Ллойд Джонс - Мистер Пип

• Название: Мистер Пип
• Автор: Ллойд Джонс
• Жанр: Современная проза

Роман новозеландского автора Ллойда Джонса (1955 г.), живущего в Веллингтоне. За эту книгу он получил Приз писателей Содружества (включает 53 страны), роман вошел в шорт-лист Букера в 2007 г.

Действие романа преимущественно происходит в 1991–1992 гг. на острове Бугенвилль (Папуа Новая Гвинея) во время гражданской войн

История мистера Уоттса, последнего белого парня в Бугенвиле. Он открывает школу и читает детям свой любимый роман — «Большие надежды» Чарльза Диккенса. Это помогает ему наладить связь с ними и помочь разобраться в собственных проблемах.

Это смешная книга. Она рассказывает о чем-то пугающе новом, а также о хорошо знакомом старом и о том, как эти двое сходятся в неравной и кровавой битве.

Это страшная книга. Она рассказывает о гражданской войне, о том, как легко чувствовать себя забытым и о том, как страшен мир большой, когда все, что ты видел — это мир маленький — твой остров.

Это хорошая книга. Она рассказывает о заклятых врагах, которые больше, чем враги, и о ненастоящем учителе, который больше, чем учитель.

Это плохая книга — потому что в ней все совсем как в жизни, и поэтому все очень безжалостно.

Это роман-воспитание, где рассказы о голубом цвете, птицах, рыбе и дьяволе перемежаются с «Большими надеждами» Диккенса, прочитанными, уничтоженными и восстановленными по кусочкам детьми острова.

---

Позже единственным звуком был хруст песка под моими ногами. Я нашла предложение мистера Диккенса, закрыла глаза, и доверила отрывок своей памяти, прежде чем замести следы.

На пути к «стиральному» ручью я, не думая, забрела в места, где находилась могила миссис Уоттс. Видимо, я замечталась. Не помню. В любом случае, моя голова была пуста. Серый туман. Я слышала попугаев и каких-то других птиц в зарослях и больше ничего, пока до меня не донесся голос:

— Матильда, ты куда-то идешь?

— Нет, сэр, — сказала я, — просто гуляю.

— В таком случае, почему бы тебе не присоединиться к нам с миссис Уоттс.

Он поднялся на ноги, и я увидела, что могила миссис Уоттс стала более ухоженной — края были украшены кусочками белых кораллов, пурпурные и красные бугенвиллеи были рассыпаны по могиле.

Я раздумывала, стоит ли поздороваться с миссис Уоттс. В конце концов, меня пригласили присоединиться к нему и миссис Уоттс. Я не знала, что я должна сделать или сказать, особенно миссис Уоттс, и я неуклюже присела. Мистер Уоттс улыбнулся. Я смотрела, как большая бабочка села на ствол дерева, а потом упорхнула. Я украдкой глянула на мистера Уоттса. Он все еще улыбался, глядя вниз, на миссис Уоттс. Мне нужно было что-то сказать, и поэтому я спросила его, читала ли миссис Уоттс «Большие надежды».

— К сожалению, нет, — ответил он. — Она пыталась. Но знаешь, Матильда, ты не сможешь притвориться, что читаешь книгу. Тебя выдадут глаза. А также дыхание. Человек, завороженный книгой, просто забывает дышать. Дом может загореться, а увлеченный читатель не заметит этого, пока не заполыхают обои. Для меня, Матильда, «Большие надежды» — именно такая книга. Она дала мне возможность изменить свою жизнь. — Он откинулся назад, словно не хотел, чтобы миссис Уоттс слышала.

— Грейс столько раз откладывала книгу, что забывала, где остановилась. Если звонил телефон, для нее это было словно услышанная молитва. В конце концов, она наотрез отказалась ее читать. Хотя, не совсем так. Она сказала, что дочитает «Большие надежды» до конца, если я прочту Библию. Вот так.

Меня приободрила разговорчивость мистера Уоттса и секреты, которыми он со мной поделился. Я сгорала от нетерпения задать еще один вопрос и понимала, что сейчас самое время. Если бы я только могла собрать всю свою смелость. Но я не могла найти способа перейти от темы разочарования мистера Уоттса из-за нелюбви его умершей жены к «Большим надеждам» к тому, почему он тянул за собой тележку с миссис Уоттс. И почему носил тот красный клоунский нос. Момент прошел. Ветка упала к его ногам, и к тому времени, когда он наклонился, чтобы поднять ее, возможность была потеряна.

Глава восемнадцатая

Партизаны пришли без предупреждения. Их глаза сверкали на черных лицах, космы длинных липких волос были перевязаны цветными веревками. Эти бунтари носили подрезанные джинсы. На некоторых были ботинки, отобранные у краснокожих солдат. Те мне сразу не понравились. Но большинство их ходило босиком. Их майки липли к тощим торсам. На некоторых были рубашки без пуговиц или рукавов, оторванных на плечах. Как и краснокожие, они прижимали к себе свои ружья и винтовки, словно те были близкими родственниками.

Двое появились на краю джунглей. Еще трое пришли со стороны берега. Один вышел из-за угла нашей хижины. Еще двое — из-за угла школы. Они выползали из-за деревьев. Их было не больше дюжины.

Мы не знали, как к ним относиться, не смотря на то, что это были наши ребята. Беда в том, что они тайком подобрались к нам, что было совсем не дружественным жестом. Но это не все. Похоже, они знали о нас. Они наблюдали за нами? Стояли ли они в тени гигантских деревьев, слушая, как мистер Уоттс рассказывает о том, что его жена так и не прочла книгу, которую мы, дети, изо всех сил пытались вернуть к жизни? Ничего из того, что они увидели, не удивило их. Ни наши грубо сколоченные хижины; ни школа, которая задержалась в наших краях, словно четкий отпечаток старого и знакомого мира, который мы когда-то знали и в котором жили.

Это были наши ребята, но их лица уже были не те, что мы знали. Мы смотрели, как они собирались на краю джунглей, некоторые из них сгибались под винтовками. Мы видели, что они тоже не знали, как быть с нами. И их сомнения заставляли нас бояться. Было столько неопределенности.

Похоже, они знали, что краснокожие нанесли нам визит. Но партизаны не знали, что мы им дали или рассказали. Мы знали, что случилось с деревнями, которые сотрудничали с краснокожими. В головах партизан мы могли быть такой деревней.

Отец Гилберта поднес им кое-каких фруктов. Партизаны и не подумали пойти ему навстречу. Они стояли с винтовками в руках и смотрели с подозрением. Они стояли слишком далеко от нас, чтобы мы могли слышать, что они говорят. Через несколько минут один из сидящих партизан поднялся, чтобы угоститься гуавой. Другие смотрели, как он ест, и когда он не упал замертво, они оторвались от своих мест, сняли оружие и подошли к угощению. Они были голоднее, чем хотели показать. Мы видели, как они выплевывают семена и кожуру.

Мистер Масои привлек их внимание и указал на нас, наблюдавших за ними, как зрители. Мы поняли, что отец Гилберта предлагал им еду и кров. Хотя, я думаю, он не меньше нашего надеялся, что они уйдут, просто испарятся, потому что их присутствие делало нас мишенью краснокожих солдат. Я уже говорила, что мы потеряли счет времени. Но я попытаюсь угадать. Скажу, что шахта закрылась за три года до того, как партизаны вошли в нашу жизнь. Это значит, что эти парни жили в джунглях, убивая краснокожих и скрываясь от них, три года. Мы были одного цвета. Мы были с одного острова. Но их образ жизни изменил их. Они отличались от нас. Мы видели это по их глазам и движениям головы. Они превратились в лесных существ.

Не доверяя открытым пространствам, они организовали лагерь под деревьями и подальше от свиней. Они сидели тихо до темноты. Позже я услышала, как они попросили лекарства, хотя я не заметила среди них больных или раненых. Я видела, как люди приносили им еду. Нас послали произвести на них приятное впечатление.

Дети поменьше подталкивали друг друга к ним все ближе и ближе. Один из партизан поворачивал голову, хлопнув в ладоши или свистнув, и дети бросались врассыпную как рыбки. Партизаны закидывали головы и хохотали, и их смех был самым успокаивающим знаком для нас. Если не считать их измазанных бетелем губ и безумных взглядов, может, они и не сильно отличались от нас.

В ту ночь они разожгли небольшой костер. Мы видели их силуэты, которые поднимались и отходили в темноту, но они нас не видели. И не слышали наш шепот. Я лежала рядом с мамой и чувствовала, как она напряжена. Я слышала, как сдавленно она дышит. Ей хотелось пойти к ним и сказать, чтобы они поубавили тон. Те, что помоложе, пытались уснуть. Голоса партизан разносились в темноте. Они были в семидесяти метрах от нас, но, казалось, что они были совсем рядом.

Некоторые из них пили сок джунглей; они становились все громче и буйнее. Настоящие солдаты сидели бы тихо и передвигались, словно тени — точно так, как эти парни вошли в нашу деревню. Но сок джунглей имел такой вот эффект. Они забывали, кто они есть.

Я смотрела, как мама поднялась и подошла к двери нашей хижины. Я спросила, куда она собралась. Сначала она не ответила.

— Они хотят девушек, — в конце концов, произнесла она.

Странно. Я не представляла, что речь идет и обо мне, пока мама не забаррикадировала нашу хижину. Теперь я чувствовала себя странно, как кусочек фрукта, который не знает, что он — фрукт, а значит — объект чьего-то аппетита.

На следующий день, к вечеру, они нашли мистера Уоттса. Мама и другие женщины несли им еду, когда мы увидели, как мистер Уоттс идет в нашу сторону. По обе стороны от него шли два партизана. Они поверить не могли тому, что нашли. Они использовали приклады винтовок, подталкивая ими свой приз. Мистер Уоттс выглядел рассерженным. Его вовсе не нужно было толкать в спину. Я видела, как он поправил очки.

Один за другим партизаны вскочили на ноги. Мистер Уоттс сделал вид, что не замечает эту суету. Один подвыпивший партизан подбежал и своим пьяным от сока джунглей голосом заорал мистеру Уоттсу в лицо:

— Я трахну тебя в задницу!

Я видела, как мистер Уоттс замер, его голова осторожно повернулась. Он снял очки и стал изучать их. Словно его мысли были где-то далеко, будто он думал о том, чем занимался, пока его не перебили. Пьяный партизан танцевал вокруг мистера Уоттса и показывал грубый жест пальцами. Некоторые из партизан смеялись, включая тех, что нашли мистера Уоттса. Пьяный партизан начал расстегивать штаны:

— Я тебя трахну.