Пётр Пискарёв - Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века

• Название: Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века
• Автор: Пётр Пискарёв
• Издательство: Гиперион
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-89332-136-4

Эти мемуары написаны двумя петербургскими старожилами, родившимися на рубеже XIX–XX вв., и публикуются по рукописи, которая находится в собрании А. М. Конечного, составителя и комментатора этой книги. Воспоминания П. А. Пискарева и Л. Л. Урлаба — это документальный реестр реалий повседневной и праздничной жизни города рубежа веков и его обитателей, они дополняют и корректируют сведения, сообщаемые другими мемуаристами и являются еще одним источником по быту и зрелищной культуре старого Петербурга для самого широкого круга читателей (от любителя книг до специалиста по городской культуре и истории).

Иллюстративный материал предоставлен А. М. Конечным.

В оформлении обложки использованы работы Мстислава Валериановича Добужинского (1875–1957).

---

155

В 1898 г. народные гулянья на Масленичной и Пасхальной неделях были перенесены с Царицына луга (Марсово поле) на Семеновский плац. Но они постепенно вытеснялись с плаца в связи с началом строительства в 1902 г. здания Витебского вокзала.

156

Речь идет о карусельном деде-зазывале — любимце публики, который выступал на балконе карусели — деревянной двухэтажной крытой постройке, с внешней и внутренней галереями, разукрашенной снаружи живописными «лубочными» изображениями (портретами знаменитостей, комическими сценами, пейзажами и т. д.) и скульптурой. Такая карусель называлась «Большим самокатом», так как приводилась в движение паровой машиной. Публика, кружась в лодочках (лошадках, вагончиках), наблюдала короткое представление (пантомиму, живую картину, танец), которое давалось на маленькой сцене, находящейся в центре карусели.

«Водрузившись на перила огромнейшей карусели, в шапке с бубенцами и огромнейшей бородой из пакли, дед (обыкновенно из солдат-балагуров), исполнял обязанности современных conferenciers, т. е. импровизировал беседу. И горе тому, кто попадал ему на зубок! Старик буквально забросает его шутками, иногда очень меткими и злыми, почти всегда нецензурными. Большею частью такими жертвами были: какой-нибудь провинциальный ротозей, впервые попавший в столицу, или бойкая горничная, отпущенная господами со двора „погулять на балаганах“» (Дризен Н. В. Сорок лет театра: Воспоминания. 1875–1915. [Пг., 1916]. С. 28–29).

157

«Петрушка, русский Гиньоль, не менее, нежели Арлекин, был моим другом с самого детства. Если, бывало, я заслышу заливающиеся, гнусавые крики странствующего петрушечника: „Вот Петрушка пришел! Собирайтесь, добрые люди, посмотрите-поглядите на представление!“ — то со мной делался род припадка от нетерпения увидеть столь насладительное зрелище, в котором, как и на балаганных пантомимах, все сводилось к бесчисленным проделкам какого-то озорника, кончавшимся тем, что мохнатый черт тащил „милого злодея“ в ад» (Бенуа. Кн. 5 (глава «Петрушка»). С. 521).

158

Сбитень — горячий напиток из подожженного меда или патоки.

159

О журналах «Родина», «Пробуждения», «Солнце России» — см. примеч. [308], [309], [310] к разделу «Быт Старого Петербурга по газетным объявлениям».

160

«Стрекоза» (1875–1908) — петербургский художественно-юмористический еженедельный журнал.

161

См примеч. [129] к разделу «Люди на улице».

162

См примеч. [128] к разделу «Люди на улице».

163

Вербу вспоминает художник М. В. Добужинский: «Вербный торг помню еще у Гостиного двора (на Конногвардейском бульваре он был позже). Среди невообразимой толкотни и выкриков продавали пучки верб и вербных херувимов (их круглое восковое личико с ротиком бантиком было наклеено на золотую или зеленую бумажку, вырезанную в виде крылышек), продавали веселых американских жителей, прыгающих в стеклянной трубочке, и неизбежные воздушные шары, и живых птичек (любители тут же отпускали на волю и птичек и шары), и было бесконечное количество всяких восточных лакомств, больше всего рахат-лукума, халвы и нуги» (Добужинский. С. 20).

164

В Вербную субботу, как вспоминает Н. А. Лейкин, приносили из церкви освященную вербу, которая «ставилась к образам, за киот, а один ее прут отделялся и помещался в бутылку с водой на окне; весной же, когда он давал корни, его в день радуницы, во вторник на Фоминой неделе, отвозили на кладбище и сажали в землю на могилках, христосуясь с покойниками» (Лейкин Н. А. Мои воспоминания // Быт петербургского купечества в XIX веке. СПб.: Гиперион, 2003. С. 142–143).

165

Двенадцать отрывков из четырех Евангелий.

166

«В отдаленных местах города жгут плошки с салом, керосином и другими горючими веществами; случается, что жгут и резиновые калоши с керосином. Понятно, что от этой иллюминации не столько света, сколько запаха» (Светлов. С. 49).

167

Ср.: «В пасхальную заутреню принято иллюминовать некоторые церкви шкаликами и плошками. Иллюминуют главным образом колокольни, причем в колокольные пролеты ставят большие кресты со шкаликами. Около церкви, на панели, ставятся плошки.

В Исаакиевском соборе горит газ в светильниках, которые держат, укрепленные на углах собора, ангелы. Это зрелище очень эффектно, так как газ горит в большом количестве и представляет вид пламенного столпа» (Светлов. С. 17).

168

Ср.: «На Пасхе некоторые приглашают к себе гостей на розговены, после утрени. На стол, украшенный растениями, ставятся: несколько куличей (простых, шафранных, с кардамоном), пасха (из творогу, сметаны и разных примесей), окорок ветчины, окорок телятины, крашеные яйца и разные закуски, в числе которых фигурируют зеленые свежие огурцы и редиска, составляющие в эту пору еще редкость. В куличи, пасху и узкие концы окороков втыкают искусственные розаны из бумаги. Во время розговен главная тема разговоров — куличи, пасха и окорок. Кушанья эти доставляют домовитым хозяйкам много хлопот и забот: окорок можно или перепечь или не допечь, куличи могут „не дойти“ или скривиться набок, пасха может оказаться или очень пресной или очень сладкой… Само собой разумеется, что гости хвалят все, не желая огорчать любезную хозяйку. При первой встрече двух хозяек они непременно друг друга спросят — где брали окорок и удались ли куличи и пасха. В первый день Пасхи куличи, пасха, окорока и закуски остаются в столовой, на столе, до самого обеда. Хозяйка угощает в этот день тех визитеров, которых принимают с визитом не официально, а по-дружески» (Светлов. С. 19–20).

169

«На Рождестве нам устраивали елку, и елка эта зажигалась по-немецки непременно накануне Рождества, в сочельник, — вспоминает Н. А. Лейкин, выросший в семье небогатого купца. — Сначала взрослые сходят ко всенощной, вернутся и зажгут для нас елку. <…> В Рождественский сочельник у нас в доме был пост строгий и женская половина до звезды, т. е. до вечера, ничего не ела, а мы, дети, питались только булками с постным чаем <…> Игрушек на елку нам дарили много <…> неизбежными игрушками были барабан, бубен, дудка, труба из жести. Гостинцы, украшавшие елку, были самые дешевые. <…> Конфекты, завернутые в бумажки с картинками, были из смеси сахара с картофельной мукой и до того сухи, что их трудно было раскусить. Картинки изображали нечто вроде следующего: кавалер в желтых брюках и синем фраке и дама в красном платье и зеленой шали танцуют галоп и внизу подпись: „Юлий и Амалия“; пастушка в коротком платье и барашек, похожий на собаку, и подпись: „Пастораль“. Картинки эти раскрашивались от руки и очень плохо. Пряники были несколько лучше конфект. Они были из ржаной и белой муки и изображали гусаров, барынь, уперших руки в бока, рыб, лошадок, петухов. Ржаные были покрыты сахарной глазурью и расписаны, белые — тисненые и отдавали мятой или розовым маслом. Золоченые грецкие орехи, украшавшие елку, всегда были сгнившие» (Лейкин Н. А. Мои воспоминания… С. 144–145).

170

«Тетка моя Ольга, тогда молодая девушка, а вместе с ней и наша прислуга, гадали на святках про суженого, спрашивали на улице имена, смотрели в зеркало, подслушивали у дверей чужих квартир» (Лейкин Н. А. Мои воспоминания… С. 146).

171

«Устраивалась на святках всегда вечеринка <…> на которую приглашались родственники, приезжавшие с ребятами <…> Взрослые садились играть в лото, а, мы, дети, рядились во что попало и бегали по комнатам в „уродских“ и „арапских“ масках. На святках обыкновенно нам дарили карикатурные маски с длинными уродливыми носами, вывернутыми острыми подбородками, с нарисованными волдырями на лбу и на щеках. Были и черные маски негра с красными губами. Девочки рядились всегда цыганками в пестрые платки, а мальчики, большей частью, выворачивали шубы мехом вверх и, надев их, ползали на четвереньках, рыча и изображая медведей и волков. Угощением для детей были пряники, мармелад, пастила и орехи. <…> Играющим в лото взрослым подавались пунш, мадера, варенье. <…> Варенье подавалось разных сортов. Подавались яблоки, нарезанные на четвертинки, синий изюм и миндаль. Вечеринка заканчивалась ужином, в котором играла главную роль ветчина с горошком и клетчатый пирог с вареньем и желе из белого вина с вареньем и восковым зажженным огарком внутри. Иногда во время этих вечеринок приходили неизвестные нам ряженые „на огонек“, как тогда говорилось. Эти ряженые в большинстве случаев были также в самодельных костюмах, пищали и ревели басом, называли хозяев и гостей по именам, и хозяева и гости старались угадать кто бы это были под масками. Таких ряженых впускали в дом после некоторых колебаний и расспросов и тщательно следили за ними, чтобы они чего-нибудь не украли. Ряженые эти всегда являлись со своим музыкантом-гитаристом или скрипачом, тоже ряженым. Они плясали, напивались и уходили» (Лейкин Н. А. Мои воспоминания… С. 145–146).