Владимир Витвицкий - Двадцать пять дней на планете обезьянн

• Название: Двадцать пять дней на планете обезьянн
• Автор: Владимир Витвицкий
• Жанр: Современные любовные романы

О любви и мстительности, но на этот раз среди обезьянн.

---

Предназначение дорог: если ты выехал из пункта "А", то обязательно приедешь в пункт "Б", а если к тому же на заднем сидении восседает ангел — по случаю ангел-хранитель всех в автобусе, то вероятность эта превращается в предопределенность. И этому не сможет помешать ни один лихач — он разобьется поворотом раньше, и даже раскаленный метеорит — он сгорит в атмосфере дотла и не долетит до поверхности планеты обезьянн. Не зная о такой охране и за полчаса езды привыкнув к пыльному стеклу, Шимпанзун наконец увидела в нем остановку. А почти рядом с ней аэродромовское КПП и дорогу за ним — к самолетам и к специфичным аэродромовским строениям вдали. Выйдя из полупустого автобуса — охотники за ягодами и грибами катапультировались раньше, и так и не заметив серого — он вышел чуть позже нее и опять же через заднюю дверь, она отправилась прямо на КПП. Она знает, что делать, она забыла о жженом запахе, и ее шаг от этого не только красив, но и уверен.

А гевронку зовут Гибне Гибнсен, и интересно — склоняются ли у них хотя бы имена? Грубовато для русбандского уха, избалованного великим и могучим. Но гевронский сам по себе грубоват, правда, благодаря именно этому свойству он считается одним из самых выразительных языков на материке. Водолазы на больших глубинах предпочитают переговариваться именно на нем — когда голос из-за давления изменяется до неузнаваемости, то четкость звуков и похожие на военные команды слова гораздо уместнее. Ну а выразительность они оценили не отходя от кассы — прислушиваясь к разговору Гибнсен с двумя провожающими ее гевронцами. Она не повышала голоса, но сдержанность эмоций слышалась вполне, даже сквозь шум проверяемых перед полетом двигателей. Накоец речи кончились, полкодрил и два неотважных геврона отошли к машинам, а по обстоятельствам отважная гевронка поднялась вместе с Приматом в грузовой отсек, став номером тринадцать в их малочисленной экспедиции. А это скверно, правда если верить в дурные приметы.

Внутри КПП оказался бравый летчик, а может не менее бравый техник. Он не стал мучить ее излишними вопросами и даже выделил ей в провожатые нескладного, высокого срочника с голубыми, как и полагается в авиации нашивками и с повязкой на рукаве. На повязке буквы "ПОМ", и Шимпанзун секундной мыслью отметила совпадение — у мичудрила, разговор которого она случайно подслушала, точно такая же повязка с такими же буквами. Выходит, помощники ведут ее к Примату? Ну а если это не ее помощники, то чьи тогда?

К самолету они подошли со стороны хвоста и, подчиняясь необязательной условности, она остановилась у начала летного поля, не переступив границы травы и бетона. Самолет стоял близко, и она хорошо видела, как Примат, разговаривая с такими же, как и он, пятнистыми солдатами смеялся, и еще о чем-то спорил с красивым и важным полкодрилом в черной пехтмуровской форме, и то, как он поднялся в самолет, а вслед за ним поднялась светловолосая обезьянна в белой куртке с большим красным крестом на спине, и то, как провожающие отошли к машинам, а к люку подбежал техник в летной куртке, наверное проверить, как закроется этот самый люк.

И тут Примат увидел ее.

Примат увидел Шимпанзун. В теле его дернулись и остановились сильные механизмы — желание движения и сопротивление ему. Готовый закрыться грузовой люк остановил его? Но он поймал ее взгляд, а она его. Взгляды превратились в свитые из жестких железных закорючек провода, и двигаться по ним живому обезьянну невозможно. Но возможно движение чужого взгляда — боковым зрением он заметил, как несколько ошалевшие и широко открытые глаза гевронки наткнулись на эту жесткость.

Их взгляды встретились, и она почувствовала, как вздрогнул и застыл от неожиданности Примат, и что в кривизне сегодня изменяющегося мира есть только одна прямая линия — линия встречи глаз, две точки опоры для нового отсчета. Но мгновение прошло — и мир не перевернулся, остался таким же кривым и привычным, а единственная, кажущаяся стальной прямая лопнула хрупким хрусталем. Большие створки грузового люка стали медленно закрываться и этим движением вернули кривизну, подтверждая отделение.

Люк закрылся, дернулась и оборвалась прямолинейная условность взгляда и осталась там, снаружи, в отсутствии слов и жестов. Примат очнулся, улыбнулся отважной гевронке и жестом пригласил ее в глубь отсека.

— Пойдем, — сказала она своему нескладному провожатому, отвернувшись от взлетающего самолета.

"Ну, однако, батонов накрошил!" — однакнет читатель-заУрал, или аскнет Питер-либерал: "Наглюсил бздосек в саду под синагогой! А где-зе сюйства?" Ах, чуйства, читатель? Задрыстни в лобик, там прохладно! А еще лучше — гони ежиков в загон, разогни бумеранг и степай в абортарий. Там чуйства грузят в бочки Карамазовы-братья, а графиня с изменившимся лицом на пруду сдает зачеты по занырам.

Вот те чуйства, подсказанные мальчиком Юнь Су:

"На дороге у ивы стояли,

провожая уезжающих вдаль.

Повернули коляски и кони умчались,

лишь увидел как пыль поднялась.

Не почувствовал сам, как во время прощанья

слезы красные все истекли.

А вернулся домой — и слезы не осталось,

чтобы ею платок омочить".

Такие вот дела, читатель, янь вверх, а инь вниз, туда-сюда-обратно — тебе и мне приятно, а чтобы спереди погладить, нужно сзади подлизать. Глубина! В взаимном движении — жизнь, а лень по-китайски — дао. В Израиле евреи гоняют арабов — казаки! Мечта поволжского крестьянина — въехать в дом репрессированного немца. Беспредел писательских сю-сюнов — чтоб плевали только вслед, предел — чтоб хотя бы плевали. Читай, читатель, дальше, и бабец ты или папец — накапливай слюну.

* * *

— Сникердреннер! Сникердреннер! — отслеживая взглядом уплывающую стройность, выгодно подчеркнутую русбандской военно-морской формой, попросил Мак Какерсен.

(Притормози!)

— Дервау? — плавно сбрасывая скорость, прищурил свой внимательный глаз Боб Уинсен. Машина остановилась — послеповортная скорость не так уж высока.

(Уверен?)

— Дойчерт ундер русбандер, арен чессен реппен ротфронтерн моден. Аналдер, Боб!

(Мы в Русбандии, а раздумья здесь не в моде. Сдай назад, Боб!)

— Клеввер, — включил заднюю передачу Боб Уинсен.

(Хорошо.)

Он довольно давно работает в гевронском консульстве в Мармунезе, и русбандские лица уже успели примелькаться. Но он понимает своего молодого коллегу — местные обезьяннки бывают отчаянно красивы, эти дикие русбанды просто купаются в обезьянньей красоте. Так почему бы и случайному гевронцу не занырнуть один разок? Вот только мотор он заглушать не будет — на остановке, кроме стройной обезьянны, ожидая автобуса, покуривают несколько дрилов в летных куртках. Ну а так как он в Русбандии давно, то знает, что летчики любят спирт и после этой любви почему-то недолюбливают иностранные машины. Он дипломат, он не имеет ввиду ничего такого, но просто может так случиться, что по дороге в консульство им сначала придется заехать в травмопункт. А этого он не хочет и поэтому глушить мотор не станет. Как настоящий дипломат.

Шимпанзун обернулась еще раз — проводить взглядом быстро удаляющийся самолет. Лейтедрил встретил ее, как старую знакомую — ему скучно в маленьком городке и в тесном КПП.

— Ну как, успели? — с готовностью к разговору спросил он.

— Да, спасибо.

— Не за что, — обрадовался он вместо нее, — приходите еще.

Она ничего не стала обещать не поддающейся погонам молодости, а просто пошла на остановку ждать автобуса, чтобы уехать подальше от, похоже, что ставшего пограничным ей и Примату аэродрома, и постараться избежать длинных мыслей — а она умеет избегать, и не думать о прямолинейных взглядах, враждебных по отношению к удобной кривизне привычного пространства.

Но даже случайность подчинена подсказкам и уже набрала вторую автомобильную скорость — все тот же долговязый "ПОМ" растолкал створки авиаворот, и на дорогу выехали две машины: "УАЗик", и в нем, чернея пехтмуровской формой сквозь стекло, с переднего сидения на ожидающих автобуса бросил свой строгий, но довольный взгляд красивый полкодрил. Вторая — иномарка, "Воблу" — любимая машина горячих гевронских парней и их не менее высокотемпературных подруг, а так же новых русбандских бандюганов и не вдруг состоятельных чиновников.

"Воблу", остановившись, задним ходом подъехала прямо к остановке, к Шимпанзун, разбивая неожиданностью маневра скуку ожидания и рождая статику любопытства. Из нее вышел высокий гевронец в такой же белой, с красным крестом куртке, что была на улетевшей с Приматом обезьянне, и…

— Простите, мне кажется, это вас я видел на аэродроме? — заговорил он с ней, немного напрягаясь в акценте. — Кажется, вы кого-то провожали?