Мордехай Рихлер - Версия Барни

• Название: Версия Барни
• Автор: Мордехай Рихлер
• Издательство: ИД Флюид
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-98358-186-9

Словом «игра» определяется и жанр романа Рихлера, и его творческий метод. Рихлер тяготеет к трагифарсовому письму, роман написан в лучших традициях англо-американской литературы смеха — не случайно автор стал лауреатом престижной в Канаде премии имени замечательного юмориста и теоретика юмора Стивена Ликока. Рихлер-Панофски владеет юмором на любой вкус — броским, изысканным, «черным». «Версия Барни» изобилует остротами, шутками, каламбурами, злыми и меткими карикатурами, читается как «современная комедия», демонстрируя обширную галерею современных каприччос — ловчил, проходимцев, жуиров, пьяниц, продажных политиков, оборотистых коммерсантов, графоманов, подкупленных следователей и адвокатов, чудаков, безумцев, экстремистов.

---

— Ну что, я молодец? — победно ухмыльнулся он.

Приезжая на всяческие конференции в Монреаль (подозрительно часто, как я осознал опять-таки задним числом), Блэр заранее звонил и приглашал нас обоих на обед. Помню, как однажды я снял трубку, услышал его голос и передал трубку Мириам.

— Твой бойфренд, — сказал я, прикрыв микрофон ладонью.

Как обычно, сам я отказался, сославшись на дела, а Мириам еще и уговаривал пойти.

— Что же он все не женится?

— Потому что он безнадежно влюблен в меня. Ты не ревнуешь?

— К Блэру? Не смеши меня.

Однажды, когда все дети были в школе, позвонил бывший продюсер Мириам, Кип Хорган, и очень уговаривал ее снова пойти к нему работать, пусть пока хотя бы внештатно.

— Нам тебя ужасно не хватает, — сказал он.

Как-то раз мы сидели вместе в «Лез Аль», Мириам дождалась, когда я займусь «реми мартен X. О.» и «монтекристо», и говорит:

— Что бы ты сказал, если бы я вернулась на работу?

— Но мы не нуждаемся в деньгах. Нам и так хватает.

— А может, мне работа нужна как стимул.

— Ага. Ты будешь день-деньской на Си-би-си, а кто же мне обед приготовит?

— Какой ты тиран, тиран, Барни! — бросила мне она, выскакивая из-за стола.

— Да я же шучу.

— Нет, ты не шутишь.

— Куда ты помчалась? Я еще не допил.

— Зато я и допила, и доела, а теперь пойду погулять. Даже горничным иногда полагается выходной.

— Постой. Присядь на минуту. Знаешь, мы ведь никогда не бывали в Венеции. Я сейчас пойду прямо в «Глобал трэвел». А ты ступай домой и собирайся. Побыть с детьми уговорим Соланж и сегодня же вечером отправляемся.

— Ну здрасьте. Да ведь завтра у Савла с его командой «умников» встреча с «Лоуер-Канада-колледжем».

— Ледяные «беллини» в «Гаррис-баре». Carpaccio. Fegato alia veneziana[333]. Пьяцца Сан-Марко. Понте Риальто. Остановимся в «Палаццо Гритти», наймем катер и на нем поедем в Торчелло, чтобы позавтракать в «Чиприани».

— Странно, что ты не предложил мне норковое манто.

— Что бы я ни делал, все плохо.

— Не все, но достаточно многое. А теперь, с твоего позволения, я пойду пройдусь. Может, схожу в кино. Так что не забудь забросить белье в прачечную — оно в машине на заднем сиденье. Вот список, что нужно купить у Штейнберга, а вот квитанция на подушечку, которую я отдала в починку Лоусону — это на углу Клермонт-авеню. Если у тебя хватит терпения объехать квартал три раза, парковочное место найдешь. Времени на то, чтобы свозить Савла за новыми ботинками к «Мистеру Тони», у тебя не останется, но ты можешь успеть заскочить в «Паскаль», купишь мне восемь вешалок, а еще надо вернуть и получить назад деньги за тостер — раз уж тебе по дороге, — он не работает. Ужин придумай сам. Обожаю сюрпризы. Привет-привет. — И ушла.

В тот вечер мы ели магазинную китайскую еду. Чуть теплую и слипшуюся.

— Молодец у нас папочка? — потешалась Мириам.

Дети, чувствуя дурные флюиды, ели не поднимая глаз. Но, когда они ушли спать, мы с Мириам выпили бутылку шампанского и занялись любовью, смеясь над утренней ссорой.

— Я же знаю тебя, — говорила она. — Возвращать тостер ты наверняка и не подумал, просто выкинул его в ближайшую урну, а мне сказал, что деньги за него получил.

— Клянусь на головах детей, что я вернул тостер, как приказала мне моя домоправительница.

Следующим вечером, в четверг, я слег с гриппом, не смог пойти на хоккейный матч и смотрел его по телевизору, закутанный в одеяло на диване. Ги Лафлёр за своей синей линией перехватил неточный пас бостонцев и помчался с развевающимися волосами через центр площадки под рев трибун, от которого сотрясался весь стадион «Форум». «Ги! Ги! Ги!» Лафлёр обошел двух защитников, обманным движением заставил вратаря плюхнуться на лед и вот-вот уже должен был коронным своим бэкхендом… Но тут опять Мириам завела свое:

— Знаешь, а ведь, чтобы работать внештатно, мне вовсе не нужно твоего разрешения.

— Как же он мог так промазать по пустым воротам!

— Мне жизнь дана вовсе не для того, чтобы подбирать за тобой грязные носки и мокрые полотенца, водить детей к зубному и хлопотать по хозяйству, а в промежутках врать по телефону, будто тебя нет дома, если тебе нежелателен этот звонок.

— Три минуты! Всего три минуты до конца периода!

За воротами Милбери налетел на Шатта и повалил его, но тут Мириам заслонила собой экран.

— Я требую внимания, — отчеканила она.

— Ты права. Тебе не нужно моего разрешения.

— Еще я хочу извиниться за то, что я ляпнула насчет норкового манто. Ты этого не заслужил.

Черт! Черт! Черт! А я ведь сходил и купил его как раз в то самое утро. На Сен-Пол-стрит.

— Сколько стоит эта шмата? — спросил я.

— Четыре тысячи пятьсот. Но налог можно сбросить, если будете платить наличными.

Сняв с руки часы, я положил их на прилавок.

— Я готов заплатить три тысячи долларов, — сказал я, — но это предложение действительно в течение трех минут.

Мы стояли, смотрели друг на друга, и, когда три минуты истекли, он сказал:

— Не забудьте часы.

— Да возьму я, возьму его.

К счастью, манто было все еще спрятано в шкафу у меня в офисе. Его можно было вернуть.

— Тебе не надо было так шутить. Фи! Норковое манто! — выговаривал я Мириам. — Как я был оскорблен в тот момент! Никогда бы себе такого не позволил.

— Но я же ведь извинилась.

Так Мириам вернулась к работе на радио Си-би-си — стала изредка брать интервью у писателей, пустившихся в странствия, чтобы сбывать свои книги. Я это никак не поощрял, зато друг лесов и враг не поддающихся гниению полиэтиленовых пакетов Герр Профессор Хоппер-Гауптман всячески приветствовал.

— С кем это ты так долго болтала по телефону? — спросил я ее как-то вечером.

— А, это Блэр услышал мое интервью с Маргарет Лоуренс и позвонил сказать, какое оно интересное. А тебе оно как?

— Я собирался послушать запись вечером.

— Блэр говорит, что, если я сделаю серию из десяти канадских писателей, он обязательно найдет в Торонто, куда ее пристроить.

— Во-первых, в Канаде нет десяти писателей, во-вторых, в Торонто можно пристроить что угодно. Прости. Я этого не говорил. Слушай, а поработай-ка с Макайвером! Напомни ему о временах, когда он читал в магазине Джорджа Уитмена в Париже. Спроси, где он крадет свои идеи. Нет. Наверное, они у него свои. Больно уж скучные. Я что-нибудь не то сказал?

— Да нет, ничего.

— Я послушаю пленку после обеда.

— Знаешь, лучше не надо.

Именно Мириам настояла, чтобы Майкл продолжил образование в «Лондон скул оф экономи».

— Да ведь он из Лондона вернется законченным снобом. А чем тебе нехорош Макгилл?

— Ему надо временно пожить от нас отдельно. Ты деспот, а я извожу его своей заботой. Еврейская мамаша, и хоть ты тресни.

— Это Майк так сказал? Как он посмел?

— Это я так говорю. У тебя слишком длинная тень. И ты слишком большое удовольствие получаешь, когда удается забить его аргументацией.

— Значит, в ЛСЭ?

— Да.

Честно говоря, сам-то я еле среднюю школу закончил, аттестат получил сплошь троечный и жутко завидовал одноклассникам, которые с легкостью поступили в университет. В те добрые старые времена прием евреев в Макгилл был ограничен. Чтобы нашего брата приняли, надо было иметь сумму баллов на уровне семидесяти пяти процентов, тогда как гойским бойчикам хватало шестидесяти пяти, так что мне нечего было и соваться. Я так стыдился этой своей неудачи, что избегал тех мест, где собираются студенты (например, «Кафе Андре»), и тут же переходил на другую сторону улицы, едва завижу идущего в мою сторону бывшего одноклассника в белом свитере с большой вышитой на нем буквой «М». Все, чего я к тому времени добился, — это повышения от уборщика посуды до официанта в «Норманди руф». Поэтому я несказанно гордился успехами наших детей в науках, тем, что они становились победителями олимпиад и запросто поступали в университеты. С другой стороны, я сомневаюсь, чтобы кардинал Ньюмен, не говоря уже о докторе Арнольде[334], пришел в восторг от дуновений, что веют нынче в современных Академах[335]. Глянув в программу, по которой училась в Веллингтоновском колледже Кейт, я обнаружил в разделе наук курс домоводства — то есть там преподают науку о том, как сварить яйцо. Или как пылесосить. Савл, силясь пристроить куда-нибудь знание мультиков про Микки-Мауса, записался в Макгиллском университете на курс писательского мастерства, который вел — вы правильно догадались — Терри Макайвер. А журналистике в Веллингтоновском обучали выгнанные на пенсию репортеры из газеты «Газетт», подгоняя свои лекционные часы к терапевтическим собраниям Анонимных Алкоголиков.

В ЛСЭ Майк познакомился с Каролиной, и когда мы прилетели в Лондон навестить его, оказались приглашенными на обед в дом ее родителей, живших в шикарном Болтонсе. Выяснилось, что Найджел Кларк — известный адвокат, «советник королевы», а его жена Вирджиния эпизодически пописывает в глянцевый журнал «Татлер» статейки по садоводству. Я был так взволнован (или напуган, как считала Мириам), что заранее причислил их обоих к снобам и злостным антисемитам — из тех, чьи предки (наверняка упомянутые в «Дебретте»[336]) были заговорщиками, заодно с герцогом Виндзорским собиравшимися в тысяча девятьсот сороковом году установить в Соединенном Королевстве нацистский режим. Проведя свое расследование, я обнаружил, что загородное имение семейства Кларков расположено неподалеку от деревни Иглшем, в Шотландии.