Ллойд Джонс - Мистер Пип

• Название: Мистер Пип
• Автор: Ллойд Джонс
• Жанр: Современная проза

Роман новозеландского автора Ллойда Джонса (1955 г.), живущего в Веллингтоне. За эту книгу он получил Приз писателей Содружества (включает 53 страны), роман вошел в шорт-лист Букера в 2007 г.

Действие романа преимущественно происходит в 1991–1992 гг. на острове Бугенвилль (Папуа Новая Гвинея) во время гражданской войн

История мистера Уоттса, последнего белого парня в Бугенвиле. Он открывает школу и читает детям свой любимый роман — «Большие надежды» Чарльза Диккенса. Это помогает ему наладить связь с ними и помочь разобраться в собственных проблемах.

Это смешная книга. Она рассказывает о чем-то пугающе новом, а также о хорошо знакомом старом и о том, как эти двое сходятся в неравной и кровавой битве.

Это страшная книга. Она рассказывает о гражданской войне, о том, как легко чувствовать себя забытым и о том, как страшен мир большой, когда все, что ты видел — это мир маленький — твой остров.

Это хорошая книга. Она рассказывает о заклятых врагах, которые больше, чем враги, и о ненастоящем учителе, который больше, чем учитель.

Это плохая книга — потому что в ней все совсем как в жизни, и поэтому все очень безжалостно.

Это роман-воспитание, где рассказы о голубом цвете, птицах, рыбе и дьяволе перемежаются с «Большими надеждами» Диккенса, прочитанными, уничтоженными и восстановленными по кусочкам детьми острова.

---

Я отбросила в сторону эти мысли и вошла в комнату. Я больше не могла держать в себе свой фрагмент. Двери распахнулись, и я выпалила:

— У тебя что, нет собственной тени, чтобы играть с ней?

Мистер Уоттс медленно обернулся, и в этот момент я поняла, что мой приход был ошибкой. Он не был рад меня видеть, как я надеялась. И мой фрагмент не произвел того впечатления, на которое я рассчитывала. Он взглянул на меня, ожидая объяснений.

— Это суть, — сказала я. — То, что Эстелла сказала Пипу.

Я привыкла к паузам мистера Уоттса, к тому, как он идет к открытой двери класса, как будто все ответы на все вопросы находятся снаружи, и стоит там, на краю, отвечая, являются ли наши дикие предположения правильными или нет, в зависимости от того, что он там увидел.

Я все ждала и ждала, и, наконец, с громадным, как мне казалось, усилием, он смог собраться достаточно, чтобы снова стать моим учителем, и сказать:

— Думаю, это передает главное, Матильда, — на секунду он взглянул на потолок. — Да, я уверен в этом.

Только теперь я услышала, как тяжело звучит его голос, но не заметила печали. Я чувствовала только разочарование от его не слишком воодушевляющего ответа. Он посмотрел на меня, и я подумала, не ожидает ли он большего.

— Ты хочешь записать это, Матильда?

Он взглянул туда, где на колышке висел его пиджак. С близкого расстояния и не отвлекаясь на мистера Уоттса, когда он носил его, я, наконец, увидела, каким грязным был его пиджак, он просто лоснился от грязи. Подкладка липла к рукам.

Я нашла тетрадь и карандаш. Потом присела на пол и начала записывать мой фрагмент.

Мои пальцы с трудом справлялись с карандашом. Я уже давно ничего не писала. Буквы разъезжались в стороны. Мне показалось, что мистер Уоттс подумал, что я слишком долго вожусь со своим фрагментом, потому что он окликнул меня:

— Когда закончишь, Матильда, положи тетрадь на место, если тебе не трудно. И карандаш тоже.

Я оглянулась посмотреть, откуда звучит этот утомленный голос, или что его вызвало. Я не видела глаз миссис Уоттс. Мистер Уоттс прикрыл их рукой. Я закончила записывать фрагмент, вернула тетрадь и карандаш в их надежное место и ушла, мягко прикрыв за собой дверь.

Глава шестнадцатая

Я не сказала маме, что была в доме Уоттсов. Она бы посчитала этот визит предательством. Тот факт, что я считала себя сторонницей мистера Уоттса, не означал, что я хотела тыкать им маме в лицо. Я знала, что всему есть границы и старалась не преступать их.

И иногда я ловила мимолетный взгляд кого-то по имени Долорес — собственной персоной, а не просто чьей-то матери.

Однажды, ранним утром я подкралась к ней, когда она стояла одна на пляже и смотрела на море; по неподвижности ее плеч я знала, что она что-то высматривала. Или, возможно, то, что она высматривала, качалось на волнах прилива надежд в ее голове, а не там, в этом загадочном голубом океане, отделяющем нас от остального мира. Может, если бы мы умирали с голоду, мир пришел бы нам на помощь. Мы стали бы проектом благотворительности. Но у нас была еда. У нас были огороды и фрукты, и, пока то, что у отца Гилберта была лодка, держалось в секрете, у нас была рыба.

Секреты были последним, что мы выдали бы. Наши родители перестали скрывать от нас то, что слышали. Им было все равно. Благоразумие требовало усилий, а какой в этом был смысл? Какое это имело значение, когда у тебя ничего не осталось и не на что надеяться? Мы были практически в том состоянии, в каком, как говорит Библия, человечество пришло в этот мир.

Мы стирали одежду, что была на нас, сидели голыми и ждали, пока она высохнет под солнцем. Мы ходили босиком. Наша крыша пропускала свет звезд, солнца и проливные дожди. Ночью мы лежали на постели из песка, принесенного с пляжа в пригоршнях. Но нам не было холодно или неудобно. Самым тяжелым было пережить тоску ночи.

Мамина Библия сгорела в огне, поэтому ночью, пока я пыталась вспомнить отрывки из «Больших надежд», она делала то же самое с Библией. Я слышала, как она бубнила в темноте, и мне приходилось отворачиваться от нее и закрывать уши руками, чтобы сосредоточиться на собственных воспоминаниях. В классе это было проще. Почему-то, когда кто-нибудь из нас ни выдавал бы отрывок, я почти всегда могла вспомнить следующий или его часть. То же самое происходило и с остальными. По мере того, как список увеличивался, было ясно, что Виктория, Гилберт, Мейбл и даже Дэниэл думали о «Больших надеждах» так же много, как и я.

Когда мистер Уоттс читал нам отрывок о том, как Пип пришел к миссис Хэвишем, Гилберт внезапно вспомнил мистера Памблчука. Он назвал его лягушкой-быком, а Виктория вспомнила имя «Памблчук». Виолет замахала рукой как сумасшедшая. Она тоже что-то вспомнила. А не мистер ли Памблчук отвез Пипа в мэрию, чтобы оформить над ним опекунство Джо Гарджери, кузнеца? Мистер Уоттс улыбнулся. Он радовался нашим стараниям так же, как и мы. Мы расшумелись от волнения. Иногда ему приходилось поднимать руку, чтобы успокоить нас, пока он записывал отрывки в свою тетрадь. Под каждой записью мистер Уоттс ставил наши имена.

Я лежала в темноте и пыталась дать названия звукам, которые слышала в ночи. Ленивые шлепки моря — намного громче, чем днем. Странный резкий голос, выделяющийся из хора безрадостного кваканья лягушек. Какого-то ребенка шлепнули по уху за непослушание, или просто за то, что не спит. Низкий лошадиный смех старика. Бодрствование мамы.

— Эй, Матильда, — прозвучало совсем не шепотом. Она хотела разбудить меня. — Эй, — повторила она, и в этот раз я почувствовала ее дыхание на своем лице. Она дернула меня за руку. — Я хочу тебе кое-что сказать.

Я не пыталась придумать, как ответить ей. Я не спала, конечно, но мне было неудобно признавать это в тот момент. Я думала о приезде мистера Джеггерса к Пипу и пыталась вспомнить, как отреагировал Пип, когда тот сказал о везении Пипа. Я уже почти вспомнила этот момент, когда мама продолжила, и то, что она сказала, вдребезги разбило все, что строилось в моей голове.

— Полагаю, ты уже слышала. Грейс Уоттс умерла.

Должно быть, птицы еще не проснулись, когда я услышала топот мужских ног, пробегающих мимо нашей хижины. Это были отец Гилберта и еще несколько человек. Я видела их спины, исчезающие за школой. Они выкопали на склоне холма могилу для миссис Уоттс. У них не было лопат. Они использовали палки и мачете, чтобы взрыхлить землю. Потом они выгребали ее руками и сломанным веслом.

Когда пришло время хоронить миссис Уоттс, все мы — дети, старики, все, кто мог ходить — забрались на холм, чтобы поддержать мистера Уоттса. Я помню мягкую поступь ног и тишину присутствующих. Я помню влажный воздух, тянувшийся из леса, и журчание горных ручьев, впадающих в сияющие бассейны. Мир продолжал жить своей жизнью.

Мы, дети, могли спокойно глазеть на своего учителя. Нам не нужно было гадать, о чем он думал или что чувствовал, потому что мистер Уоттс не сводил глаз с ямы в земле. На нем был костюм и та же белая рубашка, в которой мы всегда его видели. Только он постирал ее и надел еще влажной. Поэтому мы видели, как просвечивают розовые участки его груди сквозь влажный хлопок. Он надел зеленый галстук, который мы видели впервые. На нем были носки и туфли. Его лицо было бледным. Его борода свисала, когда он наклонялся над миссис Уоттс.

Она была с головы до пят завернута в рогожку, сплетенную женщинами деревни. Я заметила, как Гилберт обошел изголовье миссис Уоттс, чтобы украдкой посмотреть на нее. Он быстро отвел взгляд, когда понял, что я вижу его любопытный взгляд. Я злилась не на Гилберта. Я злилась на себя.

Я не могла не думать о том, была ли миссис Уоттс уже мертва, когда я забежала к ним в дом. Что если она уже умерла к тому моменту, когда я гордо бухнулась на колени, чтобы записать свой отрывок в тетрадь мистера Уоттса? Мне было стыдно вспоминать то разочарование, которое я испытала, когда мистер Уоттс не удостоил меня похвалы. Бедный мистер Уоттс. Когда я подняла глаза, Гилберт что-то говорил мне движением губ.

Я оглянулась на собравшуюся толпу. Лица мужчин потели на солнце. Женщины скорбно смотрели на миссис Уоттс. Когда маленькая ветвь отломилась от верхушки дерева и упала вниз, никто не обратил на это внимания. Но упавшая ветка напомнила нам, что нужно что-то сказать. Вот тогда я услышала, как мама предложила молитву за упокой души Грейс. Она процитировала Божью Молитву, хотя и не всю. На одном месте она запнулась. Она закрыла глаза, закусила губу и стала ворошить свою память, пока не нашла пропущенную строчку. В конце концов, она произнесла молитву полностью.

Возможно, потому, что тишина была слишком гнетущей, мистер Масои попросил маму прочесть молитву еще раз. На этот раз она прочла ее без запинки и с открытыми глазами. Мистер Уоттс кивнул и произнес тихое «спасибо». Кто-то вспомнил строчку «… прах к праху…», но на том и умолк. И снова повисла тишина. Мы ждали, опустив головы, и потом услышали: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма… повсюду…». Миссис Сиеп снова потеряла нить. Когда мистер Уоттс кивнул в знак благодарности, она перебила его.