук, зачем ткёшь ты паутину вокруг меня? Ты хочешь крови? Ах! Ах! роса падает, час настаёт —

— час, когда знобит меня и я мёрзну; он спрашивает, неустанно спрашивает: «У кого хватит сердца для этого?

— кому быть господином земли? Кто скажет: так должны вы течь, вы, большие и малые реки!», —

— час приближается; о человек, ты, высший человек, вникай! эта речь для тонких ушей, для твоих ушей — что полночь говорит? внимай!

5

Меня уносит, душа моя танцует. Ежедневный труд! Ежедневный труд! Кому быть господином земли?

Месяц холоден, ветер молчит. Ах! Ах! Разве летали вы уже достаточно высоко? Вы танцевали — но ноги ещё не крылья.

Вы, хорошие танцоры, теперь всякая радость миновала: вино прокисло, все кубки стали хрупкими, могилы забормотали.

Вы летали недостаточно высоко — теперь могилы бормочут: «Спасите же мёртвых! Почему длится так долго ночь? Не опьяняет ли нас луна?»

Высшие люди, спасите же могилы, воскресите трупы! Ах, что точит там червь? Приближается, приближается час, —

— колокол глухо бормочет, сердце ещё скрипит, древесный червь точит, червь сердца. Ах! Ах! Мир — глубина!

6

Сладкозвучная лира! Сладкозвучная лира! Я люблю звук твой, этот опьянённый квакающий звук! — как медленно, как издалека доносится твой звук, издалека, с прудов любви!

Ты, старый колокол, ты, сладкозвучная лира! Все скорби разрывали сердце тебе, скорбь отца, скорбь дедов, скорбь прадедов; речь твоя стала зрелой, —