Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

Ты, старый колокол, ты, сладкозвучная лира! Все скорби разрывали сердце тебе, скорбь отца, скорбь дедов, скорбь прадедов; речь твоя стала зрелой, —

— зрелой, подобно золотой осени и времени послеполуденному, подобно моему сердцу отшельника, — теперь говоришь ты: мир сам созрел, лоза зарумянилась,

— теперь хочет он умереть, умереть от счастья. О высшие люди, чувствуете ли вы запах? Тайно поднимается из глубины запах,

— благоухание и запах вечности, запах золотистого вина, потемневшего и блаженно-красного от старого счастья,

— от опьяневшего полночного счастья-смерти, которое поёт: мир — глубина, глубь эта дню едва видна!

7

Оставь меня! Оставь меня! Я слишком чист для тебя. Не прикасайся! Разве мой мир не стал сейчас совершенным?

Моя кожа слишком чиста для твоих рук. Оставь меня, глупый, бестолковый, душный день! Разве полночь не светлее?

Самые чистые должны быть господами земли, самые непознанные, самые сильные, души полночные, которые светлее и глубже всякого дня.

О день, тяжёлой поступью идёшь ты за мной? Ты тянешь руки за моим счастьем? Для тебя я богат, одинок, для тебя я клад и сокровищница?

О мир, ты желаешь меня? Разве я столь мирской? Разве я столь духовный? Разве для тебя я так божественен? Но, день и мир, вы слишком неуклюжи,

— вам нужны более ловкие руки, чтобы держаться за более глубокое счастье, более глубокое несчастье, хватайтесь за какого-нибудь бога, но не за меня:

— моё несчастье, моё счастье глубоки, ты, дивный день, но всё же не бог я и не ад божий: скорбь мира эта глубина.

8

Скорбь бога глубже, о дивный мир! Ухватись за скорбь бога, не за меня! Что я! Опьянённая сладкозвучная лира,

— полночная лира, кваканье колокола, которого никто не понимает, но который должен говорить перед глухими, о высшие люди! Ибо вы не понимаете меня!

Миновало! Миновало! О юность! О полдень! О время после полудня! Теперь наступил вечер, и ночь, и полночь, — пёс воет, ветер:

— разве ветер не пёс? Он визжит, он тявкает, он воет. Ах! Ах! как она вздыхает, как смеётся, хрипит и пыхтит, эта полночь!

Как она трезво говорит, эта пьяная сочинительница! она, должно быть, перепила своё опьянение? она стала чересчур бодрой? она пережёвывает?

— свою скорбь пережёвывает она во сне, старая, глубокая полночь, и ещё больше свою радость. Пусть скорбь и глубока — но радость глубже, чем она.

9

Ты, виноградная лоза! За что хвалишь ты меня? Ведь я срезал тебя! Я жесток, ты истекаешь кровью, — для чего воздаёшь ты хвалу моей опьянённой жестокости?

«Что стало совершенным, всё зрелое — хочет умереть!» — так говоришь ты. Благословен, да будет благословен нож виноградаря!{743} Но всё незрелое хочет жить — увы!

Скорбь говорит: «Пройди! Исчезни, ты, скорбь!» Но всё, что страдает, хочет жить, чтобы стать зрелым, и радостным, и тоскующим,

— тоскующим по далёкому, более высокому, более светлому. «Я хочу наследников, — так говорит всё, что страдает, — я хочу детей, я не хочу себя».

Радость же не хочет ни наследников, ни детей, — она хочет себя самоё, хочет вечности, хочет возвращения, хочет, чтобы всё было равновечным себе.

Скорбь говорит: «Разбейся, истекай кровью, сердце! Двигайтесь, ноги! Крылья, летите! Вдаль! Вверх! Боль!» Ну что ж! Вперёд! О моё старое сердце! Жизнь гонит скорби тень!

10

О высшие люди, как кажется вам? Разве я прорицатель? Сновидец? Опьянённый? Толкователь снов? Полночный колокол?

Капля росы? Испарение и благоухание вечности? Разве вы не слышите? Разве вы не чувствуете? Мой мир стал совершенным, полночь — тот же полдень. —

Боль ещё и радость, проклятие ещё и благословение, ночь ещё и солнце, — уходите или вы узнаете: мудрец ещё и безумец.

Говорили вы Да какой-нибудь радости? О друзья мои, тогда вы говорили Да и всякой скорби. Всё сцеплено, нанизано, влюблено одно в другое, —

— хотели вы когда-либо пережить мгновение дважды, говорили вы когда-нибудь: «Ты нравишься мне, счастье! миг! мгновенье!»? Так хотели вы, чтобы всё вернулось!

— всё заново, всё вечно, всё сцеплено, нанизано, влюблено одно в другое, о, так любили вы мир, —

— вы, вечные, любите его вечно и во все времена; и говорите также скорби: пройди, но вернись назад! Ведь радость рвётся в вечный день!

11

Всякая радость хочет вечности всех вещей, хочет мёду, хочет дрожжей, хочет опьянённой полуночи, хочет могил, хочет слёз утешения на могилах, хочет золотой вечерней зари —

— чего только не хочет радость! она более жаждущая, более сердечная, более алчущая, более ужасная, более таинственная, чем всякая скорбь, она хочет себя; она впивается в себя, воля кольца борется в ней, —

— она хочет любви, она хочет ненависти, она чрезмерно богата, она дарит, отвергает, умоляет, чтобы кто-нибудь взял её, благодарит берущего, она хотела бы, чтобы её ненавидели, —

— так богата радость, что жаждет скорби, ада, ненависти, позора, уродства, мира, — ибо этот мир, о, вы, конечно, знаете его!

Высшие люди, по вас томится эта радость, необузданная, блаженная, — по скорби вашей, вы, неудавшиеся! По неудавшемуся томится всякая вечная радость.{744}

Ибо всякая радость хочет себя самоё, вот почему хочет она и сердечной муки! О счастье, о боль! О сердце, разбейся! Высшие люди, поймите же, радость хочет вечности,

— радость хочет вечности всех вещей, она рвётся в желанный вековечный день!

12

Научились ли вы теперь песни моей? Угадали вы, чего хочет она? Ну что ж! Давайте! О высшие люди, так спойте же мне теперь хоровую песнь мою!

Спойте мне теперь сами ту песнь, имя которой: «Ещё раз», а смысл: «во веки веков!», — спойте же, о высшие люди, хоровую песнь Заратустры!

О друг, вникай!
Что полночь говорит? внимай!
«Был долог сон, —
Глубокий сон, развеян он: —
Мир — глубина,
Глубь эта дню едва видна.
Скорбь мира эта глубина, —
Но радость глубже, чем она:
Жизнь гонит скорби тень!
А радость рвётся в вечный день, —
В желанный вековечный день!»{745}

Знамение{746}

Утром после этой ночи вскочил Заратустра с ложа своего, опоясал чресла свои и вышел из пещеры, сияющий и сильный, как утреннее солнце, поднимающееся из-за тёмных гор.{747}{748}

«Ты, великое светило, — сказал он, как однажды уже говорил, — ты, глубокое око счастья, в чём было бы счастье твоё, если б не было у тебя тех, кому ты светишь!{749}

И если бы они оставались в домах своих, в то время как ты уже проснулось и идёшь одарять и наделять — как негодовала бы гордая стыдливость твоя!

Ну что ж! они спят ещё, эти высшие люди, в то время как я уже бодрствую: это не настоящие последователи мои! Не их жду я здесь в моих горах.

За своё дело хочу я приняться, начать свой день — но они не понимают, каковы знамения утра моего, мои шаги для них не призыв к пробуждению.

Они ещё спят в пещере моей, их сон ещё упивается моими полуночами.{750} Ушей, слушающих меня, — ушей послушных недостаёт им».

Так говорил Заратустра своему сердцу, в то время как солнце поднималось; тогда он вопросительно взглянул ввысь, ибо услышал над собою резкий крик своего орла. «Ну что ж! — крикнул он в вышину. — Это нравится, это подобает мне. Звери мои проснулись, ибо я проснулся.

Орёл мой проснулся и чтит, как и я, солнце. Орлиными когтями хватает он новый свет. Вы настоящие звери мои; я люблю вас.

Но ещё недостаёт мне моих настоящих людей!» —

Так говорил Заратустра; но тут он почувствовал себя как бы окружённым множеством птиц, летавших вокруг него, — шум от такого множества крыльев и давка над головою его были так велики, что он закрыл глаза. И поистине, на него как будто упала туча из стрел, сыплющихся на нового врага. Но это было облако любви, спускавшееся на нового друга.

«Что происходит со мною?» — думал Заратустра удивлённо в сердце своём и медленно опустился на большой камень, лежавший у выхода из пещеры. Но пока он размахивал руками вокруг себя, и над собою, и под собою, защищаясь от нежности птиц, смотрите, случилось с ним нечто ещё более изумительное: ибо он нечаянно ухватился за густую, тёплую, косматую гриву; и в то же мгновение раздался перед ним рёв, — кроткий, протяжный рёв льва.{751}

«Знамение приближается», — сказал Заратустра, и сердце его преобразилось. И действительно, когда перед ним просветлело, он увидел, что у ног его лежал огромный жёлтый зверь, прижимаясь головою к его коленям; из любви он не хотел покидать его и походил на собаку, нашедшую старого хозяина. Но и голуби были не менее усердны в любви своей, чем лев; и всякий раз, когда голубь порхал перед носом льва, лев встряхивал головой, удивлялся и начинал смеяться.