Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

— шире раскройте глаза! — ему хочется придти нагим, мужчиной или женщиной, ещё не знаю я; но он идёт, он гнетёт меня, горе! раскройте чувства ваши!

День отзвучал, для всех вещей наступает вечер, даже для лучших вещей; слушайте теперь и смотрите, высшие люди, каков этот демон, мужчина ли, женщина ли, этот дух вечернего уныния!»

Так говорил старый чародей, лукаво оглянулся и схватил свою арфу.

3{713}

Когда яснеет воздух и на землю,
Как утешение, роса нисходит
Стопой невидимой, неслышной,
Как всё несущее успокоенья сладость, —
Ты вспомнишь ли, горячая душа, —
Какою жаждою томилась ты когда-то
По ниспадающим с небес слезам-росинкам,
Усталая, в изнеможенье жалком,
Под злыми взглядами спускавшегося солнца,
Спешившего тропинкой пожелтевшей
Злорадно ослеплявшими лучами
Между дерев, черневших вкруг меня.

Ты истины жених? Ты? — тешились они. —
Нет, ты поэт, и только.
Ты хищный, лживый ползающий зверь,
Который должен лгать,
Под маской хитрой жертву карауля,
Сам маска для себя
И сам себе добыча.
И это истины жених? О нет!
Лишь шут, поэт, и только!
Хитро болтающий под маскою затейной,
Ты, рыскающий вкруг, карабкаясь, всползаешь —
По ложным из нагромождённых слов мостам,
По лживым радугам среди небес обманных.
Лишь шут, поэт, и только!

И это — истины жених? О нет!
Ты не стоишь холодный, недвижимый,
Как образ божества, спокойный,
Как изваяние его пред храмом,
Как врат Господних страж…
Ты добродетельной устойчивости враг,
Не в храмах дома ты, а в дикой чаще,
Ты полн упрямого, кошачьего стремленья,
Рад выпрыгнуть в окно под всякий случай
И лесу девственному рад кричать приветно,
Что в чаще непролазной ты носился.
Средь пёстрых хищников в косматых шкурах,
Греховной красоты, здоровья полный, —
Что, сладострастно ноздри раздувая,
Насмешливый в блаженстве кровожадном,
Ты хищничал и крался, полный лжи.

Порой, орлу подобно, с высоты
Уставив в глубину недвижный взгляд,
В своё владенье, в пропасть смотришь долго,
Как, вглубь стремясь, она всё ниже, вниз
Змеится кольцами, спускаясь внутрь, —
И вдруг
Затем
В падении отвесном{714}
Полёт, как меч, направив,
В ягнят ударил ты,
Стремительно бросаясь с хищным жаром
Терзать ягнят
Со злобой против всех овечьих душ
И яростно кипя на всё, что смотрит
Овцеподобно, ягнеоко и курчаво,
С приветной тупостью ягнят молочных.

Вот так
Пантеры свойств, орлиных качеств
Исполнены поэта ощущенья,
Они твои под тысячью личин.
Твои, поэт и шут!

Ведь это ты, признавший в человеке
Так безразлично бога и овцу,
И, божество терзая в человеке,
В нём также и овцу терзаешь ты.
Терзаешь, радуясь.

Твоё блаженство в этом,
Блаженство злой пантеры и орла,
Блаженство шута и поэта.

Когда яснеет воздух и луна
Серпом зеленоватым между тучек,
Среди полос пурпурных вдруг мелькнувши,
Прокрадётся завистливо, как враг,
Дневного света враг, —
Она всё ближе, ближе подступает,
Подрезывая тайно, постепенно
Ковры из роз, гирляндами висящих,
Пока цветы с головкой побледневшей
Не опрокинутся в ночную тьму.

Так я упал когда-то с высоты,
Где в сновиденьях правды я носился —
Весь полный ощущений дня и света,
Упал я навзничь в тьму вечерней тени,
Испепелённый правдою одною
И жаждущий единой этой правды. —
Ты помнишь ли ещё, горячая душа,
Как мы тогда томились этой жаждой,
Томились тем, что ты в изгнанье вечном,
От всякой правды далеко,
Лишь шут, поэт, и только.{715}

О науке

Так пел чародей; и все собравшиеся попали, как птицы, незаметно в сети его хитрого, унылого сладострастия. Только совестливый духом не был пойман: он быстро выхватил арфу у чародея и воскликнул: «Воздуху! Впустите чистого воздуху! Впустите Заратустру! Ты делаешь эту пещеру удушливой и ядовитой, ты, злой старый чародей!

Лживый и утончённый, ты соблазняешь к неведомым страстям и пустыням. И горе, если такие, как ты, поднимают столько шума вокруг истины!

Горе всем свободным умам, которые не остерегаются таких чародеев! Прощай их свобода: ты зовёшь и манишь назад, в темницы, —

— ты, старый, унылый демон, в жалобе твоей слышится манящая свирель, ты похож на тех, кто похвалой целомудрию призывает тайно к разврату!»{716}

Так говорил совестливый; старый же чародей оглядывался вокруг, наслаждаясь победой, и оттого проглотил досаду, причинённую ему совестливым. «Помолчи! — сказал он смиренным голосом. — Хорошие песни должны хорошо отзываться в сердцах; после хороших песен надо долго молчать.

Так поступают все эти высшие люди. Но ты, должно быть, мало понял из песни моей? В тебе очень мало от духа чародея».

«Ты хвалишь меня, — возразил совестливый, — отделяя меня от себя; ну что ж! Но вы, остальные, что вижу я? Вы все сидите здесь с похотливыми глазами —

о свободные души, куда девалась свобода ваша! Вы, кажется мне, похожи на тех, кто долго смотрел на развратных женщин, нагих и танцующих: ваши души сами танцуют!

В вас, высшие люди, много того, что чародей называет своим злым духом обмана и чар; мы различны.

И поистине, мы достаточно говорили и думали вместе, прежде чем Заратустра вернулся в пещеру свою, достаточно, чтобы я знал: мы действительно различны.

Мы ищем различного даже здесь, наверху, вы и я. Я же ищу больше устойчивости, потому пришёл я к Заратустре. Ибо он самая крепкая башня и воля —

— теперь, когда всё колеблется, когда вся земля дрожит. Но когда я вижу, какие вы делаете глаза, я скорее поверю, что вы ищете больше неустойчивости,

— больше содрогания, больше опасности, больше землетрясения. Вы желаете, так кажется мне, простите предположение моё, о высшие люди, —

— вы желаете самой трудной и опасной жизни, внушающей мне наибольший страх, жизни диких зверей, лесов, пещер, крутых гор и коварных ущелий.

И не те, что выводят вас из опасности, нравятся вам больше всего, а те, что уводят вас в сторону от всех дорог, соблазнители. Но даже если это желание истинно в вас, оно кажется мне невозможным.

Ибо страх — наследственное, основное чувство человека; страхом объясняется всё, наследственный грех и наследственная добродетель. Из страха выросла и моя добродетель, она называется: наука.

Ибо страх перед дикими зверями — дольше всего взращивается в человеке, как и страх перед тем зверем, которого человек прячет в себе и страшится в себе самом. — Заратустра называет его “внутренней скотиной”.{717}

Этот долгий, старый страх, ставший наконец тонким, духовным и одухотворённым, — теперь, сдаётся мне, называется: наука». —

Так говорил совестливый; но Заратустра, который только что вернулся в пещеру, слышал последние слова и угадал смысл их, кинул совестливому горсть роз и смеялся над «истинами» его. «Как! — воскликнул он. — Что слышал я только что? Поистине, кажется мне, или ты глупец, или я сам, — твою “истину” мигом поставлю я на голову.

Ибо страх — исключение для нас. Но мужеством, приключениями, желанием неизвестного, на что никто ещё не отважился, — мужеством кажется мне вся предшествующая история человека.

Самым диким, самым мужественным зверям позавидовал он и отнял все их добродетели; только так стал он — человеком.

Это мужество, ставшее наконец тонким, духовным и одухотворённым, это мужество человеческое, с орлиными крыльями и змеиною мудростью, — оно, сдаётся мне, называется теперь…»

«Заратустра!» — крикнули в один голос все собравшиеся и громко рассмеялись; но от них поднялось как бы тяжёлое облако. Чародей также засмеялся и сказал лукаво: «Ну что ж! Он ушёл, мой злой дух!

Разве я сам не предостерегал вас от него, когда говорил, что он обманщик, дух лжи и обмана?

Особенно когда показывается нагим. Но разве я в ответе за козни его? Разве я создал его и мир?

Ну что ж! Будем снова добрыми и весёлыми! И хотя Заратустра уже смотрит сердито — взгляните же на него! он сердится на меня, —